Созидающий башню сорвется

Романтик, воин, путешественник, пророк…  Юрий Авалишвили. Портрет Н. Гумилева

Наверное, ни у одного из русских поэтов творчество и сама жизнь так близко не связаны с Востоком, Западом и Россией, как у Николая Гумилева. В его поэзии и личной участи это триединство неразделимо. Он сам пророчески сравнивал свою судьбу с «заблудившимся трамваем», проносящимся через Неву, через Нил и Сену, чтобы в конце пути, ценою собственной жизни, в «Индию духа купить билет».

В нашей стране у Гумилева нет ни могилы, ни памятника… Он был яркой личностью и человеком многих талантов. Но его как будто преследовал злой рок. Из крупных литераторов он был расстрелян в числе первых, в 1921 году. Его обвинили в участии в сфабрикованном ЧК «Таганцевском заговоре», и только 70 лет спустя его в числе последних реабилитировали. Произошло это лишь в 1991 году. До этого многие годы на родине имя Гумилева было под запретом. Цензоры вымарывали даже его упоминание. То обстоятельство, что Гумилев не смог появиться и в пору оттепели в 60-х годах, свидетельствовало о строжайшей засекреченности его фигуры и безусловном отлучении от литературы. Три поколения читателей были фактически не знакомы с его поэзией. Это огромный ущерб для русской литературы и российской культуры.

Но 70 лет забвения не смогли стереть память о поэте – она жила и продолжает жить. Всегда находились его почитатели, которые наперекор судьбе и властям, с риском для жизни упорно хранили эту память о расстрелянном поэте, чтобы донести ее до потомков. Ученица Гумилева Ида Наппельбаум получила 10 лет строгого режима лагерей за хранение в своей квартире портрета любимого учителя. К подвижникам, которые десятилетиями собирали и хранили вещи, документы и рукописи поэта, принадлежала и семья Павла Лукницкого, первого биографа Гумилева. Архив Гумилева стал судьбой семьи начиная с 1924 года. Можно только поражаться мужеству и преданности человека, который с риском для жизни и в 30-е, и в 40-е годы сохранял для нас величайшее сокровище – творческое наследие Гумилева. А его сын, юрист Сергей Лукницкий, посвятил 20 лет жизни делу реабилитации безвинно убитого поэта. У каждого свой Гумилев, и, раз открыв его для себя, мы невольно в разные периоды жизни возвращаемся к нему и пытаемся найти в его пророческих строках ответы на мучащие нас вечные вопросы. А в ушах звучит его голос:

Еще не раз вы вспомните меня

И весь мой мир, волнующий

и странный…

Талант Гумилева развивался бурно и стремительно и вел его за собой, оставив в его душе благодарность учителю, Валерию Брюсову, и символизму. Но Гумилев шел вперед и стал основателем нового поэтического течения, пришедшего на смену символизму. Акмеизм – это прежде всего сам Николай Гумилев. Он сумел объединить талантливых молодых тогда поэтов: Анну Ахматову, Осипа Мандельштама, Сергея Городецкого и др. Они нарекли себя акмеистами от греческого слова «акмэ» – вершина. К новым вершинам они стремились всю жизнь – в поэтическом ремесле, в духовном и нравственном самосовершенствовании. Мандельштам дал исчерпывающее определение новому направлению: «Тоска по мировой культуре».

Начало Первой мировой Гумилев встретил в России и ушел добровольцем на фронт, хотя у него было освобождение от военной службы в связи с косоглазием. Патриотизм Николая Гумилева был несомненен. Кто еще из поэтов Серебряного века ушел на фронт в первые же дни войны добровольцем? Единицы.

Гумилев завершил войну во Франции в составе русского экспедиционного корпуса. После Октябрьской революции, когда многие русские уезжали на Запад, Гумилев отправился обратно в Россию – навстречу первой волне эмиграции из России. Многие недоумевали – почему Гумилев, любивший свободу, путешествия, экзотику, открыто признававший, что он монархист, возвратился на родину? А не вернуться Николай Гумилев не мог, потому что осознавал себя частью России, ее плоти и духа:

Я кричу, и мой голос дикий.

Это медь ударяет в медь,

Я, носитель мысли великой,

Не могу, не могу умереть!

Словно молоты громовые

Или воды гневных морей,

Золотое сердце России

Мерно бьется в груди моей.

Гумилева называли «русским европейцем», но его творчество питала родная земля. Анна Ахматова вспоминала, что в 1916 году Николай Степанович говорил ей: «Ты научила меня верить в Бога и любить Россию». Уезжая из Франции в 1918 году, он писал:

Франция, на лик твой

просветленный

Я еще, еще раз обернусь

И, как в омут, погружусь,

бездонный,

В дикую мою, родную Русь.

И погрузился, как в омут головой, в пучину русской революции. Жить Гумилеву оставалось всего три года – но каких! Еще при жизни он стал человеком-легендой: поэт от Бога, романтик, бесстрашный путешественник, который четыре раза совершал путешествия в Африку – в Египет и в загадочную Абиссинию, которая пленила его настолько, что он возвращался туда снова и снова.

В его поэзии всегда присутствовала огненная стихия мироздания. В нем самом как будто никогда не угасало и тлело пламя страстей – к женщинам, путешествиям, бою, подвигам, открытиям. Из этих искр в его душе возгорался огонь творчества. Об этом говорят сами названия его книг – «Костер», «Огненный столп». Пожар, бунт, рок – лейтмотивы его произведений.

Или, бунт на борту

обнаружив,

Из-за пояса рвет пистолет,

Так что сыпется золото

с кружев,

С розоватых брабантских

манжет…

Его герой – собирательный образ воина, бунтаря и первопроходца, каким был и он сам. Гумилев – конквистадор и в жизни, и в поэзии. В своем первом сборнике «Пути конквистадоров» Гумилев старается найти собственный образ, и он примеряет разные маски. Но в последней книге «Огненный столп» он пытается проникнуть в тайну мироздания. Он прекрасно понимает, что СЛОВО поэта обладает тайной, мистической властью над ним и его судьбой. Слово поэта – это основная суть его дела. Свою последнюю книгу поэт хотел назвать: «Посредине странствия земного», но так и не дал такое название. Может быть, суеверно боялся, что ограничивает свой жизненный путь? Последняя книга Гумилева «Огненный столп» вышла уже после трагической смерти поэта. Ему не суждено было увидеть свою лучшую книгу.

Как и всякому большому поэту, ему был присущ дар предвидения.

Ахматова говорила о Гумилеве «самый непрочитанный поэт», она называла его поэтом-духовидцем, сложнейшим поэтом ХХ века. В стихотворении «Заблудившийся трамвай» он увидел что-то такое, что не дано увидеть обычным смертным. Гумилев сам рассказывал, что стихотворение ему явилось все сразу, как будто кто-то продиктовал его, и он записал его практически без исправлений. Он с изумлением говорил, что оно ему не ясно, он сам не понимает, про что оно. Гумилев, как никто другой, чувствовал этот мир и тот. Его поэзия космична. Его пасссионарная устремленность направлена на высшие точки бытия. В стихотворении зашифровано какое-то странное пророчество, смысла которого мы не понимаем до сих пор и все пытаемся расшифровать его. В стихотворении есть стремление осознать свой, тот самый, пока еще земной путь:

Где я? Так томно

и так тревожно

Сердце мое стучит в ответ:

Видишь вокзал,

на котором можно

В Индию Духа купить билет.

Также и в «Душе и теле» мы видим уже разъединяемое единство телесного и духовного. Разум поэта не хочет смириться с тем, что все конечно, он отказывается верить, что все тленно и всему приходит конец. Поэтому он как будто пытается найти другие пути продолжения себя, пусть и в иных формах и в других сферах:

Вот ты кличешь:

«Где сестра Россия,

Где она, любимая всегда?»

Посмотри наверх:

в созвездье Змия

Загорелась новая звезда.

С этим четверостишием связана удивительная история. Стихотворение «Франции» было написано Гумилевым по возвращении из Лондона в Петроград и было опубликовано в журнале «Новый Сатирикон» в 1918 году. Это предсказание поэта реально сбылось через полвека! Павел Линицкий, как-то просматривая газету «Вечерняя Москва» 1970 года, обнаружил такую заметку: «Новую звезду пятой величины обнаружили в созвездии Змеи 14 февраля японские астрономы обсерватории Курасики». Лукницкий просто опешил от удивления: он всегда знал, что его любимый поэт Николай Гумилев был провидцем. Павел Николаевич аккуратно вырезал эту заметку, наклеил на отдельный листок, а рядом поместил четверостишие Гумилева, приведенное выше. Это ли не доказательство того, что поэты видят сквозь время и пространство?

Гумилев пал жертвой навета и был осужден по сфабрикованному делу за причастность к контрреволюционному заговору. На допросах Гумилев не скрывал, что он монархист, революцию «не заметил», а про свои взгляды в анкете честно написал – «аполитичен». И, словно заранее отвечая на вопросы чекистского следователя товарища Якобсона, в одном из своих стихотворений вопрошал:

Ужели вам допрашивать меня,

Меня, кому единое мгновенье –

Весь срок от первого

земного дня

До огненного

светопреставленья?

Ранее Гумилев, как настоящий визионер, своим внутренним взором увидел такую картину:

Я закрыл «Илиаду» и сел у окна,

На губах трепетало

последнее слово,

Что-то ярко светило –

фонарь иль луна,

И медлительно двигалась

тень часового.

Когда поэта арестовали в августе 1921 года, то с собой в тюрьму он взял Евангелие и «Илиаду», и все было точно так, как он и предвидел за 10 лет до трагической развязки. Но свои пророчества он делал не только для себя, но и для всей страны за 10 лет до революционной катастрофы. Он предсказал всем нам, что с нами случится:

Созидающий башню сорвется,

Будет страшен

стремительный лет,

И на дне мирового колодца

Он безумье свое проклянет.

Разрушающий будет

раздавлен,

Опрокинут обломками плит,

И, Всевидящим Богом

оставлен,

Он о муке своей возопит…

Гумилева всегда гипнотизировала и манила смерть. Размышляя о ней, он предрекает, что и созидателя, и разрушителя ждет печальный финал. Первый герой воздвигает башню, и у нас невольно возникает аллюзия на притчу о Вавилонской башне. Но «стремительный лет» и падение строителя не случайны. Это не беспричинный несчастный случай, а это жестокое наказание за дерзость бунта. Со всей откровенностью здесь дается апокалипсическая картина того, что случится со страной, которая осмелилась восстать против Бога и опрокинуть его миропорядок.

После нескольких лет жизни в постреволюционной России поэту открылись еще более страшные бездны. Он со всей ясностью пророка отчетливо увидел, куда ведут «благие намерения» пламенных революционеров. Это дорога прямо в ад. Пророческий дар не обманул поэта и в 1919 году:

Прежний ад нам

показался раем,

Дьяволу мы в слуги нанялись

Оттого, что мы не отличаем

Зло от блага и от бездны высь.

Задолго до того, как его повели на расстрел, он сам напророчил себе смерть. Гумилев-воин, Гумилев-герой точно знал, что его смерть не будет обыкновенной, как у простого обывателя.

И умру я не на постели,

При нотариусе и враче,

А в какой-нибудь дикой щели,

Утонувшей в густом плюще…

Его казнили не в подвалах тюрьмы на Гороховой, а вывезли в лес и заставили рыть яму. Самообладание Гумилева тогда поразило даже его палачей. В стихотворении «Рабочий» 1916 года Гумилев точно описал, какой у него будет конец и как он погибнет от пули, отлитой рабочим:

Упаду, смертельно затоскую,

Прошлое увижу наяву,

Кровь ключом захлещет

на сухую,

Пыльную и мятую траву.

Все так и случится. Он своим провидческим взором увидел даже время года, когда это случится: сухая и пыльная трава бывает в конце лета, в августе…

Как и все большие русские поэты, Гумилев – пророк и провидец. Его стихи о таинственной связи земного и запредельного, о бессмертии духа и души, о нерасторжимости жизни и смерти, о божественной красоте мира и человека. В его поэзии – тайна, которую нам не разгадать, но мы можем ощутить свою сопричастность с ней. И это счастье!