Небом призванный ловец

Живой пузырь из тысячи дождинок… Иван Билибин. Дядюшка Водяной. Открытка. 1902

Александр Орлов свободно чувствует себя во всех временах – прошлом, настоящем, будущем, что естественно для него, историка по первому образованию. И его поэтическая дорога соединяет эту триаду, образуя нечто целое, вроде магического кристалла, когда понимаешь желание автора высказать радость и боль, проникаешься искренностью строк.

Поэзию «чисел и факта» исповедует Александр Орлов, и это более чем удивительно, когда следует обращение к языческой Руси. Там корни народного самосознания, там те верования и обычаи, то бытование, житейский уклад, от которых, собственно, решили отказаться наши предки, приняв Крещение.

Взор пастуха зажегся

и потух,

И мне раскрылась

вереница связей.

Ушли по звездам стадо

и пастух.

Как звали его – Велес

или Власий?

Пленен автор «небылицами» – они вот тут как тут, стоит оказаться наедине с «пытливой глушью под присмотром волков и тетерок» или «ропотом костра». Тотчас включается воображение, что подчас оказывается достовернее реальности. И тогда:

Впереди только угол

медвежий,

Скоро будет не видно ни зги.

Ты себя в эту ночь сбереги,

Может, утром и сжалится

Леший.

Или стихотворение о «Жихаре», некоем чудище:

В нишах овина –

пшеничная кладка,

В ней обособился

кряжистый тип,

В нем скрыта тайна,

былина, загадка,

Виден сквозь щель

его тени изгиб.

Чудится мне: он – подобие

рыси,

Так же проворен,

когтист и мохнат.

Вдруг я поймал его рвущийся

взгляд,

И он понес меня в грязные

выси.

Разом вспоминаются фантасмагорические сюжеты Гоголя, иные описания разной нечисти. Тут уж решает каждый – верить, не верить, хотя и дело вовсе не в этом; главное поэтическая сущность, а она в приведенном отрывке и равно в других «языческих» (назовем их так условно) стихах сборника присутствует.

Создается впечатление, что автор уже и сам тяготится сонма обступающих его страхолюдин. Он брезгует общением с жалким Хозяином вод, похожим на «сальный оковалок», говоря ему: «Ты просто тьма, насельник небылиц,/ Живой пузырь из тысячи дождинок». Схожие характеристики находятся для «кудлатых нежитей, духов мрачных полей», для «клыкастого упыря» и «хранителя чащоб лесовика»:

Он вел меня по тьме

и бездорожью,

Прикидывался дубом,

волком, пнем.

Я все гадал: когда же мы

придем?

Мне он казался бесконечной

ложью...

Александр Орлов. Ожившее Солнце.– Воронеж: Воронежская областная типография, 2022. – 144 с.

На капище Сварожьем

Две веры, две Руси.

Оброненная далее строка «холода мне роднее тепла» оказывается принципиально важной для Александра Орлова, поскольку он чаще других времен года делает фоном для своих сочинений зиму. Морозный холод становится символом неустроенности мира, и спасение души и тела заключается в обращении к Господу Вседержителю.

Пронзает холод все насквозь,

Я сделать не могу и шага.

Господь, прошу меня не брось,

Я человек, а не дворняга.

Следует череда испытаний, когда забыты «дом... приметы и поверья» и остается только ждать «от неба звездных крох», уповая в дорогах на Бога. И потому – «с небом не прерву я разговора», что утверждает «рожденный в горе человек», для кого есть та, что снится, целует его «слезы в конверте» и что «свободы дороже».

Земной путь длится, и по ходу движения могут рождаться извне слова, но услышатся ли они, когда манит мгла и разверзлась дождевая утроба? Пора увядания, пора прощальная заставляет застыть мир, чтобы дух согрела «свеча вселенной», а значит, слова будут услышаны, разгаданы и транслированы уже в собственной интерпретации... Этот процесс еще называется поэзией.

И все-таки автору никуда не деться от безумной «хладнолицей зимы», по мановению которой мир накрыт «дымкой снеговой». И опять, как уже кажется, возобладают темные силы согласно воззрениям славянских предков на природу, ан нет – все тайное рассеет «предзимья ключник – молодой снежнец». Признаюсь, при слове «снежнец» полез в словарь. Северо-западный ветер на Селигере, есть иные значения, но селигерское больше нравится, потому как сам бывал в тех местах. Самое время уйти с автором «гулять по снегу в староречье». Там и «снежура» (скопление снега на воде), и звездный свет на предплечье, и все другое воспринимается как дар свыше. И с этим даром жить назло «врагам и пустословью». А все потому, что матушка Прасковья научила зажигать «вечный свет там, где темно».

Весна уподобляется «в белом прачке». И она удивительным образом гордо идет «с постиранным бельем... в богомольный дом,/ Где ждут ее в притворе монастырки». В концовке стихотворения найдена замечательная последняя строка:

И кажется, весь сумрак

зимних рек

Ей перестиран в липовом

корыте.

Ее придумал Бог и Человек,

Вы вслед ей вдохновенно

посмотрите.

И после этого на волне вдохновения уже как реальность воспринимается то, что в посвященном русским поэтам стихотворении с эпиграфом Николая Рубцова из «Звезды полей», идет общение с ними. Авторское воображение не знает предела. Или это провидение?

Библейский сюжет изложен в стихотворении «Ловцы». Глубь воды сравнима с небом. Идет нерест. И ловцы, «Петр с отцом и Андрей», ждут своего часа... Но вот «подступает время лова». Рыбы уже размножились.

Андрей и Петр закинут

ловко снасти.

Страстные дни,

удачу их не сглазьте! –

Ведь каждый небом

призванный ловец

Живет не по своей,

а высшей власти.

Высказанная здесь прямым текстом мысль, вне всякого сомнения, и есть основной лейтмотив нового сборника стихов Александра Орлова.