Надежда Арбатова
Фото Reuters
Почти восемь лет назад, когда краю Косово была предоставлена независимость, западные политики неоднократно подчеркивали, что этот случай не может являться прецедентом для других, поскольку сам конфликт, предшествовавший появлению так называемой косовской проблемы, отличается от прочих посткоммунистических конфликтов. Утверждение об уникальности было целью предпринятых ООН, Великобританией, Францией и США дипломатических усилий: Косово должно было стать исключением. На это можно возразить, что, во-первых, то, что уже случилось, по определению является прецедентом. И во-вторых, что, несмотря на региональные и местные различия, все конфликты на территории бывшей Югославии и бывшего СССР имели три общих измерения – внутреннее, постимперское и международное. Причем два последних были неразрывно связаны: попытки Запада заполнить вакуум на «ничейной территории» неизбежно превращали постимперское измерение в политике бывших «метрополий» в неоимперское, порождая новые конфликты и проблемы. Строго говоря, в этом нет ничего нового. На обломках рухнувших империй всегда возникали этнорелигиозные и территориальные конфликты, в которые охотно вступали внешние силы, готовые побороться за имперское наследство.
Вмешательство России в 2008 году в конфликт вокруг Южной Осетии и Абхазии, завершившееся признанием российской стороной независимости «мятежных автономий», было воспринято многими на Западе как отказ Москвы от политики статус-кво и переход к экспансии в регионе.
С точки зрения же России именно политика НАТО в отношении постсоветского пространства, ставящая целью заполнение вакуума безопасности, образовавшегося после распада СССР, является примером экспансионизма. Причем экспансионизма военного союза. И именно страны Запада первыми нарушили статус-кво, установившийся после окончания биполярности. Оглашая позицию России о признании независимости Южной Осетии и Абхазии, Дмитрий Медведев назвал это решение трудным: «…игнорируя предостережения России, западные страны поспешили признать незаконное провозглашение независимости Косово от Сербии. Мы постоянно уверяли, что после этого станет невозможно говорить абхазам и осетинам (а также десяткам других этносов по всему миру), что им не подходит то, что подходит косовским албанцам. В международных отношениях нельзя иметь одно правило для некоторых и другое – для других». Иными словами, российское руководство показало, что независимость Косово – это прецедент.
Украинский конфликт и присоединение Крыма к России заставили вновь вспомнить о косовском прецеденте. Верховный совет Крыма, приняв декларацию о независимости республики от Украины и намерении войти в состав России, напрямую ссылался на международный прецедент, связанный с опытом Косово. Об этом же говорили многие российские политики. В частности, глава международного комитета Совета Федерации Михаил Маргелов отмечал в марте 2014-го, что «Верховный совет Крыма провозгласил независимость республики, действуя в рамках косовского прецедента. Это означает, что теперь Симферополь не нуждается в согласии Киева на референдум о присоединении к России».
Если говорить о сходстве двух прецедентов, то оно заключается в следующем. Внешние силы – государство или группа государств, исходя из своих представлений о безопасности и угрозах национальным интересам, могут заставить более слабую страну отказаться от контроля над частью своей территории, где в силу ряда причин существует движение за независимость, и отделить эту территорию от остальной страны вопреки желанию ее правительства. Когда обсуждался вопрос о статусе Косово, международно-политические позиции России были слабы, и Запад был уверен, что и в дальнейшем он будет решать, кто может воспользоваться этим прецедентом. Но времена изменились, Россия, образно говоря, встала с колен и теперь сама может создавать прецеденты. Именно таким прецедентом стало присоединение Крыма к России.
Это решение получило самую широкую поддержку российского общественного мнения. Факт присоединения Крыма окончательно легитимизировался в общественном сознании, и трудно сегодня найти более популярный лозунг, чем «Крым наш». Выступая на Мюнхенской конференции по безопасности, премьер Дмитрий Медведев сказал: «Для России вопрос статуса Крыма закрыт навсегда. Этого вопроса для России не существует. Крым является частью российской территории».
Принимая решение о Крыме, российское руководство исходило из собственных интересов и вряд ли думало о том, что крымский прецедент может являться весьма привлекательным как для Приднестровья, Нагорного Карабаха, Северного Казахстана, Республики Сербской, хорватской части Боснии и Герцеговины, Калининграда (население которого тяготеет к Балтийскому региону), так и для многих государств. Если притязания Турции на Крым, который согласно Кючук-Кайнарджийскому мирному договору 1774 года не имел права ни на независимость, ни на передачу третьей стороне, вряд ли можно воспринимать всерьез, то протурецкие настроения в Татарстане и других регионах России – вызов вполне реальный. Китай, признав делимитацию границ с Россией, не отказался от своих притязаний на территории на Дальнем Востоке, которые Пекин считает исторически своими. Сейчас Китай этот вопрос не поднимает, так как занят другими делами на юге и на востоке, но ситуация в дальнейшем может измениться. Пример недавнего конфликта Турции с Россией учит, что в государстве с авторитарной системой поворот в политике может произойти одномоментно.
Опасность создания прецедентов заключается в том, что создающее их государство делает это для себя, не думая о том, что и другие могут воспользоваться такими прецедентами. Сильнейшим заблуждением государства является убеждение, что на созданном им прецеденте кончается история. По этой причине России нужно предвидеть вероятность опасного для нее рецидива созданного прецедента и заранее принимать меры для их предотвращения в области своей безопасности и отношений с окружающими странами.
