И мы молчим, как Будда с Буддою

Когда над нашей халабудою видна прозрачная вселенная…  Одилон Редон. Будда. 1904. Музей Винсента Ван Гога, Амстердам

Татьяна Вольтская

* * *

Мы, поэты, стоим пред Тобою в одном ряду,

Дуем в свою дуду,

Складываем по слогам Твой мир, едва соскочив с постели –

Как же мы Тебе надоели!

Оттрубив свое – когда нас отпустит шок,

Каждый прочтет Тебе свой стишок,

Запинаясь и путаясь, с ужасом понимая,

Что фальшивит, и белая даль немая

Оживет у Тебя за плечами: пойдет снежок.

Посмотри на нас: каждый держит пучок стихов –

Полевых, садовых или бумажных,

Будто взятых с кладбища; протянуть готов,

Но боится – страшно,

Вдруг не заметишь, не выдернешь из пучка

Ни василька, ни ромашки, ни маленького стишка,

Ни единой строчки, ни шепотка, ни крика.

Снег пошел, смотри-ка!

* * *

Из-под облака, из-под века,

Через поле, бесшумной толпой

Скачут бледные всадники снега

День и ночь – за тобой и за мной,

Все, к чему прикасаются – тут же

Превращая в дымящийся лед,

Все, чем жили мы – лучше ли, хуже,

Соль надежды и памяти мед.

Только солнечный слиток оранжевый

Улыбнется в просвете лесном,

Только в белые платья наряжены

Елки – девочки на выпускном.

Завертелась ветвей дискотека,

И следы заметались у пня.

То ли бледные всадники снега

Не узнали тебя и меня,

То ли, плавно спускаясь по крышам,

Через лес к магазину, к реке,

Просто медлят – и мы еще дышим,

От забвения на волоске.

* * *

И снег идет, и жизнь приснилась,

Вся мгла ее и кабала,

И весь бардак ее, и сырость,

И тлеющие купола.

Собора в месиве метели,

И красные глаза машин,

И легкий тополь, над котельной

Плывущий облаком большим.

Все белым схвачено, помечено,

И черный воздух, и герой,

И плавный шлем его, и меч его,

И дом, взмывающий горой.

Смотри, как весело, как здорово,

Виляя огненным хвостом,

Трамваю огибать Суворова

На площади перед мостом,

Искрить, покуда я иду к тебе,

И лед скрежещет, как металл,

И метроном из репродуктора

Еще не всех пересчитал.

* * *

Худой воробьиный жилет

И толстое небо на вате.

Давайте друг друга жалеть

И слушать друг друга давайте.

Внезапный хлопок по плечу,

Пустого трамвая бренчанье.

Как в очереди к врачу,

Мы здесь оказались случайно.

Столетий воронье перо,

Пророки в сандальях ременных,

Солдаты. Скажи мне пароль

Волшебный – Я твой современник –

И брошусь к тебе из толпы

И умерших, и нерожденных:

Мы живы, мы здесь, мы теплы,

Кружим наподобье поденок.

Чем в страхе дрожать, как желе,

Сидеть от обиды надутым,

Давайте друг друга жалеть –

Поскольку других не дадут нам.

* * *

Господи, пощади наш Содом,

В этом Содоме – мой дом,

Теплые заспанные тела

Детей, компьютер, кошка, и метель под утро мела.

Я, конечно, не Авраам,

Чтоб говорить с Тобой – но за крестами оконных рам –

Уж какие ни есть, корявенькие –

Тоже найдутся праведники:

Продавщица из пирожковой, Валя,

Учительница, забыла, как звали,

Доктор Нина Иванна, дворник Феруз.

Ошибиться боюсь –

Ну, хотя бы пять, ну хотя бы десять.

Интересно, смогут они перевесить

Весь этот пухлый ворох

Воров, прокуроров,

Судей, гэбистов –

Или суд Твой будет неистов,

Всех отдашь огню-палачу…

Все, молчу, молчу.

Илья Плохих

* * *

Я не завидую в жару

коту. С его-то шкурою

не призывал бы я к добру,

природу звал бы дурою.

В жару, в апатии зане,

живу весьма посредственно.

Когда завидую, то не

коту в жару, естественно.

Порой влачить невмоготу

злодейку-жизнь, разбитую.

О, не завидую коту

в жару. А так – завидую.

* * *

Мы говорим с котом как стоики.

Мы говорим с котом как циники.

Мы – то два мастера риторики,

то простодушнейшие лирики.

Став записными домоседами,

мы нашу речь плетем узорами.

И наша жизнь полна беседами,

а не пустыми разговорами.

Но есть минута сокровенная,

когда над нашей халабудою

видна прозрачная вселенная,

и мы молчим – как Будда с Буддою.

* * *

Я разделил с котом диван

и разделил обед.

Мы ходим вместе по делам

(простите – в туалет).

Представьте – даже в туалет,

без всякого стыда,

кот следует за мной, след в след.

Мур-мур, то есть да-да.

С чего все это повелось?

Теперь поди пойми.

Ходили ль мы когда-то врозь,

дружил ли я с людьми?

Я нахожу в себе, что рыж.

И слышу каждый звук,

когда подстерегаю мышь,

а кот строчит в Фейсбук.

* * *

Когда я говорю коту,

что кот не прав,

что нужно чувствовать черту

и чтить устав.

Когда я ставлю ту иль ту

вину на вид,

когда я говорю коту,

что кот бандит,

что заслужил стократ клейма –

«рецидивист»,

кот – целомудренность сама.

И взгляд лучист.

* * *

В дороге я скучаю по коту.

Летит экспресса резкое «ту-ту».

И бешеный состав, вершащий рейс,

стремясь согнуть заиндевевший рельс,

несет меня, растерянного, в мир,

где нет мне ни «мяв-мяу»,

ни «мыр-мыр».

* * *

Говорят, что, дыру прогрызши,

друг за другом земные мыши

все исчезли в норе портала.

Говорят, что мышей не стало.

Их не стало, а кот – приносит.

Кот мурчит: на здоровье, прозит!

Я прошу кота каждый вечер:

рыжий друг, не гуляй далече.

Рыжий друг, я волнуюсь. Мы же

как-нибудь проживем без мыши.

Худо-бедно, но нам хватало,

безо всякого там портала.