Федор Погодин ПОСЛЕ воцарения в ельцинские времена в России странного режима, который в отличие от советского тоталитарного ускользает от любого внятного определения (демократией его не поворачивается язык называть даже у самих правителей, которые только "проводят демократические реформы" и что-то там "демократически преобразовывают" и укрепляют), в россиянское сознание и подсознание вселилось слово "власть". В советские времена этого понятия не то чтобы не существовало, но связано оно было не с реальной жизнью (здесь и сейчас), а с историей - власть рабочим и крестьянам - и зарубежьем, где - власть капитала, идет борьба за власть, кто-то оголтело к ней рвется и т.д. Здесь и сейчас о власти рассуждать было как-то неуместно. Действительно, если власть принадлежит народу, которым мудро руководит политбюро, о чем тут говорить?
Современное понятие "власть" родилось во время путча 1993 года и быстро приобрело почти магическую силу. Причем именно само слово, а не те, кто этой самой властью обладает. Публика эта до сакральности явно не дотягивает. Являет собой просто персонажей, а не бога за сценой. Произошло засилье власти. Она не только стала чуть ли не единственной темой средств массовой информации, но и воцарилась в умах обывателей, потеснив уютные и безобидные темы повседневных бесед о жратве, отсутствии денег, бабах и детях. Причем воспринимается это слово как нечто самоочевидное. Если же спросить, что же это такое, внятного ответа не дождешься. Большинство сограждан олицетворяют власть с президентом или тем, что принято называть правительством. Иными словами, есть некое существо или группа существ, которые, заняв определенную социальную позицию, в силу закона природы оказываются на центральном месте экранов телевизоров и страниц газет, что дает им право распоряжаться всеми нами во имя нашего же блага и предполагает само собой разумеющуюся компетентность во всех сферах социального и физического бытия.
По Платону, верховная власть в государстве должна принадлежать мудрецам. Платон заблуждался. Все гораздо проще. По крайней мере в России. Любой идиот, попавши во власть, автоматически становится мудрецом, сведущим в подводном ходе морских гад, кукурузы прозябании и родном языке. Не будем вдаваться в философские определения феномена. В сущности, власть - это фикция. Каннетти определял ее как жало. Объективно власти не существует. Механизмы принуждения несравнимо слабее инстинкта добровольного подчинения. А подчиняются не реальной силе (за исключением некоторых довольно неприятных, но относительно нечастых ситуаций), а слову, причем не тому, с которым мы имеем дело в повседневной жизни, в школе и литературе, а слову власти.
Это слово совершенно особого рода. Оно отстраненное, обезличенное, в сущности нечеловеческое. Произносящий его говорит не от своего лица, даже если говорит "я". Это не "Я" а "Оно", рукотворная фикция, приобретшая самостоятельное бытие. Природу ее толком не осознают даже те, кто себя с властью идентифицирует. Язык власти правдив, даже когда говорящий на нем откровенно врет, поскольку власть говорит не о событиях объективной действительности - войнах, катастрофах, экономике, а о самой себе. Сколько страстей, возмущений и зубоскальства вокруг нового гимна, споры о том, как его лучше употреблять - стоя или сидя. Говорят, возрождение имперских традиций. Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй - средневековая химера со звездой во лбу, орлиными крыльями и православным хвостом? Все не так страшно. Просто режим, сам того, возможно, не осознавая, проговорился о самом себе. Что понимается под всеобщим примирением, диктатурой закона и благоденствием? Ответ дает новый гимн: слова народные, музыка НКВД. Но это пока еще не наша действительность, а смутный объект желания власти. Искусство, по крайней мере российское, отражает действительность, и отечественные телесериалы говорят нам, что герой нашего времени уже не чекист, а спасатель-эмчеэсовец.
Катастрофы, стихийные бедствия и бедствия, устроенные человеческими стараниями, - явление, увы, повседневное. В большинстве случаев события подобного рода проходят незамеченными, а если и отмечаются в сводках новостей, то стираются из памяти через несколько часов или минут. Неприятностей в жизни и так хватает, и гонцов с дурными известиями следует вешать.
Современное общество, одержимое цифрами, впечатляет масштаб. Крупнейшее в этом веке, за последние годы, в этой стране, местности землетрясение, наводнение, нашествие, авиакатастрофа. Или же из бедствия можно извлечь политическую или экономическую пользу. Кого-нибудь подкузьмить, сместить, отвлечь внимание, получить солидный заказ. Катастрофа с "Курском", например, внесла оживление в британскую промышленность подводных спасательных технологий. Тогда начинается раскрутка в СМИ. В нашей стране - по указке власти (чтобы "построить" оные и развязать себе руки) или назло власти (чтобы спровоцировать чиновников). В последнем случае сюжетом постепенно становится не само событие, а то, что вокруг него происходит. Это только кажется, что нам рассказывают в телевизоре или газете о замерзающих на Дальнем Востоке, жертвах терактов и облучения, беженцах. На самом деле речь идет о том, что кто сказал, заявил, опроверг, подтвердил, как подловили на вранье официальное лицо и как отреагировало на это другое лицо. Мальчика, в сущности, и нет. Есть только слова о словах. Единственная реальность для людей, к событию непосредственно не причастных.
Событием, реальностью становится только то, что выхвачено из немого потока бедствий. Выхвачено и "озвучено" СМИ и властью. Словоупотребление новоязное, для слуха гадкое. Однако суть отражает. Язык власти редко так проговаривается о самом себе.
Схема примерно следующая: происходит нечто, не вписывающееся в повседневное, привычное, для чего слова давно уже подобраны. К примеру, некая народность берется за оружие и начинает творить негожее. Сначала путаница в терминах - националисты? сепаратисты? террористы? бандиты? Растерянность длится несколько лет. Отсутствие штампа, слова-заклинания привело к военному поражению. Как можно победить то, чему нет названия? Наконец власти удается "озвучить" это мутное нечто, т.е. перетащить его в реальность. Возникают "незаконные вооруженные бандформирования". По логике обычного языка "уничтожать" их должны бандформирования законные, что и происходит в действительности. Но у языка власти логика другая - логика власти.
Слово в человеческом языке имеет значение, смысл, который более или менее адекватно понимается его носителями. Не будем углубляться в филологические нюансы. Значение слова - это мысль о предмете. Как говорил Шпет, "нет мертворожденных мыслей, а только мертвые слова; нет пустых мыслей, а только - пустые слова; нет позорных мыслей, а только позорные слова; нет потрясающих мир мыслей, а только - слова".
Слова власти - слова мертвые, слова-пустышки. Как только явление "озвучено", оно переходит из действительности в реальность. Теряет связь с мыслью, лишается денотата. Зато усиливается его эмоциональная - экспрессивная компонента. "Бесчувственная мысль - нормально; это мысль, возвысившаяся над бестиальным переживанием". "Бестиальность" предполагает не мысль, а реакцию. На слово "бандформирование" у нас непроизвольно сжимаются кулаки и в глазах вспыхивает негодование, "катастрофа на "Курске" вызывает гримасу благородной скорби, "жертвы Чернобыля" - сострадание и жалость. Как у собаки Павлова. На властном уровне словам-пустышкам соответствуют определенные социальные действия. В одном случае - бомбы и снаряды, в другом - повышенные пенсии, в третьем - компенсации, в четвертом - искренние соболезнования. Возможны комбинации.
То, что не озвучено, как бы и не существует, а значит, действий со стороны властей не предполагает. Семьям рыбаков, утонувших где-нибудь в Охотском море, никто помощь по стране собирать не станет и высшее начальство повышенных пенсий не назначит. Это не моряки-подводники. Конечно - трагедия. Но военные для того и существуют, чтобы убивать и умирать (в "озвученной" ситуации - героически или по крайней мере трагически), а рыбаки, они просто рыбу ловят.
Слово-пустышка хорошо для власти тем, что в нее можно запихать все что угодно. Это прекрасно освоили еще в советские времена, когда оборонная промышленность работала исключительно на мир во всем мире. Сейчас актуальнее "выделение средств пострадавшим", "гуманитарная помощь беженцам" и прочие способы чиновничьего обогащения. Под предлогом антитеррористической операции можно устраивать облавы на всех темноволосых на улицах.
