И на полях Московской области

Учись естественности фразы у леса русского, братан.  Фото Владимира Захарина

Дай Бог нам долгих лет

и бодрости,

в согласии прожить до ста,

и на полях Московской

области

дай Бог гранитного креста.

А не получится гранитного –

тогда простого. Да и то,

не дай нам Бог креста! Никто

тогда, дай Бог,

не осквернит его.

Денис Новиков – поэт сквозных интонаций и стихотворений. Он – открытый поэт закрытого собственного мира. Со слезой и плачем. С призывом к стоицизму и смертным мороком:

Что нам жизни и смерти

чужие?

Не пора ли глаза утереть.

Что – Россия? Мы сами

большие.

Нам самим предстоит

умереть.

Кажется, не мечта о великом месте в поэзии его привлекала, а потаенная тропка, уводящая в такую глубину, где и встреча со смертью не будет страшна:

Свободен гений вольного

побега

и русского ухода от родных

до полного уничтоженья эго

в петлянии тропиночек

лесных.

Колоритно используя жаргон, Новиков как будто играет им. Все у него не всерьез, просто время такое: 90-е. Бандитское и поэтическое время:

Учись естественности фразы

у леса русского, братан,

пока тиран кует указы.

Храни тебя твой

Мандельштам.

К кому он обращается, завершая стихотворение картинами раздрая и шатаний, картинами неопределенности, из которой не выбраться? А если и выбраться, то только на небо:

Подумаем лучше о наших

делах:

налево – Маммона,

направо – Аллах.

Нас кличут почившими в бозе,

и девки хохочут в обозе.

Поедешь налево – умрешь

от огня.

Поедешь направо – утопишь

коня.

Туман расстилается

прямо.

Поехали по небу, мама.

Он точно и яростно охарактеризовал свое время. Будто швырнул стихи ему в лицо:

Тот и царь, чьи коровы

тучней.

Что сказать? Стало больше

престижу.

Как бы этак назвать

поточней,

но не грубо? – А так:

НЕНАВИЖУ

загулявшее это хамье,

эту псарню под

вывеской «Ройял».

Так устроено сердце мое,

и не я мое сердце

устроил.

Какой тут выбор!

Можем ли мы выбрать дату и вариант собственного ухода? А рождения? Нет, нас ввергают в бездну материальности, не спрашивая. Эта зыбкость бытия хорошо изображается Новиковым:

Июнь. Испарина и мрак.

Давно надумал сделать

слепок

с дождя на память…

Только как?

Сноровки нет, прием

не крепок,

А мозг горяч и размягчен…

Зыбкость противостоит конкретике. Они ладно взаимодействуют в стихах Новикова. Он говорит о руках, но понятно, что подразумеваются душа и сердце:

Отяжелевшая к вечеру

чашка –

сахар, заварка –

долго на стол опускается,

тяжко,

шатко и валко.

По не совсем характерной

детали

автопортрета

можно судить,

как смертельно устали

руки поэта.

Словно и умер он от усталости. Очень рано, тогда, когда путь наверх складывался, казалось, неплохо, но хотелось большего. Когда-то и поэты были большими, как деревья в нежном советском фильме. Снова и снова мелькает у него эта «усталость»:

много лет я прошу

извиненья

и устал будто яму копал

или землю пахал

для сравненья

ниже семени будто

упал…

Яма, отдающая чернотой. И небо, по которому надо поехать с мамой: в никуда, в запредельность. Туда, где сила поэзии еще в цене.