Юрий Крохин Судить о человеческой сути поэта по его стихам, пытаться выстроить из них траекторию судьбы невозможно – да и незачем. Маяковский говорил: «Я поэт. Этим и интересен». Читайте стихи, граждане, в них все сказано. Конечно, праздное любопытство толкает настырных читателей совать нос в личную жизнь сочинителя: с кем водил дружбу, с кем враждовал, каков «донжуанский список» и пр. Вероятно, для удовлетворения подобных обывательских запросов маститый Лев Аннинский наряду с анализом стихов Анны Гедымин пунктиром обозначает биографию поэтессы, протягивая из нее нити в содержательные глубины стихов.
Не станем гадать, насколько автобиографична лирика Анны Гедымин. Счастье ее (или везение?) скорее в другом – стихи не ложатся в ящик письменного стола, подборки появляются в периодике (иногда – в Сети), издаются сборники, следуют литературные премии. Творческая судьба сложилась удачно, критика поэтессу ласкает, читатели любят.
О Белле Ахмадулиной (с которой, между прочим, у Анны Гедымин ничего общего) когда-то говорили: красивая женщина, пишущая очень красивые стихи. Анна Гедымин – красивая женщина, а вот ее стихи красотами не блещут. В том смысле, что отсутствуют «красивости»: лексическая изысканность, возвышенность интонаций, «гладкопись» и пр. – все то, что обычно наличествует в дамской поэзии средней руки и выглядит «ревплаксиво».
«Никто не позавидует женщине, пишущей стихи в России в этом столетии, потому что есть две гигантские фигуры, являющиеся каждой, взявшей перо в руки, – Марина Цветаева и Анна Ахматова», – писал когда-то Бродский.
Действительно, трудно избежать – нет, даже не подражания, это слишком примитивно и, по существу, невозможно, – а некоего, невидимого на первый взгляд воздействия, эманации этих двух совершенно разных, непохожих поэтических миров. Анна Гедымин поет, говорит, ворожит негромким, но вполне узнаваемым поэтическим голосом. Без цветаевской надрывной самодраматизации и уж точно – без ахматовской величественной умудренности. Открытия и находки – свои, как свои и некоторые изъяны, к коим можно отнести небогатую образность и встречающиеся порой банальности. Впрочем, словесные неточности и штампы найдешь и у самых именитых. А склонность к повествовательности (фабульности) не сочетается с метафоричностью.
В некоторых (ранних) стихотворениях Анны Гедымин – не слишком явно – «переночевал» Пастернак. Ну да кто в своей поэтической юности обошелся без влияний?
Думала – какие там сюрпризы!
Сходен с прошлым новый год
Земли.
А под утро крыши и карнизы
Струйками сосулек поросли...
С годами отзвуки «высокой болезни» исчезли, поэтесса нашла собственные выразительные средства. Она определенно эстет, ее нацеленность замечать в мире по преимуществу прекрасное очевидна. Это и птичьи спевки, и звенящий в траве кузнечик, и червонный лист клена, и даже скелет горящей избушки, ставший в мгновенье тучей. Многие стихотворения – не что иное, как акварельные пейзажные зарисовки, содержащие иногда незамысловатый сюжетец, в которых автор обходится практически без метафор, звучных эпитетов, аллитераций. Стихи Анны Гедымин просты, как просто и светло восприятие ребенка, широко открытыми глазами взирающего на мир. Ее словно бы не касаются бури и катаклизмы последних десятилетий, не волнует «вино для дураков» – политика. Ленты новостей и телевизионный сумбур не для нее. Единственное – и естественное! – что тревожит, печалит и радует поэтессу (и ее лирическую героиню) – пожар сердца...
Насмешки такой бессердечной
Мы явно не ждали с тобой:
Любовь оказалась конечной –
Как жизнь и как боль.
Роняет июль с небосвода
Светил перезрелую гроздь…
Ну что с возвращенной
свободой
Нам делать, теперь уже врозь?
А полночь в ответ мне хохочет
Всем сонмом нарядных огней:
Любовь оказалась короче!
А жизнь – оказалась длинней!
Все проходит, остаются лишь дотлевающие угли воспоминаний, терзания о невозвратном. Счастливая любовь – с взаимностью чувств, верностью до гроба – нечто идеальное, исключительное. Куда как чаще – ревность, неравенство, измены...
Да и возлюбленные не всегда оказываются на высоте:
Балагур, выпускник способный
бессчетных спален,
Вдруг меня приручать
задумавший терпеливо, –
Я любила тебя.
И спасибо, что ты оставил
Мне возможность любить
другого
После разрыва...
Или такая претензия:
...Почему так глуп
Самый умный и самый
необходимый?
Анна Гедымин разрабатывает, скажем так, тему в духе давних традиций интимной лирики, а именно: любовь-нежность, любовь-жалость, попытки разобраться в водовороте чувств, понять причины разлуки-разброда. Но и лексически, и интонационно по-своему. Никаких объятий, поцелуев, рискованных ласк...
Давай сядем, как в детстве,
в трамвай,
Чтобы лужи и брюки-клеш!
Давай
Ты никогда не умрешь,
Лучше уж я...
Здесь все чудесно: чисто, целомудренно, трогательно. Но в соответствии с ахматовской формулой: «Это недостаточно бесстыдно, чтобы быть поэзией».
В одном из ранних стихотворений поэтесса выясняет отношения... с Господом. В первой же строке заявив о своем неверии, далее она исповедуется в великих сомнениях, терзающих душу.
Я не верую в Бога.
Это, в общем, удача –
Трезвый миг на пиру.
Только жаль, что не будет
Колокольного плача
Надо мной, как помру.
Звук великий и скорбный
Тишину не охватит,
Не прорвет забытье...
Справедливейший купол
Мне молчаньем отплатит
За неверье мое...
Похоже, что колокольный-то звон все же нужен, нужна и вера. И в более поздних стихах это отчетливо обозначено:
Душноватые, буйные,
дальние дни,
Ты прости меня, Господи,
и сохрани!
Снова и снова обращается поэтесса к Господу:
Дни бегут, как мороз по коже,
Все чувствительней и короче.
Я пойму, намекни мне, Боже,
Ну чего же Ты хочешь?
Ну, слава богу, все встало на свои места, и убежденность, что все закончится лопухом на могиле, согласно тургеневскому Базарову, миновала, сгинула...
...Стихи Анны Гедымин, ее подробный отчет о странствиях души или лирический дневник заставляют думать, спорить, восхищаться или не принимать их, но определенно не оставляют равнодушным читателя.
