Владимир Мукомель Результаты исследований аналитического центра Юрия Левады и других социологов говорят о том, что за последние шесть-семь лет в стране сильно выросли ксенофобские настроения, и можно утверждать, что динамика остается положительной. Причем если десять лет назад ксенофобии были подвержены в основном пожилые люди, то сегодня – молодежь.
Так же нынешнему времени свойственны такие особенности, как неприязнь к другим этническим группам (в большей степени распространена в крупных городах и принимает все более ожесточенные формы), кроме того, четко прослеживается дискриминация на рынках труда и жилья. Тревожит и то, что ксенофобские настроения проникают в органы государственной власти – особенно им подвержены рядовые сотрудники администраций и правоохранительных органов. В этом свете важно понять, кто или что послужило причиной роста национальной нетерпимости и кому это выгодно.
Недавно мы опрашивали московских студентов, задавая им вопрос: «На ваш взгляд, сколько в Москве азербайджанцев?» Цифры приводились разные. Некоторые утверждали, что около 60%. Оказалось, что убеждения студентов сложились под влиянием средств массовой информации. Исследования показывают, что население разграничивает меньшинства на две группы – традиционные и мигрантские. Ксенофобии направлены в первую очередь на мигрантов. СМИ обвиняют их в склонности к преступлениям, в том, что они занимают ниши труда, способствуют разрастанию теневой экономики и очень четко формируют образ врага.
К сожалению, журналисты грешат увязкой рода занятий (часто – антиобщественных) и национальности мигранта, подогревая тем самым ксенофобские настроения.
Исследования показывают, что связи между этнической принадлежностью и преступностью нет. К примеру, заместитель министра внутренних дел Александр Чекалин считает, что, конечно, мигранты – повышенный источник криминогенной опасности, но преступность среди них ничуть не выше, чем среди так называемого коренного населения.
Кроме того, население не хочет понять, что незаконная миграция выгодна всем, в первую очередь самим обывателям. Например, если бы не было таджикских строителей, работающих в России, цены на жилье были бы выше и т.д. Несмотря на это, в России раскручивается маховик антимигрантских настроений. Если верить СМИ, то, оказывается, в стране находятся уже миллионы китайцев: на Дальнем Востоке якобы есть территории, где они даже преобладают (хотя китайцам в большей степени интересен Центральный регион, где возможностей заработать куда больше). Эта информация подхватывается чиновниками, проговаривается ими и опять попадает в СМИ. Идет нагнетание алармистских настроений, и чем дальше от Дальнего Востока, тем серьезнее боятся китайской опасности. Между тем адекватные оценки говорят о том, что численность представителей Поднебесной в России не превышает 400 тыс. человек. Наш сосед развивается более быстрыми темпами, чем мы, поэтому китайские мигранты стремятся попасть не в Россию, а на юг своей страны, где уровень жизни, утверждают отдельные китаеведы, сопоставим с некоторыми районами США. Возникает вопрос: кто продуцирует через СМИ китайские (и не только) фобии?
Оказывается, в нагнетании страстей заинтересованы практически все профессиональные и социальные группы населения: чиновникам выгодна сложная ситуация, потому что возрастает их статус и финансирование, СМИ создают информационный повод, политики раскручивают свои персоны. Может быть, наименее заинтересованы в нагнетании алармистских настроений специалисты, научные работники, но их тоже можно понять: чем острее ситуация, тем проще публиковаться, защищать диссертации, получать деньги на исследования.
Позиция российской элиты вполне понятна и логична, если смотреть с точки зрения конкретного человека и сегодняшнего дня. А вот со стратегической точки зрения такая позиция не только неконструктивна, но и опасна. Можно сегодня не обращать внимание, как милиционер избивает и обирает таджиков, унижает их достоинство. Но не исключено, что завтра сыновья этих таджиков могут существенно пересмотреть свое отношение к русским. Я не уверен, что сегодняшним равнодушием к действиям милиции мы не формируем новое поколение террористов – уже из Центральной Азии. Я убежден, что наибольший вклад в формирование угроз национальной безопасности, с которыми мы столкнемся через 5–10 лет, вносят именно силовые органы.
Национальная политика базируется на законодательстве, инструментах (в первую очередь программы реализации политики), институтах и финансах. В свое время были разработаны два законопроекта о национальных меньшинствах, но один не прошел первое чтение, а второй даже и не выносился. Складывается парадоксальная ситуация: Россия взяла на себя обязательства перед международным сообществом по соблюдению прав национальных и этнических меньшинств, а мы даже не знаем, кто это. Впору говорить об отсутствии национальной политики на федеральном уровне.
В регионах ситуация разная: где-то, как, например, в Москве, средств на реализацию национальной политики тратится немало, но, во-первых, непонятно, куда эти деньги уходят, а во-вторых, это не спасает от усиления ксенофобских настроений. Очевидно, что национальный вопрос используется в политических целях, и если мы действительно заинтересованы в предотвращении конфликтов на религиозной и этнической почве, то должны в первую очередь прекратить подогревать алармистские настроения.
Мигрантофобия населения является следствием определенных страхов: угрозы утраты ресурсов, боязни потерять свою идентичность и т.д. Да, мигранты – люди со своими традициями, культурой, привычками, которые могут вызывать отторжение, но есть ведь и такие, которые достойны уважения. Нужно находить общий язык: мы обречены на совместное существование.
