Антон Трофимов. Рассмотрение прошения бывшего полковника-танкиста Юрия Буданова об условно-досрочном освобождении сенсации не принесло. В принципе, следовало ожидать, что выйти раньше времени на свободу командиру полка, осужденному в 2003 году за убийство чеченки Эльзы Кунгаевой, скорее всего не дадут. Так оно и случилось: администрация колонии, где содержится Буданов, не поддержала ходатайство, объявив раскаяние полковника формальным, а его поведение в зоне – неуравновешенным.
Но вот что интересно. Почти забытая история полковника Буданова сегодня благодаря этому решению приобрела неожиданную злободневность, поскольку оказалась в одном ряду с такими «чеченскими» процессами, как дела группы Ульмана и офицеров МВД Худякова и Аракчеева. Все три громких суда так или иначе касаются действий российских военных в Чечне. И все три с течением времени трансформировались так неожиданно и радикально, что трудно объяснить эти изменения случайными совпадениями или логикой событий.
Стоит вспомнить, что и по делу спецназовцев капитана Ульмана, и по делу Худякова–Аракчеева коллегии присяжных неоднократно выносили оправдательные вердикты. Которые так же неоднократно отменялись вышестоящими инстанциями, и дела вновь оказывались в суде. О странностях этих процессов автор этих строк однажды уже говорил (см. статью «Чеченский синдром как юридическая коллизия», «НГ» от 14.10.05). В конце концов рассмотрение было передано коллегиям профессиональных судей – и тут уже стало очевидно, что все идет к обвинительным приговорам. Дошло до того, что подсудимые начали исчезать – видимо, предполагая, что тюремного заключения им не избежать.
Откуда могла взяться такая уверенность? И почему вдруг судебные решения так кардинально изменились?
Да, конечно, присяжные – тоже люди, а мощная пропагандистская кампания, сопровождавшая первую и особенно вторую чеченские войны, сформировала у них совершенно определенное отношение к нашим военным и чеченским боевикам. Враз перенести образ врага со вторых на первых не получается. И в такой ситуации справедливы, наверное, опасения, что объективного приговора от присяжных можно и не дождаться. Однако почему же тогда точно такие же опасения – относительно необъективности приговора – возникают теперь, когда дела оказались в руках профессиональных судей? Ведь, казалось бы, они-то по определению должны быть свободны от подобных «наведенных» пристрастий...
Трудно сказать, зависит ли одно от другого, но заметное изменение в позиции Фемиды по отношению к обвиняемым в преступлениях в Чечне российским военным совпало с демонстративной нормализацией отношений между Москвой и Грозным. Откровенная поддержка Кремлем нынешнего чеченского президента Рамзана Кадырова, видимо, потребовала и определенных жертв. А в ситуации, когда есть идеальные претенденты на заклание – проштрафившиеся люди в погонах, иного и желать трудно.
О том, насколько справедлива такая версия развития событий, свидетельствуют и некоторые утечки из официальных органов. В частности, в деле Буданова однажды уже возникало объяснение, что пожелание отозвать одно из его прошений о помиловании прозвучало якобы с самого верха, чтобы «не накалять обстановку в Чечне». Не исключено, что и нынешний отказ полковнику в условно-досрочном освобождении так или иначе учитывал возможность «накаления обстановки». Тем более что на фоне обострения ситуации в Ингушетии получить новый всплеск недовольства федеральным центром в Чечне никому не хочется. И уж менее всего – тем, кто в случае чего может оказаться в роли стрелочника, на которого будет в итоге свалена вся вина.
Другой вопрос, которым тоже невольно задаешься, анализируя ход дел о военных преступлениях в Чечне, – заметное снижение интереса на Западе к чеченской теме. Вероятно, характерное изменение процессуальной риторики тоже каким-то образом сказалось на этом процессе. И понятно, что в условиях и без того напряженных отношений с Европой и США лишний раздражающий фактор Москве не нужен. А досрочный выход на свободу полковника Буданова или очередное оправдание спецназовцев неизбежно будут истолкованы за пределами России как свидетельство имперской политики или нежелание выстраивать отношения с Грозным.
Хотя куда их дальше выстраивать – непонятно. Чеченское руководство, демонстрируя лояльность Кремлю, и без того пользуется у себя дома такими полномочиями, которые всем остальным российским региональным лидерам и не снились. Впрочем, в других регионах не было и таких историй, как дела полковника Буданова, капитана Ульмана или офицеров МВД Худякова и Аракчеева.
