Валерий Дударев
Тишина над пригорком. Фото Евгения Никитина
Моей Марианне Андреевне посвящается
Кохма
Новелла первая – изначальная
Нам с тобой досталась
малость,
Но она важна –
Кохма!
Кохмой называлась
Целая страна.
Жили-были Чудь да Меря –
Чудо племена!
В семьях дружных в полной мере
Мяса да зерна.
В речках тех водилась рыба,
А в лесах зверье.
Вот уехал разве ты бы
Из нее?!
Гром гремел, бывало, гневно –
Молнии одне!
Поклонялись каждодневно
Солнцу да луне.
Сочиняли сказки, оды
Плача да смеясь.
Правил ими воевода,
По-славянски: князь.
Краше не было на свете
Женихов, невест…
И над всем – над всем над этим
Водрузили крест!
Всех земля перемолола,
Все пережила.
И у Божьего Престола
Новые дела.
Я и сам в иное верю:
Разошлись пути.
Только знают Чудь да Меря,
Где меня найти.
Весна в Кохме
Новелла вторая – скорбящих
радость
На приступочке в малом
провинциальном городе –
Место это даже крыльцом
не назвать –
Застыл человек, словно мошка
в янтарном коробе,
Подставил ноздри солнцу
и – ать! –
Стал – человек как человек,
Ни с кем не сравнимый,
И смотрит сквозь снег,
И снега мимо.
А в конце дня желтым
зажигаются окна,
И возле каждого такого окна
Во весь рост встает –
вот как! –
Ни с чем не сравнимая тишина.
А когда руки ручьев
Ощупают землю, как
скульптор глину,
Словно ничье,
Я свое сердце выну –
И
Монументально,
Непоправимо,
Любви полна
Тут же взойдет она –
Ни с кем, ни с чем не сравнима,
Ранняя, раненая весна.
Кохмофутуризм
Новелла третья – формальная
Приедешь в Кохму навсегда,
Едва поймешь, что значит
Кохма.
А Кохма – это просто кофта
Из кофт, что были и тогда –
В серебряные те года.
Словесность русская. Скрижали
Впитали глупость, риск
и страх:
Как футуристы на столах
В тех желтых кофтах
танцевали.
Среди забвений и угроз,
Среди родного пофигизма,
Среди придуманных берез
Жжет Кохма – центр
футуризма!
Собрав вечерний свой наряд,
Вот Кохма вздыбится огнями –
То кофты желтые горят,
То футуристы с нами.
Уводь
Новелла четвертая –
русалочья
Уходит Уводь к небесам,
Качаясь и алея.
Узришь и ты, качаясь сам,
Как гаснет Лорелея.
Бурлаки идут бечевой –
Все белые как снеги,
Их нрав свирепо кочевой –
Все драки да набеги.
Ясон все время за руном
Спешит, от страсти млея.
Но это все не сон!
Не сон,
А та же Лорелея.
Жаль рыбаков; их лодок тьма,
Их невод крепче стали –
Им оборвет ночная тьма
Дыханье рыбьей стаи.
В домишках выше – вдоль реки –
Желтеют окон пятна.
Вот костерки,
вон огоньки –
И все,
и всем –
понятно.
Атлантида
Новелла пятая –
таинственная
Я Кохмой иду.
Обретаются снова
Улыбки, приветы.
Живется легко!
Так в Вологде ждут –
не дождутся Рубцова,
Где так полногласно звучит
«молоко».
О, я бы дождался!
Но Кохма – иное.
Повсюду звучит полногласное
«я».
Пятнадцать, январь, лебяда
и льняное,
Пятерочка, прялка и даже
семья.
Как яство, несу нетяжелую
фразу.
Вот так и бреду – бестолков
и учен –
Из дежки отпив рукодельного
квасу,
Отведав есенинских рыхлых
драчен.
Ах, ярмарка-сказка вдруг
скрылась из вида.
Так что это было?
Виденье ли?
Сон?
Не зря здесь под воду ушла
Атлантида,
А якорь на Уводи бросил Ясон.
Ночь.
Женское племя встречается
разно:
То тянется к небу, то падает
ниц.
Задумайся, странник,
получится разве
Нежнее, привольней сыскать
чаровниц?
О, ясные очи!
О, яркие взоры!
Насмешница месяцем выгнула
бровь.
Под гроздья салюта –
под залпы Авроры
Судьбой наливаются кровь
и любовь.
Здесь жить интересней.
Мне жить интересней.
Куда ни посмотришь –
и явь, словно новь!
Куда ни придешь – обрети
и воскресни!
О, как же насмешница вскинула
бровь…
В домишке ближайшем звучит
радиола.
Дедок у плетня уплетает
морковь.
И чудятся села – далекие села,
Где свадьба за свадьбой,
Где песня за песней,
Где все еще помнят,
что значит ятровь.
Климов-Южин
Новелла шестая – хулиганская
Не привлекался,
Не скандалил,
Не пел, не пил
В Кохме –
Даже не обнаружен –
Не какой-нибудь там дебил –
Поэт-эрот
Климов-Южин!
Легче в гаджет кидать
понты.
Ах, мещанская душонка –
дешевка,
Разве постигнуть сумеешь ты,
На что Климову-Южину
Мурашовка?!
Разве сможешь поднять
рюмаш,
Как в скитаньях из Южи
в Кохму
Климов-Южин – спасатель
наш?!
Я – допишу!
Я – не сдохну!
Смотрю в окошко – гляжу
в печаль.
Нескончаемы снег и ветер!
Прав был Блок, но смертельно
жаль
Всю вселенскую дурь в поэте.
Стрелопесни его – лови!
Рано Кохмой на бой разбужен
Одинокий певец любви,
Нескончаемый Климов-Южин!
Фрост
Новелла восьмая –
потусторонняя
бабачит и тычет
О.М.
Сияют лозы.
Хохочут козы.
Бабачит кошка,
Ей тычет мошка:
Одна дорожка –
Всем на погост!
В чаду и скверне
Завис в таверне
Твой благоверный,
Твой Роберт Фрост!
В нем сиротливо
Цветет крапива,
В нем молчаливо
Взошел бурьян,
В нем, как монеты
Звенят кометы,
Свежи приметы
Чужих семян.
Коль не из робких –
Спеши по тропке:
Начнутся сопки
И гаолян.
Трое
Новелла десятая –
хрустальная
В Кохме ночи хрустальнее,
Чем роса на лугу.
В дымке облако дальнее
Обратилось в деньгу.
Над заморскими милями
Дождь монет.
Ну и ну!
Как же,
Осип Эмильевич,
Не почуять страну?
Это,
Осип Эмильевич,
Вам не лагерный тлен –
Поднимается милое
Чудо-Юдо с колен.
Рынок.
Турция.
Кофточку!
Перекур.
Перегар.
Под свиную ли косточку,
Под вороний ли «кар».
Александр Аркадьевич,
Вас погонят взашей!
Обращаются кадрово
Палачи в торгашей.
Обратилася загодя
Вся кремлевская рать –
Даже малая запонка,
А должна покорять.
Каждый вовремя ссучится –
Благодать да приять!
Улыбнись – и получится
И продать, и предать.
Как же нам – палисандровым –
Не досталось Руси?
Вон Сергей Александрович –
У него попроси!
Троя
Новелла одиннадцатая –
тихая
В Кохме ночи неслышнее,
Чем роса на лугу.
В звездах облако ближнее
Обратилось в деньгу.
Над родимыми мелями
Дождь монет.
Ну и ну!
Жил-был
Осип Емельевич –
Чуял Трою-страну.
Жил Сергей Александрович,
Поживал – гой еси!
Мы же грезы Касандровы.
Трои – нет!
Нет – Руси!
Ерофеев
Новелла двенадцатая –
подарочная
Всем дарованы свыше:
И печаль, и печать –
Ерофеев не пишет:
Петушки либо Кохму
Как теперь выбирать?
От нее и оглохну,
И услышу опять –
Тишину над пригорком
В липком мареве горьком,
Где черникова прядь.
Гильотину ли, дыбу
Вымерять, выбирать –
Нескончаемый выбор!
Вся кремлевская рать
Отворит со кручиной
Потребительский рай!
Будь же, падла, мужчиной:
Каравай выбирай!
Обращая в потеху
И тюрьму, и суму.
До кремля не доехать –
Никому.
Никому!
В Петушках в каждом доме,
Словно в озере кит,
На печи в полудреме
Ерофеев урчит.
Вот и вся подоплека.
Братцы! Мне каково –
Если в Кохме далекой:
Никого.
Никого!
В Кохме той полустанок
Паровозом прикрыт.
И светлы спозаранок
Буерак и бандит.
Предрассветные блики.
И в раю, и в аду.
Ерофеев великий,
Я тебя подожду.
Там, где Уводь, осокой
Шелестит на ветру,
В волхованье высоком
Обступают ветлу
Летописная меря,
Заповедная чудь.
В это трудно поверить,
Ну, хотя бы чуть-чуть.
Петушки–Кохма
Новелла тринадцатая –
отрадная
Каждый день Господь Бог
создает небо и землю.
И Кохму создает Он.
Из сотворенного Кохму
одну приемлю:
Вон – электричка.
Скорей – в вагон!
Если вдруг в электричке
Стянут горе-вещички,
Которые ты зачем-то
нажил,
Не грусти даже –
Хлебни водички,
Прекрасна твоя пропажа!
Ведь в Кохму все пути,
все дороги – млечны.
Это Петушки вечны,
А Кохму надо создавать
каждодневно.
Лишь в Кохме моя царевна!
Но из Петушков в Кохму нет
электричества.
Как же ты там, мое высочество,
а может, величество?
Зато в Кохме певуч ночной
тепловоз,
Добры собаки, печальны кони,
И на скамейке среди соловьев
и роз
Мир ясен как на ладони.
комментарии(0)