Александр Пырин В статье Александра Ципко "Пустые хлопоты кремлевского патриотизма" есть ряд положений, с которыми трудно согласиться. Во-первых, автор приписывает Владимиру Путину анархическое понимание свободы и призывает связать свободу с нравственным содержанием, в частности, идеей равенства и братства. Однако лозунг "Свобода, равенство и братство" - пустой и противоречивый по своему содержанию. Данные понятия совершенно несовместимы. Если есть свобода, то не может быть равенства. И наоборот, если есть равенство, то не может быть свободы. Люди не равны по своей природе. Поэтому социальное равенство неизбежно ограничивает свободу индивидов, их творческий потенциал. Можно лишь говорить о равенстве шансов, которые предоставляет гражданское общество. Далее, равенство, казалось бы, предполагает братство. Но между людьми существуют отношения близкодействия и дальнодействия, которые так же невозможно совместить, как конечное с бесконечным.
Кроме того, "свобода" - понятие дифференцированное. Мышление человека абсолютно свободно по своей природе. Поэтому за мысли не судят. Однако когда возникает необходимость выражать свои мысли в языке или в поступках, то появляется ответственность перед окружающими и обществом.
Прежде чем сделать какой-либо выбор, необходима свобода. Свобода индивида есть его допуск к выбору. Данная свобода естественно ограничена природными и социальными условиями. Поэтому Путин совершенно прав, когда призывает молодежь учиться "свободе" и "независимости". Свободу необходимо осмыслить, чтобы сделать правильный выбор.
В условиях социального рыночного хозяйства целостность общества зависит прежде всего не от государства, а от самих граждан. Именно гражданское общество определяет степень цивилизованности и авторитет самого государства, а не наоборот, как утверждает Ципко. Абсолютизируя роль государства в экономике, он подчеркивает, что в условиях низкого авторитета государства якобы "нельзя создать цивилизованный рынок". Но так ли это? После поражения Германии во Второй мировой войне авторитет немецкого государства был чрезвычайно низок. Однако гражданское общество укрепило роль немецкого государства, последовательно снижая при этом его регулирующую экономическую роль.
Старый, советский патриотизм базировался на государственном коллективизме и не опирался на частную собственность. У людей, объединенных в социалистическом обществе, личный материальный интерес всячески вытравливался. Такой государственный коллективизм и патриотизм привел в конце концов к нищете и к развалу государства.
Хорошо известны патриотические чувства американцев. Их патриотизм основан на собственности. Более 160 млн. американцев (из 264 млн. населения) являются акционерами. Естественно, им есть что защищать и ради чего объединяться. В России же акционеры составляют лишь несколько процентов населения. Современный патриотизм и коллективизм невозможны без либеральной экономики. Кстати, Ципко это признает, правда, с некоторой усмешкой: "Патриотизм, конечно, можно совместить с либерализмом, с приватизацией, когда государство делает собственниками как можно большее количество людей..." Но усмешка здесь совершенно напрасна. Собственников создает прежде всего не государство, как уверяет Ципко, а гражданское общество. И чем меньше вмешательство государства в экономику, тем больше собственников.
Поэтому нельзя согласиться с утверждением, что "кремлевская команда" проводит "антинациональный курс в экономике" и "внедряет в сознание самый разнузданный, по сути, зоологический индивидуализм". Ошибка автора состоит в том, что он противопоставляет индивидуализм и мораль, прежде всего патриотическую. Но индивидуализм и мораль - явления совместимые. Нравственное поведение и деловая активность человека как индивида имеют одни и те же корни. В цивилизованном бизнесе существует прямо пропорциональная зависимость между нравственностью и индивидуализмом. Именно к распространению такого нравственно-прагматического индивидуализма среди населения стремится "кремлевская команда".
"Патриотизм, - считает Ципко, - невозможен, когда мораль и совесть выведены за скобки политики". Данный тезис, на мой взгляд, чрезвычайно опасен. Автор забывает, что мораль может функционировать только как самостоятельное, самодостаточное и независимое от политики явление. Мораль есть общечеловеческая ценность, характеризующая нравственное единство всех людей независимо от времени и места ее проявления. Если же мораль приобретает политическую природу, то она неизбежно теряет свойство общечеловечности, независимости и самодостаточности. Политика исторически конкретна, она всегда выражает интересы многообразных групп людей. Нередко классовые, расовые, национальные, конфессиональные, корпоративные и т.д. интересы претендуют на выражение якобы высших целей человечества. Этим целям дается, как правило, идеологическое обоснование. В истории уже были многочисленные разновидности политической морали, которые приводили в конечном счете к террору.
Каждый террорист уверен, что он исходит из высшей человеческой справедливости. Поэтому он не варвар и его совесть чиста. Он совершает террористический акт во имя пролетариата, нации, корпоративной группы, религиозной конфессии и т.д. Так, например, убийца Николая II Юровский сдал все царские ценности до единого камушка в государственное хранилище. Его поведение определялось пролетарской политической моралью.
Однако история свидетельствует, что не существует никакой высшей правды и морали, так как у нее нет своего субъекта-носителя. Существует лишь правда отдельного человека, которая находит свое воплощение в общечеловеческой морали, одинаковой для всех индивидов.
