Владимир Зуев
Маршал Советского Союза Г. К. Жуков (в первом ряду второй слева), фельдмаршал Монтгомери (второй справа) и маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский (крайний справа) у Бранденбургских ворот. 12 июля 1945 года, Берлин. Фото с сайта www.iwm.org.uk
В «НВО» № 13 за текущий год помещена статья «Победа была оплачена слишком большой кровью», вызвавшая у меня принципиальное несогласие по целому ряду позиций. Прежде всего спорным показался подзаголовок статьи: «Военная катастрофа 1941 года стала возможной из-за бездарной кадровой политики руководства страны». Автором публикации выступил полковник в отставке Геннадий Лукьянов, который позиционирует себя как «заведующий сектором Федерального исследовательского центра информатики и управления Российской академии наук» (ФИЦ ИУ РАН). На сайте этого ведомства он титулуется и как доцент, кандидат военных наук. Однако ряд посылов и выводов уважаемого автора не могут не вызвать возражений у любого вдумчивого читателя, предметно интересующегося историей Великой Отечественной войны (к таковым я, без ложной скромности, отношу и себя). Кроме того, отдельные его замечания относительно профессиональных военных аналитиков представляются и вовсе «вольными». Считаю также, что недопустимо грубо прошелся ученый из федерального ведомства и по фигуре Маршала Советского Союза Георгия Константиновича Жукова.
ОТНЮДЬ НЕ «ЛЕЖА НА ДИВАНЕ»
В подтверждение своих слов приведу достаточно показательную цитату из названной статьи. Обрисовав якобы очевидную «скудость оперативного мышления «маршала победы» в сочетании с хамством и чванством» по отношению к командующему 16-й армией К.К. Рокоссовскому в боях 1941 года под Москвой (подробнее об этом – ниже), кандидат исторических наук пеняет коллегам: «Некоторые современные историки со своих позиций дают оперативную оценку сложившейся в то время обстановке и на этом основании оправдывают решение Жукова. Трудно понять «знатоков», которые занимаются подобными оценками, лежа на диване в уютной квартире, и при этом выставляют полным идиотом начальника Генерального штаба Бориса Шапошникова, а вместе с ним и весь Генеральный штаб».
Довольно огульное порицание… Нельзя не видеть, что оно не только напрочь отвергает иной взгляд на ту неоднозначную фронтовую ситуацию, но и в немалой степени уничижает обосновывающих другую точку зрения исследователей. Вряд ли в публичной научной полемике применимы подобные выпады с очевидным намеком, что таковые высасывают из пальца свои версии, в то время как есть «лишь одна, единственно правильная». Автор этих строк знаком не с одним историком, точка зрения которых расходится с воззрением Лукьянова. И смеет уверять, что к своим изысканиям они приходят отнюдь далеко не «лежа на диване в уютной квартире», а архивными кротами зарывшись в документы времен войны.
Надо заметить и следующее. Ни один из таковых исследователей не только не выставлял Бориса Михайловича Шапошникова «идиотом», а так или иначе подчеркивал свое душевное приятие его. Авторитет маршала всегда оставался в сообществе профессиональных историков незыблемым (возможно, за редчайшим исключением). Хотя в подавляющем большинстве работ на тему первого полугодия войны достаточно хорошо просматривается, что Генштаб – преимущественно «жуковский» – и впрямь подвергается справедливой, порой жесткой критике.
По версии автора названной статьи, 23 июня 1941 года генерал армии Жуков, бывший тогда начальником Генштаба, оказался в отражающих начавшуюся агрессию войсках по приказу Сталина, который накануне послал его «в штаб фронта для «оказания помощи». На месте, пишет автор, «осторожное предложение начальника штаба Юго-Западного фронта (далее ЮЗФ) генерала Пуркаева отвести войска и организовать устойчивую оборону, было отвергнуто Жуковым», потому как: «Жуков, предвкушая грандиозную победу, не разобрался в довольно сложной оперативной обстановке… не понял, что концепцию «глубокой наступательной операции» в тех условиях нужно было рассматривать применительно к группе армий «Юг», а не к войскам ЮЗФ... Операция, основанная на учебном примере, с треском провалилась, и после «оказания помощи» будущий «маршал победы» улетел в Москву, оставив ЮЗФ без бронетанковой техники и позволив войскам Клейста к 27 июня выйти к старой границе СССР в районе Острог».
ЖУКОВ ЧЕСТНО ПРИЗНАВАЛ И СВОИ ОШИБКИ
Оставим на совести заведующего сектором ФИЦ ИУ РАН неоднократное «уничижение» Маршала Жукова пренебрежительным поименованием. Больше поражает отличная от конкретных фактов трактовка событий тех нескольких дней. Автор статьи почему-то игнорирует, что писал сам Жуков по этому поводу. А именно: в 13 часов 22 июня Сталин послал его на ЮЗФ со словами: «Наши командующие фронтами не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск и, видимо, несколько растерялись. Политбюро решило послать вас на Юго-Западный фронт в качестве представителя Ставки Главного Командования». Интерпретировать такое повеление как «послал для «оказания помощи» выглядит куда как упростительно. Ибо Сталин не мог не помнить, как Жуков «надавал японцам» на Халхин-Голе в августе 1939-го и впечатлил его своими действиями в памятной стратегической военной игре, проведенной за полгода до начала гитлеровской агрессии.
Генерал Пуркаев отнюдь не осторожничал при высказывании своего мнения, а протестовал, причем не робко, а, что называется, во весь голос. О чем черным по белому поведал сам Жуков: «Как я и ожидал, она (директива о контрударе, который приказал нанести Сталин, и в реалистичности исполнения которой усомнился Жуков, но принял ее как приказ. – В.З.) вызвала резкое возражение начштаба фронта М.А. Пуркаева, который считал, что у фронта нет сил и средств для проведения ее в жизнь». Позволим себе также спросить: из какого хотя бы одного авторитетного источника – пусть не архивного, а хотя бы мемуарного – представитель Федерального исследовательского центра взял, что Георгий Константинович «предвкушал грандиозную победу»? Нет такого! В той же степени вызывает недоумение и ничем не аргументированное обвинение «Жуков не разобрался… не понял…».
Наконец, «будущий «маршал победы» улетел в Москву» отнюдь не потому, что не увидел признаков грандиозной виктории, в чем попытался убедить читателей «НВО» автор статьи. Но потому, что днем 26 июня его отозвал с фронта в Москву Сталин из-за кризиса на Западном фронте (на следующий день будет взят Минск). Пассаж же, что организованная Жуковым «операция, основанная на учебном примере, с треском провалилась», всецело опровергается оценкой, данной этому сражению даже неприятелем. Хотя бы таким авторитетом, как мастер танковых атак генерал-полковник Герман Гот: «Тяжелее всех пришлось группе «Юг». Войска противника, оборонявшегося перед соединениями северного крыла, были отброшены от границы, но они быстро оправились от неожиданного удара и контратаками своих резервов и располагавшихся в глубине танковых частей остановили продвижение немецких войск. Оперативный прорыв 1-й танковой группы, приданной 6-й армии, до 28 июня достигнут не был. Большим препятствием на пути наступления немецких частей были мощные контрудары противника».
В своих «Воспоминаниях и размышлениях» Жуков подробно поясняет, почему эти «мощные контрудары» имели недостаточную силу, чтобы нанести агрессору наибольший урон, и не уклоняется от обозначения ошибок, которые тогда были сделаны, в том числе и им.
Да, потери были велики – с обеих сторон. Но представлять исход битвы так, как это делает Лукьянов: будто ЮЗФ лишился всей бронетанковой техники, что позволило «войскам Клейста к 27 июня выйти к старой границе СССР в районе Острог», – выглядит по меньшей мере как вольное изложение исторических фактов. Во-первых, из без малого 3700 тяжелых, средних и легких танков, принявших участие в этом крупнейшем за всю историю войн танковом побоище у Дубно, советские механизированные корпуса потеряли полторы тысячи. Во-вторых, отнюдь не Жуков «позволил войскам Клейста к 27 июня выйти к старой границе СССР в районе Острог». И к вечеру 27 июня к Острогу вышли далеко не все «войска Клейста», а только полки 11-й танковой дивизии, от которой со сдерживающими боями уходил в район Ровно 19-й механизированный корпус генерала Рокоссовского. Занять же рубеж обороны по бывшей госгранице нашим частям и соединениям приказала Ставка – 30 июня. К тому времени Жукова не было на ЮЗФ уже четыре дня. Но в дальнейшем и без него некоторые мехкорпуса наносили контрудары по вражеским войскам – и отнюдь не голыми руками.
В частности, в период с 30 июня по 3 июля это проделывали 31-й стрелковый корпус, 9-й и 22-й механизированные корпуса и части 27-го стрелкового корпуса 5-й армии. И пусть изрядно потрепанная в предыдущих боях 19-я танковая дивизия 22-го мехкорпуса имела лишь несколько легких гусеничных бронемашин, в 215-й моторизованной дивизии было всего 15 легких танков Т-26, а 41-я танковая дивизия устремилась в бой с 16 тяжелыми танками КВ и 106 – Т-26. Пусть так, но ведь это не есть, что советские корпуса были напрочь обескровлены (по версии Лукьянова – именно Жуковым) в бронетехнике.
Должно видеть и то, что благодаря подобным «мелким» контрударам на юге значительные силы немцев в августе были отвлечены с направления на Москву.
НЕ ВЕДАЛ МАРШАЛ О КАЖДОЙ ОКОПНОЙ СТЫЧКЕ
Процитируем еще один, на наш взгляд, куда как алогичный посыл-вывод завсектором ФИЦ ИУ РАН (цитата взята из другой его статьи – «Воюют не танки и не самолеты, а воюют люди» – см. «НВО» № 4 от 03.02.17). Рассказав о восхищающих действиях героя Московской битвы командира танкового взвода Лавриненко, уничтожившего 52 вражеских танка и погибшего от шального минометного осколка 18 декабря 1941 года, историк пишет: «Если бы все старшие лейтенанты сражались так, как Дмитрий Лавриненко, и так же, как он, проявляли инициативу, не дошли бы немцы до Москвы, несмотря на бездарное руководство войсками некоторых советских генералов и маршалов. Тем не менее, несмотря на все эти очевидные факты, в воспоминаниях и размышлениях Жукова находим массу пустых рассуждений о коварной политике США и Великобритании, партийно-политической работе в Красной армии, героическом труде рабочих и крестьян и о руководящей и направляющей роли Коммунистической партии. Но нет ни одного слова о самом выдающемся советском танкисте, а тем более о принципах обучения и воспитания в вооруженных силах. Именно поэтому при таких командующих фронтами трудно было ожидать инициативы, а тем более дерзости от советских командиров». Примечательно, что название книги Жукова завсектором не взял в кавычки – видимо, с целью усилить свой критический выпад в адрес Маршала Победы.
Логично спросить: если «бездарное руководство войсками» осуществляли только «некоторые» военачальники, отчего же иные, «не бездари», не выпестовали массы таких, как Лавриненко? Да и уместно ли выносить столь смелое умозаключение, вольно или невольно заочно попрекая павших и ныне еще здравствующих фронтовиков? Вспомним: «Этот день мы приближали как могли»… Взводный Лавриненко, возможно, был гением антитанковых атак – и до конца войны так и остался единственным таким меткачом. По оценкам авторитетнейших западных ученых (в последние годы опубликовано не одно их солидное исследование), полководцем от бога был и маршал Жуков – какими бы неоднозначными личными качествами он ни отличался. Кстати, автора статьи в его логическом построении почему-то не смущает тот факт, что Лавриненко совершил свое героическое деяние именно на Западном фронте, который под командованием «скудоумного» Жукова небезуспешно отражал, казалось бы, неостановимое фашистское нашествие на Москву.
И, на мой взгляд, походя называть маршальские «Воспоминания и размышления» эдакой «массой пустых рассуждений» (как бы о том о сем) тоже вообще недопустимо для серьезного исследователя со стажем. Ему ли не знать, что большевистская партия с октября 1917-го и до ее упразднения в 1991-м всюду, везде и во всем была «нашим рулевым». И в войне – тоже. Но бог бы с ним, по империализму, партполитработе и руководящей роли коммунистов лишний раз проехался (хотя это уже да-вно не модно). Но назвать «досужей писаниной» жуковские абзацы о «героическом труде рабочих и крестьян», денно-нощно вкалывающих в тылу под девизом «Все для фронта, все для победы!»… что тут сказать? Усовестимся за профессионального слугу Клио…
Несправедливо укорять Жукова и в том, что он в своем солидном труде не выделил хотя бы пары строк для выдающегося боевого танкиста. Полководец, посвятивший свои мемуары «Советскому солдату», писал их с позиции своей должности во время войны – заместителя Верховного главнокомандующего – и потому «не отвлекался» на описания «боев местного значения» и «точечных подвигов». Кроме того, Георгий Константинович старался быть максимально точным в изложении фактов, а в подробности окопных стычек он мог быть посвящен лишь отчасти (из донесений, наградных листов, которые ежедневно подписывал). Оттого и опустил их. Именно поэтому в жуковском изложении событий мы не встретим и имен других героев битвы за Москву – даже прославленных, скажем, Зои Космодемьянской или Виктора Талалихина; даже «в двух словах» не расписывает он и гремевший в советские времена подвиг 28 панфиловцев.
Кроме того, подвиг старшего лейтенанта Лавриненко в войну не был распропагандирован, как это случилось с упомянутыми героями. В отличие от них, ставших в 1941–1942 годах Героями Советского Союза, символами устремленности к Победе, танкист Лавриненко лишь был представлен к этому званию (5 декабря 1941 года). Но награждающие инстанции почему-то посчитали, что 37 указанных в представлении уничтоженных старлеем танков врага маловато для звания Героя. Тем более что, пока ходили документы, удачливый танковый снайпер погиб. И решили, что достаточно ему будет ордена Ленина. Подробно его подвиг расписал в своих мемуарах маршал бронетанковых войск М.Е. Катуков только в 1974 году (в год смерти Жукова и через пять лет после выхода его книги). Но понадобилось еще 16 лет, чтобы справедливость восторжествовала и на излете существования Советского Союза Лавриненко был-таки удостоен Золотой Звезды.
А «о принципах обучения и воспитания в вооруженных силах» в мемуарах Жукова написано вагон и маленькая тележка, с многочисленными примерами. Здесь не о чем дискутировать. Ищущий (читающий внимательно) да обрящет...
«ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ–МРАКОБЕС»
Представитель ФИЦ ИУ РАН в своей статье позволил себе одно и вовсе «наотмашное» высказывание в адрес Георгия Константиновича. Вернемся к тому самому широко известному эпизоду из Московской битвы, когда во второй половине ноября 1941 года командующий 16-й армией Рокоссовский обратился к Жукову с просьбой отвести войска на более выгодный рубеж для обороны – на десяток километров ближе к столице. Командующий фронтом категорично запретил. Вознегодовавший командарм, уверенный в своей правоте, обратился через голову Жукова непосредственно в Генеральный штаб и получил «добро». Узнав об этом, комфронта немедленно телеграфировал Рокоссовскому: «Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать. Генерал армии Жуков».
Этот драматический случай уже неоднократно буквально обсмакован как профессиональными и самодеятельными историками, так и писателями и кинодеятелями. Поэтому не будем разбирать тут в очередной раз, «кто прав, кто не прав».
Удивляет другое. Кандидат наук Лукьянов в своей статье, не приводя иных аргументов, выставляет данный конфликт «ярким подтверждением сформированной сталинским режимом атмосферы мракобесия» в Красной армии. По его видению, «устойчивый страх перед властью и беспрекословное подчинение любым, даже самым абсурдным приказам» в значительной мере способствовали катастрофе 1941 года: «В Вооруженных силах эти явления отразились наиболее выпукло: у командиров атрофировались такие важнейшие качества, как самостоятельность, решительность и способность принимать ответственные решения». А возглавил колонны таковых «мракобесов в погонах» – кто? Правильно – все тот же Жуков. И не в счет, что в аккурат все перечисленные автором статьи качества позволили именно Георгию Константиновичу в 1939-м на Халхин-Голе так напугать японцев, что они остерегались всю войну подсобить Гитлеру на советском Дальнем Востоке.
Помнится, за годы «разгула гласности» и в последующие лета на Жукова, что называется, спускали всех собак такие слуги Клио, как доктора исторических наук Андрей и Людмила Мерцаловы. А также плодовитый доктор филологических и кандидат истнаук Борис Соколов. Не говоря уж о таком одиозном авторе, как не увенчанный мантией ученого предатель-перебежчик Резун-Суворов, настрочивший несколько «бестселлеров» против Жукова. «НВО» не раз дискутировало с ними в прежние годы, показывая, скажем так, излишнюю необъективность их взглядов на полководческие способности и личность Маршала Победы. К сожалению, как представляется, по отношению к Жукову автор все той же упоминавшейся статьи идет в их фарватере.
Пишущий эти строки отчасти сам не приемлет некоторые «нюансы» в характере Георгия Константиновича. И не призывает здесь «вдруг полюбить» полководца тех читателей, кто всецело солидарен с резко «антижуковской» позицией упомянутых авторов. Но он никак не может принять, что в анализе «противостояния Рокоссовский–Жуков» под Москвой уважаемый завсектором едва ли не ниспустился до откровенных оскорблений в адрес столь неприятного ему полководца. Кандидату наук настолько «все ясно», что «приведенный пример не требует особых комментариев: скудость оперативного мышления «маршала победы» (именно так, оба слова презрительно с маленькой буквы. – В.З.) в сочетании с хамством и чванством слишком очевидна»: «Как следует из исторических материалов, Константин Рокоссовский представил весомые аргументы… Каковы же были аргументы Жукова? Только один: «фронтом командую я». Это же уровень фельдфебеля...»
А «для того чтобы не осталось никаких сомнений относительно плана Рокоссовского», автор критикуемой нами статьи призывает себе в помощь – в это трудно поверить – мемуары «командира 78-й стрелковой дивизии Афанасия Белобородова (изложено в книге «Всегда в бою»)». Он написал, «что 25 ноября получил приказ отвести войска на восточный берег Истры и занять оборону». Лишь на основании этих нескольких абзацев из воспоминаний генерала армии историк безапелляционно выдает: «Итак, отвод на восточный берег реки Истра был неизбежен». Ученого ни толики не смущает совершенная некорректность устроенного им заочного судейства: комдив через года встревает в «диспут» комфронта и командарма и в пользу последнего однозначно «решает» судьбу вопроса. И впрямь: зачем подкреплять вывод ссылкой, скажем, на соответствующую директиву Генштаба или Ставки – ведь сам тогдашний комдив Белобородов написал!..
Но особенно лично меня потрясло, как работающий в федеральном центре профессиональный историк оценил Маршала Победы, низведя его на «уровень фельдфебеля». Такого «научного открытия» не делали даже самые ярые ученые-«антижуковеды»! То есть следует понимать так, что в 1941-м войска под руководством «фельдфебеля в погонах» генерала армии Жукова, обладавшего весьма куцым оперативным умишком (что уж говорить о стратегическом!), мракобеса отстояли и Ленинград, и Белокаменную, которые Гитлер намеревался стереть-смыть с лица земли. Будем знать, и что под командованием именно «этого фельдфебеля» части и соединения Красной армии в последующим дошли до гитлеровского логова и водрузили над рейхстагом Знамя Победы. И именно этому «фельдфебелю» в ночь на 9 мая 1945 года Москва поручила подписать Акт о безоговорочной капитуляции германских войск. А потом все тот же «фельдфебель» на белом коне принимал Парад Победы на Красной площади 24 июня 1945 года. И увековечился рядом с ней в бронзе в 1995-м. Вспомним и то, что все тот же «фельдфебель» оказался вторым после генералиссимуса А.В. Суворова в проведенном в 2013–2014 годах международном мультимедийном конкурсе «Имя Победы».
Стоит заметить, что Жукова никто и никогда из его современников не обвинял в хамстве и чванстве. Даже те, кого он некогда «круто обидел», – хоть тот же Рокоссовский и иже с ним командармы Великой Отечественной плюс историки-«антижуковцы». В «недопустимой грубости по отношению к подчиненным» и «оскорблении человеческого достоинства» – да. Закавыченное – это из стенограммы октябрьского (1957 года) пленума ЦК КПСС, с которого Георгий Константинович ушел без портфеля министра обороны СССР. Полоскали там Маршала Победы Хрущев и все военачальники почем зря! Однако в этом более чем 600-страничном документе слово «чванство» по отношению к Жукову вообще не фигурирует, а «хамство» встречается лишь единожды. Причем в самом конце, в резолюционной части, в «сокращенном» изложении речи маршала Р.Я. Малиновского, который его в своем выступлении на самом деле не произносил, что видно из ее полной записи. Он сказал лишь, что «всегда шел на работу с ним [Жуковым]… с намерениями: будет мне хамить, я буду хамить…» К слову, в этом контексте Малиновский отмечал, что «в Министерстве [обороны] я не слышал в свой адрес ни разу ни одного грубого слова» от Жукова...
16 марта 1965 года Георгий Константинович, находясь к тому времени уже семь лет в глубокой опале, писал в Президиум ЦК КПСС: «Какими нервами я должен был обладать, чтобы читать и слышать по радио о той клевете, которая возводилась на меня? И все же меня поддерживала вера в то, что так могут поносить меня лишь единицы, ничтожная доля людей».
Эти слова можно было бы оставить без комментариев. Но все же стоит напомнить, что большинству из той «ничтожной доли людей» было очень стыдно за сказанное и написанное и Жукове в годы его забвения. Яркий пример тому – хотя бы маршал Иван Степанович Конев – фигура, отчасти сопоставимая с Жуковым. С 1957 года до конца дней он глубоко корил себя и вымаливал у Жукова прощение за «ту злополучную статью», которая за его подписью появилась в «Правде» вскоре после октябрьского пленума (неважно, сам ли написал или его заставили)...
