Сергей Худиев
Церковь призывает к поведению, которое выходит за рамки личной выгоды.
Фото Романа Мухаметжанова (НГ-фото)
Существует интересный парадокс, касающийся общественного благополучия. С одной стороны, у социальных язв, таких как коррупция, нет авторов – только жертвы. Люди, совершающие конкретные акты коррупции, полагают, что «все так делают» и что им просто приходится так поступать в общей атмосфере нечестности. Однако сама эта атмосфера – к которой они вынуждены приспосабливаться – возникает в результате именно таких актов коррупции, совершаемых конкретными людьми. Теоретически такие люди предпочли бы жить в некоррумпированном – и вообще более нравственном – обществе; и если бы они верили в то, что их стремление разделяет множество других людей, они могли бы решиться вести себя честно. Но они не верят – и поэтому не могут вылезти из этого замкнутого круга. Они полагают, что поведение других всегда мотивировано поиском личной выгоды, а значит, они сами только останутся в дураках, решившись поступать иначе.
Вера в то, что поведение людей всегда мотивировано только эгоизмом, а все разговоры о принципах или общем благе только маскируют все тот же поиск личного – в лучшем случае корпоративного – выигрыша, является признаком глубоко нездорового общества; и, увы, в нашей стране мы сталкиваемся с этим достаточно часто. Многие люди верят в то, что «все воруют», все, кто имеет такую возможность, берут взятки, а любые общественные проекты могут затеваться исключительно с целью «распила бабла». Эти представления часто неверны – и честные чиновники, и честные милиционеры, и просто честные люди, конечно, есть, и их много. Но самое печальное в этих представлениях то, что они блокируют любые улучшения.
Эта горькая уверенность в том, что за любыми разговорами о морали и ценностях есть двойное дно, особенно ясно проявляется, когда речь заходит о Церкви. Церковь по природе своей говорит о ценностях, о нравственности, призывает к поведению, которое выходит за рамки личной выгоды. И многие люди не могут принять, что это – всерьез. Что можно всерьез верить в ценность общественного служения, что можно искренне полагать,что самоограничение ведет к подлинному счастью. Нередко поэтому, скажем, выступления Патриарха подвергаются весьма характерной интерпретации – если он говорит о добродетели терпения, то это потому, что власти велели ему отвлекать народ от классовой борьбы; если он сравнивает труд с аскетическим деланием – то за этим стоит коварное намерение склонить людей работать забесплатно.
Возможно, это проявление не враждебности именно к Церкви, а недоверия к любому разговору о ценностях. Но это недоверие надо как-то преодолевать. Мы не сможем избавиться от наших социальных язв, пока не научимся верить в реальность моральных принципов – и признавать хотя бы возможность того, что люди могут вполне искренне их придерживаться. Улучшения возможны только тогда, когда люди поверят в то, что руководствоваться моральными принципами и преданностью общему благу совершенно естественно – и что нормальные люди так и поступают. Без этого положение дел в нашем обществе, и без того тревожное, может только ухудшаться.
