Андрей Пивцов Лидер группы «Телевизор» Михаил Борзыкин во главе компании из нескольких питерских рокеров объявил о возрождении Ленинградского рок-клуба. В этом не было бы ничего сенсационного, если бы месседж проекта не оказался сугубо политическим. Ведь, следуя высказываниям Борзыкина, несложно понять, что речь идет об оппозиционной акции, а музыка и «возрождение русского рока» здесь ни при чем. Тем более что сам лидер «Телевизора» и забредший к нему на марш несогласных Юрий Шевчук не могут не понимать: дважды в одну реку не войдешь.
Феномен русского рока, проявившийся в 90-е, в том и заключался, что музыка социального протеста, изначально принадлежащая андеграунду, на короткий срок вдруг стала явлением массовой культуры. Лучшие из рокеров того поколения до сих пор собирают стадионы, но это всего лишь эхо перестроечного успеха. Что не может не вводить в заблуждение. Соблазн поднять новую волну популярности русского рока велик, чем, похоже, с удовольствием воспользовались силы, к рок-музыке никакого отношения не имеющие.
Идея возрождения Ленинградского рок-клуба могла бы быть прекрасной – как мечта Ассоль об алых парусах. Когда в Питере сносили легендарный «Сайгон», чтобы построить гостиницу, народ на баррикады не пошел. Для многих это было просто кафе, для рокеров – ностальгическое место. Можно выстроить новый «Сайгон», но это совсем не то. И с Ленинградским рок-клубом то же самое, если даже оставить политику в стороне.
Но не получается. Ведь соблазн, ведь иллюзия. Ведь есть те, кто умеет воспользоваться мечтой, подменить эстетику идеологией, рок-протест – политической игрой. «Еще не выросли политики, за которых я мог бы агитировать», – говорил Юрий Шевчук «Аргументам и фактам» всего 4 года назад: «Я лучше в деревне буду сидеть. Если надо, поставлю пулемет «максим» и буду отстреливаться, как мой дед во время Гражданской войны ≈ и от белых, и от красных». Более того, известный конфликт между ним и Константином Кинчевым в том и состоял, что Шевчук счел неприемлемым для «правильного» рок-музыканта участие в политических акциях прямого действия вроде тура «Голосуй или проиграешь!», в котором засветилась «Алиса».
Но уже спустя немного времени DDT выступает на оранжевом Майдане, а теперь – в митингах-концертах каспаровской оппозиции. Казалось бы, противоречие. Но вполне объяснимое – революционный драйв политических акций и есть соблазн, создающий иллюзию возвращения рок-н-ролла к функции властителя душ и умов. Хотя на самом деле оппозиция предлагает ему роль массового пропагандиста, причем в основном для участников маргинального протеста. Странно, что этого не понимают Шевчук и Борзыкин, как хорошо понимал покойный лидер «Гражданской обороны» Егор Летов. Да, душа социального рока – в протесте, но он чист лишь до тех пор, пока не связывает себя конкретными идеологическими доктринами и не становится слугой конкретных политиков. Поэтому та рок-музыка, которой отдали себя Шевчук и Борзыкин, – это всегда андеграунд, альтернатива, бескомпромиссность по отношению к шоу-бизнесу, в коммерческих тенетах которого оказалось большинство культовых российских рокеров 90-х. Здесь – закономерность, неминуемый выбор между первыми местами в хит-парадах и независимостью андеграунда.
Любопытно, что как-то Михаил Борзыкин, делясь впечатлениями от встречи с «лимоновцами» из НБП, сказал: «Их идея сама, может быть, и красива – умереть, сгореть, не дожидаться старости, – но в реальной жизни происходит иное: из них готовят пушечное мясо люди, которые научились манипулировать красивыми идеями трагично. И я им честно это сказал». Теперь же Борзыкин сам выступает в роли «заготовщика» пушечного мяса, которым «красиво и трагично» манипулируют. Юрий Шевчук, надо думать, что-то понял для себя, отказавшись под предлогом гастролей участвовать в первомайском марше несогласных.
И, как показал тот же Майдан, музыкой революции оказался не рок, а попса, не «Вопли Видоплясова», а Руслана. Потому что некоммерческая музыка не может быть массовой, а «революционерам» нужно не воспламенять сердца, а зажигать толпу.
Что касается русского рока, то он существует и сейчас в том пространстве, которое для него является единственно возможным. Это не отменяет ностальгию по тому удивительному времени, когда бескомпромиссный рок-протест совпал ненадолго с массовым трендом. Об этой ностальгии пел Ян Андерсон: «Слишком стар для рок-н-ролла, слишком молод, чтобы умереть». Такой красивый, трагичный, но естественный ход вещей.
