Алексей Арбатов В России не утихают дискуссии вокруг проблем противоракетной обороны (ПРО), причем их уровень даже повышается, вовлекая политических лидеров национального масштаба. В частности, на одном из многочисленных нынешних форумов в весьма острой форме был затронут вопрос о том, важно ли, на каком расстоянии от российских границ будут развернуты противоракеты США в составе ЕвроПРО НАТО.
Тот факт, что военно-технические нюансы находятся в зоне внимания высших лиц государства, можно только приветствовать. В то же время нельзя согласиться с безапелляционной формой выдвинутых суждений. Тем более некорректно называть другое мнение «бредятиной» и вменять его сторонникам «обслуживание внешнеполитических интересов» другого государства (надо полагать – США) против России. Видимо, все это было сказано в пылу полемики. Тем не менее просто проигнорировать такие заявления было бы проявлением неуважения к высокому уровню их источника.
Стратегические, оперативные и технические аспекты систем ПРО – это сложнейшая тема современной военно-политической проблематики. И тут любые однозначные суждения обязательно оказываются уязвимы для критики. Географическая дислокация баз противоракет – это, безусловно, очень важный вопрос и в военном, и еще больше в политическом плане. Но в первом случае – лишь постольку, поскольку он влияет на общую эффективность перехвата целей – межконтинентальных баллистических ракет (МБР) противника и их элементов на траектории полета.
Для наступательных средств дальность действия и расстояние до цели действительно играют решающую роль. Но для ПРО дело обстоит не столь однозначно. По понятным причинам независимо от расстояния до цели антиракета не может стартовать раньше наступательной ракеты. Чем ближе пусковая установка антиракеты к месту пуска баллистического носителя, тем меньше времени у системы ПРО для выполнения умопомрачительного по сложности цикла обнаружения этого пуска, расчета траектории цели и выдачи полетного задания противоракете, ее запуска в предполагаемую точку встречи с целью и конечного самонаведения для контактно-ударного поражения цели. И тем большие скорость и дальность действия требуются противоракете, чтобы «догнать» МБР. Скорость особенно важна, если стоит задача перехвата на активном участке траектории ракеты – до разведения боевых блоков и средств преодоления ПРО.
Современные твердотопливные МБР разгоняются за три-четыре минуты до скорости 7 км/сек, а нынешние антиракеты типа «Иджис/Стандарт-3» или С-400 имеют скорость 3–4 км/сек, и только будущие их аналоги, находящиеся в стадии НИР, теоретически должны разгоняться до 5 и более километров в секунду.
Если же перехват осуществляется с большего расстояния, на встречно-пересекающемся курсе на среднем или конечном участке траектории баллистической ракеты, то временные параметры срабатывания всех систем ПРО и требования к скорости антиракет значительно «мягче» (хотя задача селекции целей гораздо труднее). Огромное ускорение (но не дальность) антиракет необходимо также для поражения боеголовок после входа в атмосферу, которая отсеивает легкие ложные цели.
Поэтому ряд экспертов в России и за рубежом считают, например, что размещение будущих усовершенствованных перехватчиков типа «Стандарт-3» не в Румынии, Польше и на кораблях в европейских морях, а на территории США, Канады и на флоте у американских побережий – могло бы более эффективно прикрыть территорию Северной Америки, если бы речь шла о защите от России (и то лишь от одиночных и малочисленных групповых ударов). Видимо, исходя именно из этой логики, перед системой Воздушно-космической обороны (ВКО) России, развертываемой в основном на своей территории, в новой российской Военной доктрине поставлена задача обеспечить «готовность к отражению ударов средств воздушно-космического нападения», то есть аэродинамических, баллистических и будущих частично-орбитальных систем США/НАТО.
Особо отметим, что споры вокруг близости ЕвроПРО к российским границам даже чисто теоретически затрагивают лишь относительно небольшую часть стратегических средств, развернутую на трех западных базах РВСН на европейской территории, но никак не касаются основных ракетных сил в глубине ее и за Уралом. Тем более за рамками обсуждения остается сама вероятность вооруженного конфликта России–НАТО и его эскалации до обмена ядерными ударами. После окончания холодной войны прошло уже 20 лет, мы вместе летаем в космос и поддерживаем «афганский транзит». Мы обеспечиваем Запад теплом и электричеством, держим на их счетах и в ценных бумагах свой стабилизационный фонд, стремимся привлечь инвестиции и высокие технологии в свою промышленность, заключаем крупнейшие контракты на закупку вооружений и военной техники.
В демократической стране с крупным квалифицированным сообществом стратегических экспертов вполне могут бытовать различные мнения по столь сложной проблеме, как ПРО или ВКО. Многие авторитетные военачальники, конструкторы и ученые выступают против преувеличенных оценок опасности ЕвроПРО для стратегического потенциала России.
Например, академик Юрий Соломонов, главный создатель всех современных российских стратегических ракет наземного и морского базирования, сказал по этому поводу: «┘ЕвроПРО в принципе не может решать задачу по перехвату боевого оснащения ракет межконтинентального класса», включая «все эти системы Aegis («Иджис») со всеми их модификациями». Кто-то с ним не согласится, но никто не обвинит его в незнании «элементарных вещей» и тем более в том, что он «обслуживает внешнеполитические интересы» Вашингтона.
В Соединенных Штатах тоже были и есть острые разногласия вокруг ПРО. Вспомним, как специалист из Массачусетского института технологии Теодор Постол и его коллеги оспорили официальную позицию администрации Буша и доказали, что планировавшаяся тогда система ЕвроПРО могла при определенных условиях перехватить российские стратегические ракеты. Этот доклад обсуждался в Минобороны России и был использован на переговорах с представителями США, причем последние были вынуждены частично признать его обоснованность. Однако никто ни в Москве, ни в Вашингтоне не говорил, что американские ученые обслуживали интересы России и действовали против интересов США.
Право специалистов на свое мнение заслуживает уважительного отношения, и оспаривать его нужно исключительно по существу дела. В этом залог формирования системы глубокой и всесторонней научной проработки важнейших решений государственной политики. Как видно, России в этом направлении предстоит долгий путь.
