Противоракетные перипетии

Всем уже ясно, что диалог России и США (а значит, и НАТО) о сотрудничестве в развитии противоракетной обороны в настоящий момент зашел в тупик. Надолго ли – зависит как от желания сторон добиться согласия в будущем, так и от понимания причин нынешней неудачи, сути ошибок, которые придется исправлять.

Вполне естественно, что вину за провал Москва и Вашингтон сваливают друг на друга. Пороки американской политики общеизвестны, остановимся подробнее на российской линии. Рассуждая объективно, первое условие сотрудничества по ПРО – это сходное понимание источника и масштаба угрозы ракетного нападения, которое оборона призвана отразить. Руководство США вот уже много лет указывает на такую угрозу со стороны Ирана и Северной Кореи. А вот из уст высших российских руководителей ни разу не прозвучало четкого и недвусмысленного признания ракетной опасности со стороны названных стран. Наоборот, было высказано множество сомнений в обоснованности опасений по поводу ракетных и ядерных программ Ирана и КНДР. Поэтому цель участия России в программе ПРО США стала выглядеть не как создание совместной обороны, а как ограничение эффективности будущей противоракетной системы НАТО.

Одной этой причины было бы достаточно, чтобы помешать взаимодействию в столь долгосрочной, дорогостоящей, технически инновационной и критической для национальной безопасности держав сфере, как развитие систем ПРО. Однако проблема этим не исчерпывается.

Дело в том, что Россия независимо от США (НАТО) осуществляет свою собственную программу ПРО в составе одной из самых крупных и приоритетных программ вооружения – Воздушно-космической обороны (ВКО). Но предназначена она, согласно новой Военной доктрине РФ от 2010 года, не для защиты от третьих стран, а для «отражения воздушно-космического нападения». Хотя не совсем ясно, о каких конкретно наступательных средствах идет речь – несомненно, что по техническим причинам такого рода нападение в обозримом будущем можно ожидать только со стороны США.

Очевидно, что даже по стандартам «многовекторной» (или «многобашенной») политики Кремля было бы абсурдом строить параллельно две системы ПРО: одну вместе с американцами, а другую – против них. Видимо, одна из двух рассматривается не всерьез. Какую из них предпочитают оборонные ведомства и промышленность – угадать нетрудно.

Но и это не все. Изначально Москва предложила США вместе строить так называемую секторальную ПРО – полностью объединенную систему, в которой Россия и США (НАТО) всецело полагались бы друг на друга в перехвате ракет, летящих над их территорией в направлении стран – соратников по ПРО. При этом, однако, не предложили, чтобы Россия вступила в НАТО (или НАТО – в ОДКБ). Также не объяснили, из каких стран над территорией США и НАТО могут пролетать ракеты, нацеленные на Россию (кроме ракет НАТО). Не оговорились, что у России пока нет и в ближайшие годы не будет надежных систем защиты даже собственной территории от ударов ракет средней и большей дальности (помимо комплекса ПРО А-135, прикрывающего Москву). Не прикинули вероятную реакцию «стратегического партнера» в лице Китая на единую ПРО России–НАТО. Особенно с учетом того, что защищать от ракетной угрозы российских граждан только в европейской зоне, но не в Сибири и не на Дальнем Востоке будет как-то недемократично. Тем не менее Россия продолжала настаивать: все или ничего (единая ПРО или гонка вооружений).

Что бы ни думали обо всем этом президент России и его официальный представитель в Брюсселе, секторальный проект был воспринят в США как блеф, рассчитанный на отказ другой стороны. Это сыграло на руку противникам любого противоракетного сотрудничества с Россией в США и Европе. Это же определило отношение Запада к требованию Москвы о предоставлении «юридически обзывающих» гарантий ненаправленности программы против российского потенциала сдерживания.

Вашингтон отказался дать юридически обязывающие (в отличие от политических) гарантии, которые подразумевали бы не что иное, как новое соглашение об ограничениях систем ПРО. Независимо от мнения президента Обамы на такие ограничения не согласились бы ни Конгресс, ни Пентагон, ни военно-промышленный комплекс США.

В американской позиции тоже большие нестыковки. Если они, как официально заявляется, ни за что не позволят Ирану создать ядерное оружие, то строить обширную и дорогостоящую систему ЕвроПРО для защиты от иранских ракет в обычном оснащении – значит «стрелять из пушки по воробьям». Естественно, что в Москве возникли подозрения (и преувеличенные оценки) в отношении истинной направленности и потенциала этой программы. Скорее всего американская программа ПРО не сводится к защите от Ирана и КНДР – это мероприятие «с открытым продолжением», то есть в рамках бюджетных и технических возможностей она будет стремиться к максимальной эффективности. (Наверное, как и российская Воздушно-космическая оборона.) Но это означает, что гарантией сохранения российского потенциала сдерживания должны служить не формальные обязательства США, а разумная модернизация стратегических сил РФ.

Итак, едва ли стоит удивляться, что переговоры по ПРО зашли в тупик. И все же взаимодействие в принципе возможно. Во-первых, согласие по ПРО не нужно делать условием дальнейших переговоров по СНВ. Именно на них можно запретить или ограничить системы «воздушно-космического нападения» (подобно тому, как ограничивает нынешний Договор СНВ баллистические ракеты в неядерном оснащении). Тогда, во-вторых, можно будет возобновить диалог: но не о подключении России к американской ЕвроПРО, а о равноправной совместимости систем ПРО (и ВКО) НАТО и России для отражения ударов третьих стран. Например, через сопряжение систем предупреждения о ракетном нападении и другие взаимовыгодные меры. И только на такой основе, в-третьих, можно добиться обоснованных ограничений ПРО НАТО. Но тогда и альянс, вероятно, потребует ограничений на российскую ВКО.

При этом каждая сторона будет защищать свою территорию, вступления России в НАТО не потребуется, а Китай, Индия и другие ответственные страны смогут присоединиться к сотрудничеству по своему усмотрению. В-четвертых, взаимодействие по ПРО может в будущем углубляться, а «страховой полис» безопасности будет поддерживаться по мере необходимости оптимальной модернизацией наступательных средств в рамках двух- и многосторонних соглашений об их ограничении.