Виктор Кременюк Рев восторга стоял два года назад, когда в очередном Послании Федеральному собранию президент Путин озвучил задачу создания "сильного государства". Какие только блага ни сулили поклонники идеи россиянам: борьбу с преступностью и гарантированную безопасность, социальную защиту, ликвидацию безработицы, прогресс науки и культуры. Воссоздавался традиционный для нашей страны миф, согласно которому весь окружающий мир да и глубины самой России - источники бесконечных опасностей, одолеть которые может только сильное государство.
Что и говорить: идеи заманчивые и, на первый взгляд, даже порождающие надежды на лучшее. В самом деле, в российском обществе так и не появились класс или социальная группа, которые взяли бы на себя решение наиболее острых проблем нации. За исключением партии коммунистов, рецепты которой уже дискредитированы самой историей, ни одна другая политическая сила не в состоянии предложить обоснованных решений по выходу страны из кризиса. Остается только надеяться на государство, хотя вся история России, и особенно последнего столетия, говорит о том, что эта надежда бесперспективна.
Со времени упомянутого президентского Послания прошло два года. Преступность как была главной угрозой жизни и имуществу россиян, так и осталась. Теперь она дополняется историями типа "оборотней в погонах", что еще больше усиливает сомнение в том, способно ли данное государство защитить нас от криминала. Взрывы в различных российских городах показывают, что и в области широко разрекламированной борьбы с терроризмом признаков "сильного государства" что-то не видно. Наоборот, учитывая опыт решения проблемы с заложниками на Дубровке, вряд ли найдутся те, кто теперь захочет, чтобы его защищало государство.
Не видно признаков "сильного государства" и в сферах, связанных с обеспечением других элементарных прав россиян - на труд, на достойную зарплату, на эффективное медицинское обслуживание, на равный доступ к образованию. Зато проявился совсем иной аспект "сильного государства", о котором его адепты в свое время помалкивали: резко усилившееся давление государственных органов, в частности силовых структур, на экономику, на отдельных предпринимателей и бизнес в целом, на сферу СМИ, на интеллигенцию.
Явление это настолько заметно, что сам президент в послании Федеральному собранию в этом году был вынужден заговорить о мощном бюрократическом факторе как об одной из причин срыва экономических реформ. Мелкие и средние предприниматели - те, от кого зависит и рост доходов населения, и рассасывание безработицы, - задыхаются под прессом бюрократической системы, вынуждены идти на всевозможные ухищрения ради выживания, уходить в тень, поневоле нанося ущерб доходам того же государства. "Сильное государство" выступило как сильная бюрократия, к чему, по всей видимости, и ведет нас этот лозунг в нынешних российских условиях.
И, наконец, самое яркое и демонстративное проявление "сильного государства" - наблюдаемое нами сейчас наступление силовых структур на большой бизнес. Как отвязавшееся в шторм корабельное орудие, крушат силовики при молчаливом поощрении со стороны гаранта Конституции этот единственный успешно работающий сектор российской экономики, не особенно считаясь ни с законом, ни с интересами экономики, ни с опасностью окончательно загубить престиж страны на международной арене. Весь эпизод с уголовным преследованием Платона Лебедева уже стоил России двух десятков миллиардов ушедших из страны долларов, перспективы коллапса рынка ценных бумаг, недоплаченных налогов.
Цена "сильного государства" становится слишком большой, и вряд ли страна ее вытянет, как она вытягивает ненужную войну в Чечне, дорогостоящие юбилеи и годовщины, новые дворцы и базы отдыха для элиты. Есть все основания полагать, что акции силовиков - не отдельный эпизод в их действиях по захвату чужой собственности, а следствие видения всей нынешней верхушкой концепции "сильного государства": правовой нигилизм, пренебрежение общественным благом, вопиющая некомпетентность, прикрываемая досужими разговорами о "защите интересов в России".
Именно так понимали эту идею силовые ведомства в течение всей истории российского государства - от опричнины Ивана IV до НКВД и КГБ СССР. Именно так она проявлялась в истории других стран, переживших нечто подобное. Поэтому и в нынешних акциях силовых структур, действующих вне контроля общества, закона и СМИ, все более превращающихся в аналог своих предшественников, проявляется родовой признак концепции "сильного государства".
Россия, конечно же, нуждается в серьезном укреплении своих устоев и институтов. Но не с помощью "сильного государства" в том виде, как это хотелось бы поклонникам старины, а с помощью сильного закона, сильной экономики, сильного гражданского общества. Вот эти элементы, а не сильная бюрократия помогут стране выйти из тупика перманентного кризиса, наступившего почти сто лет тому назад и решения которого до сих пор так и не нашло российское государство: ни при царе, ни при большевиках, ни при "управляемой демократии".
