От Любви до Любови

Любовь Новикова. Чужая трава. Стихи. – Ярославль: Инди­го, 2023. – 224 с.

Мы как-то пели, пили и пели с Любовью казачью песню «Черный ворон». Любовь Новикова родилась на Ставрополье, в селе Надежда, а мой папа родом с хутора Пролетарка.

Я смотрел на Любу, любуясь тем, что она нисколько не рисовалась. Она отдавалась песне так серьезно, что я даже испугался. Не за нее, за себя. Во мне нет такого огня. Вот поэтому, видимо, я и не поэт.

Не разгадать вам эту тайну.

Не откупиться по рублю.

Вы думали, что я – случайна.

А я – люблю...

Всему, что бы Любовь Новикова ни делала, она отдается без остатка. Как будто бы о ней писал Лев Толстой: «Поэзия есть огонь, загорающийся в душе человека. Огонь этот жжет, греет и освещает. Настоящий поэт сам невольно и страданьем горит, и жжет других, и в этом все дело».

Поэтому, когда я впервые услышал стихи в ее исполнении, я внезапно, может быть, и сам того не желая, заплакал:

Смолота, раскрошена

Не судьбой.

А тобой, хороший мой.

Лишь тобой...

И кажется, я читал это и слышал, конечно, сквозь лирику Новиковой пробивается Цветаева, но Любовь все равно самондравна. Она не боится соперничества. Единственное, чего она боится, как мне кажется, если в этом поэтическом хоре русского стиха вдруг не услышит своего голоса. Своей боли и своей доли, которую она возложила, как бы это высокопарно ни звучало, на алтарь поэзии.

В Москве пишут по-другому, словно упражняясь в стихосложении. О такой поэзии Эмиль Чоран сказал: «Из европейской поэзии исчез крик. Осталось жонглирование словами, художества акробатов и эстетов. Эквилибристика опустошенных».

А у Новиковой все всерьез и надолго. Навсегда:

Прости, что даже у орла

Сломали крылья.

Нет, мы, конечно, не со зла.

Мы – от бессилья.

Нам на базар бы – торговать

Селедкой ржавой.

А мы туда же – царевать!

А мы, прости нас – 

управлять!

Твоей Державой.

Вот эта ее боль по державе продирает до дрожи. Видимо, оттого, что Любовь Новикова – честный поэт, без обмана и жеманства. Некоторые строчки ее словно выкованы на заводе стройконструкции, с которого она начинала свою рабочую биографию.

Марина Цветаева была посудомойкой, Рембо – клошаром.

Поэт – не профессия, это – образ жизни. Это – село Надежда, казачьи напевы, выгоревшая летом степь, это – жизненный путь.

Поэт – отверженный. Толпой литераторов, которые превратили литературу в жеманство. Но литераторов много, а она одна, единственная. Без поэзии не было бы этого бередящего душу, словно бы предсмертного хрипа, когда она пытается докричаться до слушателя, до любимого, до любого, кто еще слышит:

А в храме Спаса-на-Крови

Не стало крови.

Вы – говорите о любви.

Я – о Любови...

В ее имени есть беглая гласная «о». Наверное, это от восхищения, от полногласия и благолепия ее стиха ее строчки хочется не читать, а петь. И конечно, пить, как вино. Ведь в этих строчках, в этом сборнике – вся Любовь. Любовь Новикова. Маленький ярославский воробушек с большой и раненной навылет поэзией...