Алексей Подберезкин НАЧАЛО нового десятилетия (столетия и тысячелетия) совпало по времени с серьезными изменениями во внешней политике двух ведущих государств планеты - США и России. Такое мистическое совпадение не может не обратить на себя внимания, заставить, как минимум, задуматься о ближайших последствиях не только для двух великих держав, но и для международных отношений в целом.
Действительно, приход к власти в США республиканцев, видимо, будет означать серьезный концептуальный пересмотр американской внешней политики. Ее кредо сформулировала официальный идеолог Кондолиза Райс еще в феврале уходящего года: "Внешняя политика республиканской администрации будет базироваться на твердой почве национальных интересов, а не на интересах некого иллюзорного международного сообщества". Существо этих перемен, говоря коротко, можно свести к следующему.
Во-первых, администрация США (как это уже бывало в их истории) вернулась к оценке роли инструментов своей внешней политики, прежде всего военной силы, исходя из сугубо национальных, а не "гуманитарных" интересов. Это означает в том числе и то, что нормы международного права, символические и иллюзорные обязательства, в т.ч. сформулированные международными институтами - прежде всего ООН, ОБСЕ и др., - стремительно теряют свое значение, уступая ясно сформулированным национальным интересам, готовности их реализовать во внешней политике. Отчетливо просматривается воля национальной элиты США.
Во-вторых, для республиканской администрации особую значимость приобретает приоритетность американских внешнеполитических интересов. В отличие от демократов у республиканцев такая приоритетность национальных интересов не вызывает сомнений. И прежде всего приоритет интересов национальной безопасности. Приоритеты и ценности иного рода: международное право, демократия и иные гуманитарные ценности - ставятся во внешней политике не просто на второй план, но напрямую зависят от высших национальных интересов (прежде всего интересов безопасности).
В-третьих, подобная строгая логика неизбежно, на мой взгляд, приведет к коррективам в двусторонних отношениях США, и не только с Россией и своими союзниками по НАТО, но и КНР. Полагаю, что в стороне от этого пересмотра не останется ни одно государство - отношения со всеми из них будут рассматриваться исключительно с точки зрения интересов национальной безопасности США.
Теперь о России. Примечательно, что аналогичные изменения происходят и в России. Только начались они несколько раньше и происходят менее радикально. Тем не менее можно констатировать, что политика, ясно основывающаяся на национальных интересах России, стала превалировать со второй половины 1999 года, т.е. после прихода к власти В.Путина. За прошедший год внешняя политика России - без громких заявлений и клоунады, эволюционно - серьезно изменила свой вектор. Примечательно, что не было формального отказа от прежнего внешнеполитического курса. Была незаметная внешне, но последовательная и настойчивая его корректировка.
Основные этапы, на мой взгляд, это признание приоритета национальных интересов России перед гуманитарными в вопросе о Чечне; это реанимация старых двусторонних связей, а по сути дела, открытие новых азимутов во внешней политике: КНДР, Монголия, Китай, Индия, Куба, Иран, Ирак и т.д.
Наконец, это повышение роли Совета безопасности в планировании и реализации внешней и военной политики России, важнейшие шаги по ее ключевым направлениям: внешнеполитическому, информационному, военному строительству. Огромное значение имели и усилия по укреплению власти федерального Центра, а главное - изменению в целом общественно-политического климата в стране, когда национальные интересы и ценности стали активно возвращаться в общественную жизнь.
Таким образом, налицо два параллельно идущих процесса в США и России, но только ли в этих странах? Не секрет, что КНР никогда не отказывалась от политики, ориентированной на национальные интересы. Более того, прагматизм Пекина, который у некоторых в России вызывает бешеный энтузиазм, имеет в перспективе опасные амбиции. Те же тенденции просматриваются и среди западноевропейских государств. Так, нынешние лейбористы и немецкие социал-демократы всерьез ориентированы не только на общеевропейские, но и на национальные, в том числе традиционные, приоритеты и ценности.
Все это заставляет сделать вывод о том, что будущее десятилетие даст толчок новым - старым тенденциям, которые, как многим казалось, безвозвратно ушли в историю человечества: приоритету национальных интересов и ценностей, сохранению специфики и особенностей отдельных государств. Эти тенденции будут активно противодействовать нарастающей глобализации, стирающей границы не только для финансовых и информационных потоков, но и покушающейся на национальные интересы отдельных государств и их правительств. Иными словами, возврат к политике национальной безопасности - это реакция национальных элит на выходящие из под контроля процессы глобализации. Но не только. Применительно к США это и стремление использовать в своих национальных интересах процессы глобализации информатизации. Уместен в этой связи пример с Интернетом, который, как известно, создан в США, но не принадлежит никому.
А теперь собственно об американско-российских отношениях. Исходя из имеющейся информации о внешнеполитической концепции республиканцев, можно сделать некоторые выводы применительно к их планам по отношению к России.
Первое. И самое главное. Они будут готовы считаться с Россией как с великой державой, учитывая и договариваясь с ней постольку, поскольку это будет соответствовать их национальным интересам. И только их представлению о национальных интересах. Никакие гуманитарные, "общечеловеческие", личные ("друг Билл", "друг Борис") факторы существенного значения иметь не будут. И наоборот: факторы реальной мощи современного государства - темпы развития наукоемких технологий, уровень образования, стабильность экономического развития, степень контроля над внутриполитическими процессами, наконец, военная мощь - очень даже учитываются и будут приниматься в расчет республиканской администрацией.
В наименьшей степени республиканцы будут реагировать и на близкие нашим либералам ценности: "права человека", "свобода СМИ" и т.д. Вряд ли следует ожидать от них и какой-либо заинтересованности в "реформах", а тем более участия в них американского государства, во всяком случае до тех пор, пока это не создаст, по их мнению, угрозы национальным интересам США.
Прямая аналогия - отношения Ричарда Никсона и Леонида Брежнева.
Второе. Обладая строго логичной внешнеполитической концепцией, они будут стремиться понять и воспринять логику России, опасаясь более всего от нее непоследовательности и непредсказуемости. Здесь можно и нужно стараться договориться с США. До определенных пределов республиканцы готовы будут даже отступить. Но только до определенных пределов. Хорошо бы и нам, и им знать эти пределы.
Для России, на мой взгляд, существуют в этой связи три проблемы "определения пределов". Во-первых, для нас принципиально важно, чтобы США признали наши особые интересы на всей постсоветской территории. Во-вторых, чтобы США не пытались активно влиять на развитие двусторонних отношений России с неудобными для них партнерами. В-третьих, чтобы США не блокировали российские усилия по переоснащению экономики страны новейшими достижениями научно-технической революции.
Третье. Американцы не будут использовать военную силу в гуманитарных интересах (а тем более интересах третьих стран и организаций). И это хорошо.
Но американцы создадут и будут поддерживать "позицию силы" (которую они рассматривают как не позицию слабости). А в целях того, чтобы эта позиция выглядела реалистической, будут демонстрировать свою готовность применить военную силу.
И это очень плохо. Плохо потому, что граница между "реалистической угрозой" (шантажом) и использованием военной силы очень и очень зыбкая. По идее она такая и должна быть, иначе шантаж "не сработает". Но очевидно, что чем зыбче эта граница, тем сомнительнее стратегическая стабильность. Абсолютная безопасность для США означает абсолютную небезопасность для России. Именно поэтому проблемы стратегических наступательных и оборонительных вооружений будут особенно болезненными в отношениях между двумя странами.
В заключение можно сделать вывод о том, что, как ни странно, диалог с республиканцами не только возможен, но и может быть продуктивен. Важно, что он должен быть в других областях и на другом языке, чем с демократами. Он будет трудным, даже жестким, но он может быть и конструктивным. Даже очень, ведь оба президента говорят, по сути, на одном языке.
И последнее. Все сказанное выше означает одно: международные отношения возвращаются к классическому сценарию, когда на мировой арене действуют государства, чья внешняя политика строится на базовых, национальных интересах, а не на придуманных принципах. Возврат к реализму и прагматизму, прощание с романтикой происходит и в жизни и в политике безболезненнее, если этот возврат воспринимается осознанно. И чем быстрее, тем лучше.
