Андрей Мартынов
Даже в соцреалистических изображениях Сталина можно найти библейские мотивы. Василий Сварог. И.В. Сталин и члены Политбюро ЦК ВКП(б) среди детей в Центральном парке культуры и отдыха имени Горького в Москве. 1939. ГТГ
Книги могут стать трагическими вне зависимости от содержания. Достаточно дарственной надписи или истории, произошедшей с их хозяевами или создателями. Автору запомнилась на книжном развале одна небольшая научно-популярная брошюрка с невинным инскриптом, желавшим адресату любви и счастья. Драматизм был ее в дате: 21 июня 1941 года…
Трагизм «Символистов после символизма» связан с судьбой написавшего книгу блестящего американского слависта Роберта Берда (1969–2020). Он подготовил этот сборник в последнее полугодие своей жизни, безуспешно борясь с онкологией.
Исследователям русской культуры ученый известен в первую очередь монографией «Русский Просперо: Творческий мир Вячеслава Иванова», которая сразу стала классикой и, надеемся, будет переведена на русский язык. Может быть, поэтому и в настоящем издании большой блок статей, образующий его первую часть, посвящен автору «Родного и вселенского».
Из них обращает на себя внимание анализ «Переписки из двух углов» Иванова и историка культуры Михаила Гершензона. В трудах, посвященных русской мысли, она нередко воспринимается как спор о политике. Гершензон оправдывал советскую культуру, в частности, ее стремление освободиться от старого, дореволюционного наследия, а визави, напротив, защищал последнее. В этом контексте символично, что голландское издание «Переписки», вышедшее в 1945 году, называлось «Нигилизм или традиционализм». Берд убедительно доказал, что дискуссия гораздо глубже каких-либо внешних политических или сиюминутных социальных вопросов. Он увязывал ее с изящностью религиозной философии Иванова и силой метафизического бунта Гершензона (а также, отметим, провел параллели между корреспондентами и теориями Ганса-Георга Гадамера и Поля Рикера). Что же касается отношения к большевизму знаменитого символиста, то оно, по мнению Берда, представляло из себя «ряд попыток воспользоваться политической ситуацией для проведения своих эстетических (и отчасти религиозно-философских) взглядов». Подобные выводы подтверждаются другой статьей сборника – «Вяч. Иванов и советская власть (1919–1929). Неизвестные материалы», в которой ученый писал, что, уже будучи в Италии, Иванов в 1926 году был принят в кандидаты Государственной академии художественных наук, а два года спустя ходатайствовал (правда, безуспешно) у наркома (министра) просвещения Анатолия Луначарского о получении персональной пенсии. Думается, такое участие властей к ставшему фактически с 1924 года эмигрантом Иванову обусловливалось искренним желанием (также в итоге потерпевшем фиаско) Луначарского построить революционную пропаганду на основе модернистской эстетики, в том числе и символизма.
|
|
Роберт Берд. Символизм после символизма. – СПб.: Нестор-История, 2022. – 320 с. |
Впрочем, Берд указывал и на иные истоки соцреалистических текстов. Так, образы заповедного сада и вождя-садовника из хрестоматийной «Песни о Сталине» Михаила Исаковского восходят к библейской Песни песней и «Видению» средневекового писателя и философа Кристины Пизанской («правитель-садовод»).
Интересно и влияние символизма на кинематографическую мысль (это тема заключительного раздела сборника). Например, идею «статического театра» Мориса Метерлинка, в которой проявление действительности уступает место созерцанию метафизических измерений реальности, можно встретить у таких далеких друг от друга мэтров, как Андрей Тарковский и Ларс фон Триер. С Тарковским, жизни и фильмам которого Берд посвятил две монографии, его сближает трагизм позднего творчества. Режиссер завершал работу над «Жертвоприношением» также больным раком…
Хочется надеяться, что для историков культуры последняя книга Берда станет ему памятником, каким стал для зрителей последний фильм Тарковского.
комментарии(0)