Сегодня стихи живут как приложение к чему-то

Кошка превращает процедуру чесания и мурлыкания в сложный процесс и соединяет разные вещи в одно целое.  Рисунок Екатерины Богдановой

Картинок немало, они, что называется, на виду, но никто из рецензентов сборника не упоминает о них как о стихотворениях. Хотя, безусловно, они тоже стихи. Но – стихи особого рода.

Приходится признать, что в актуальной поэзии появилось что-то, что не укладывается в наши обычные представления о литературе. Это «что-то» можно назвать гибридами по аналогии с гибридами акторно-сетевой системы Латура. Листовертни Авалиани, карточки Рубинштейна, цитата из газеты, взятая в качестве произведения, акция с использованием поэтических строк и тому подобные вещи говорят, что границы художественности кардинально изменились. Мы создаем гибриды и мыслим при их помощи. А это значит, что они встроены в наш мир, они и «есть» и «обозначают». Гибриды Латура соединяют в себе живое и неживое, ученых и лабораторию. Гибриды в литературе, конечно, не обладают таким размахом, но они также связывают несочетаемые вещи. Например, фрагмент жизни и художественное намерение, поэтическое слово и предмет.

Поэзия, как известно, нуждается в носителях информации. Стихи могут быть записаны на папирусе, пергаменте, каменной скрижали, бумаге, но они не составляют с материалом органики. В то время как карточки того же Рубинштейна составляют. И так дело обстоит с любым гибридом. Он ведет себя как кошка, которая сначала потрется о ногу хозяина, потом о край стола, снова о ногу, о ножку стула. Кошка превращает процедуру чесания и мурлыкания в сложный процесс и соединяет разные вещи в одно целое.

Гибриды возникли, если брать ретроспективу, на путях потерянной жизни, когда негатив и отрицательность заполнили поры социального организма. Тема пустоты в совершенно разных ее проявлениях стала одной из главных в современной литературе. При этом не автор определяет ее главенство. Она способна манифестировать саму себя помимо авторской воли.

Автор может говорить о любви и героизме, делать тонкие психологические портреты и зарисовки природы. Но пустота прорвется сквозь речевые формы и овладеет всем и вся. И получается, что ты читаешь вроде об одном, а на деле встречаешь совсем другое. У многих читателей возникло устойчивое ощущение, что поэзия потеряла себя, что находится в зоне, выход из которой далеко не очевиден.

Чтобы описать эту зону, можно обратиться к философии Жиля Делеза. Французский философ применительно к разным сторонам существования говорит о территоризации, детерриторизации, то есть об уходе с насиженного места, и ретерриторизации, иначе говоря, об обретении новой локации. Современной, выхолощенной насквозь поэзии, чтобы снова попасть в поэзию, нужно куда-то уйти. Но не факт, что она окажется в ней снова.

Изящная словесность недавнего прошлого дает нам множество примеров отказа от традиционного поэтического слова. Она уходит от себя в область графики и каллиграфии (Левчин, Мельников етс.). Осваивает онтологию, ищет исток (Айги, Некрасов, Файнерман). Или превращает исток в беспамятство, абсурд захватывает машинописные страницы (Шварц, Бурихин, Сигей). Стих становится документом, фиксацией повседневности (Сатуновский, Холин, Соковнин). Или разворачивает перед читателем виртуальные миры, несущие его в обескровленную реальность (Сапгир).

Вся эта детерриторизированная поэзия полагала, что здесь, в неведомых землях, она нашла новую родину. Как заметил Ян Сатуновский, «главное – иметь нахальство знать, что это стихи». И действительно, на каких-то небольших участках, отвоеванных у джунглей Южной Америки, ретерриторизация произошла. Но если иметь в виду большие равнины, говорить об этом пока рано.

Если для Брюсова коррелят поэзии с реальностью – вещь очевидная, то для актуальной литературы это не так. И негативность, которая раньше объяснялась эпохой брежневского застоя, сегодня только усилилась. Неверно было бы думать, что она исчезнет благодаря бегу времени, поскольку она в нас, с нами, куда бы мы ни направили свои стопы. Но и внутренним усилием воли ее не прогнать, потому что мир удерживает нас силой обстоятельств. Время масштабной ретерриторизации еще не пришло. И мы живем в том, что есть, дышим воздухом своей эпохи (как это банально ни звучит), а воздуха мало.

Сегодня стихи живут как приложение к чему-то – слова песни, цитата в ролике, импровизация на вечеринке. Это инструментальная поэзия, завязанная на процесс, на ситуацию. А поэзия, которая ради поэзии, срослась с гибридами. Примем это как факт.