Наши боги прячутся в траве

И счастливое пение речки… Фото Евгения Никитина

Альманах «День поэзии», возникший, родившийся, фейерверком засверкавший впервые в 1956 году, властно входит в наши дни, овеянный славой некогда – самый знаменитый литературный альманах Советского Союза. Итак, современность: исследуются и Маяковский, и Рождественский, и Светлов, и Соколов… Разумеется, Тютчев, чьим феноменом русская поэзия будто окрашена в пантеистические тона; и недавно ушедшие, только что бывшие рядом с нами и ярко писавшие Борис Романов, Владимир Бояринов… Время проходит, оставляя имена поэтов, сумевших световой силой слова определить наиважнейшие пункты прохождения его. Время растворяется в стихах, как соль – мудрости, чувств, наработанного опыта, и Анатолий Аврутин, чьей поэзией открывается альманах, погружаясь в философические бездны, выводит формулы человеческой боли, сквозь которую, прорастая, сознание получает право прозрения:

… Когда мычанье и мученья

Сливаются в безмолвный крик,

Он наступает – миг прозренья,

Что быстролётен и велик.

В него вместились боль

неверья...

О, разумеется, Аврутин – не только о боли, страданиях, в его поэзии много пенного восторга жизни, великолепие детских воспоминаний пролетает праздничными лентами…

Густ и насыщен голос Владимира Алейникова:

Конечно же, это всерьез –

Поскольку разлука не в силах

Решить неизбежный вопрос

О жизни, бушующей в жилах,

Поскольку страданью дано

Упрямиться слишком наивно,

Хоть прихоть известна давно

И горечь его неизбывна.

Медь звучит, но и орган туго сплетает высокие голоса стволовых труб; сильные скрипичные взмывы чередуются с блистательными фортепьянными аккордами; и растет, растет космос поэта: источник какого – в подлинном космосе, но детали – земные, теплые, известные, увиденные поэтом по-своему.

Поэтическая мистерия Владислава Артёмова связана с мифологией: духи леса, сокрытые от физического зрения, делятся тайнами, наполняя таинственными волнами крепко звучащие, точно, как биссектриса, сделанные созвучия:

Гуще лес, и сердце бьется

чаще,

Отзываясь звоном в голове,

В самой темной, в самой

гиблой чаще

Наши боги прячутся в траве.

…Словно самородные камни переливаются в недрах лесных строк.

Размашисто, с острой резкостью и неуспокоенной мыслью встроены в действительность поэтические произведения Юрия Беликова:

Как бы изъятый кем-то вон

из черепной своей узды,

дышал извилинами волн

освобождённый мозг воды.

А в нем, откуда ни возьмись, –

слепящий световой поток –

сиречь единственная мысль

о Боге. Но еще не Бог.

Густо стягиваются слова.

Необычность словосочетаний заставляет сознание работать на новых оборотах, и «мозг воды», словно давая параллели с человеческим мозгом, вдруг… приоткрывает… тайну Бога.

Необычна оптика недавно ушедшей от нас Натальи Гранцевой и, умножаемая на сквозной, стремительный лиризм, чудесно передает – через своеобычие своих призм – окрестный мир:

Владычица тьмы

и пустого простора,

Ночным сквозняком

раздувается штора,

Колеблет безмолвие

лиственной тканью,

В смятенье ввергает души

мирозданье.

…Поэт, в сущности, воплощенное одиночество: что ужасно, как падение в черный проран, и плодотворно, как сияющие виноградники, поэтому закономерна констатация Михаила Грозовского:

За окном гуляет ветер.

Нынче, глядючи во тьму,

мне, как ветру на планете,

легче в мире одному.

Чарует «Сон о России» Вячеслава Куприянова – столь своеобразно увиденный, настолько насыщенный звуком, что не требуется рифмы:

Вдруг приснилось: Россия

огромной ночной бабочкой

химерическим бражником

распластана на земном шаре.

День поэзии – XXI век. 2022–2023 год. Альманах: стихи, статьи.– СПб.: Любавич, 2023. – 368 с.

Как всем мальчишкам,

нравилось и мне

читать в книжонках

фронтовые были.

Но ни отец, ни дед мой о войне

со мною никогда не говорили.

Они прошли через огонь и дым,

в отличие от одногодок

штатских,

и нечего стыдиться было им

заслуженных наград своих

солдатских.

…Необычность поэтического зрения определяет меру дарования – и «морские ковыли», так кристаллически фантасмагорично погруженные в глубины стихотворения Дмитрия Мизгулина, переливаются новым ощущением бездны… одиночества, счастья, счастья в пространствах одиночества:

В одной заоблачной стране

Обрел случайный кров,

Кусочек моря виден мне

За крышами домов.

И там, в мерцающей дали,

Где горизонт исчез,

Слились морские ковыли

С бескрайностью небес.

Евгений Минин, часто выступая как блестящий пародист, иронию же использует как один из основных инструментов постижения мира, правды его, громокипящей современности:

Читай досюда, а потом

читать

не надо – уж не буду

лицемерить:

у всех газет особенная стать,

во все, что пишут в них,

не стоит верить.

Патриарх поэзии русской Юрий Ряшенцев удивительно молод в стихах: о! здесь нет розовато-избыточного толстощекого оптимизма, но мера жизненной радости представлена столь полнокровно, суммами совершенно отшлифованных строк, что имеет значение только… градус вечности:

Травы августа были густыми.

И гусята по воле гусыни

пробивались к прохладе речной.

И счастливое пение речки

в золотом среднерусском

колечке

отменяло египетский зной.

Елена Семёнова, которая тоже недавно ушла от нас, исследовала душу: сообразуясь с мистикой и мерой мира, с косной конкретикой деталей, которые надо, как рентгеном, просветить словом, и… представляется – рано ушедшему поэту удалось разгадать тайны собственной души:

Сбилась душа с маршрута,

Вышла на встречную полосу –

Стало темно и смутно,

Ветер шепнул: не бойся!

Видишь – деревья босы,

Хмуры, мрачны и наги –

Но ведь любые особи

К свету идут сквозь овраги.

Поэзия еще одного патриарха русской поэзии Валентина Сорокина словно дана сиянием белого ветра – онтологического ветра бытия, приносящего сокровенные созвучия:

В поздний час я молчалив

и светел,

Звездных дум никто

не запретит.

По равнине белой белый

ветер,

Белый ветер стонет и летит.

Чудо и многоцветность мира мешаются в огненно-земном калейдоскопе поэзии, вводимой в мир Андреем Щацковым:

Эта книжная пыль,

Прилетевшая из ниоткуда,

Чтоб, смешавшись со снежною,

Вновь улететь в никуда,

Мне напомнила:

Бабушка сказку читает

про чудо,

Что останется в сердце

Осколками первого льда.

Плотно наполнено интересными размышлениями о хлебе и чуде поэзии в годы повышенной прозы жизни и интервью с Шацковым, предваряющее цикл его стихотворений.

Итак – «День поэзии…». Монументальный. Глобальный. Словно совместивший ленты лабораторного исследования и сладость сада, вибрации зигзагов времени и жар живописной мастерской; феноменальную фабрику мысли и густоту разнообразных пейзажей: все-все, что можно открыть в жизни, в недрах вечно вращающейся юлы юдоли, что открыто, что дано в намеках, что будет открыто. Совместил – чтобы отправляться огромным составом в бесконечность вечности.