Константин Ремчуков: Путин меньше хочет изоляционизма, чем ближайшая к нему элита

С.Крючков― 19 часов и 5 минут в российской столице. Меня зовут Станислав Крючков. А со своим особым мнением сегодня главный редактор и генеральный директор «Независимой газеты» Константин Ремчуков. Константин Вадимович, приветствую вас!

К.Ремчуков― Приветствую вас!

С.Крючков― Всемирный день свободы печати сегодня. И тут на прошлой неделе «Медузу» признали СМИ-иноагентом. Вокруг «Важных историй», вокруг DOXA уголовные дела. И вот сегодня журналисты 62 стран высказались в знак поддержки независимых СМИ в России. Заявляют о давлении на независимые российские СМИ. Призывают власти защищать свободу слова. Главный редактор «Независимой газеты» сегодняшний уровень свободы прессы в стране как оценивает, если соразмерить существенные и несущественные. Ладно, есть агенты, есть прозападнически настроенные. Есть «русофобские» элементы, в кавычки беру. Но есть же незараженные пропагандистски. Есть у нас пространство для высказывания, для адекватного информирования людей.

К.Ремчуков― Если по совокупности все совместить, что в разных СМИ говорится, то, думаю, у нас картина довольно полная получается нашей жизни. По крайней мере, самая полная картина жизни в сегодняшней России создается российскими СМИ. Другое дело, что сейчас такое время, что какая-то узкая специализация в таких-то аспектах, в других, правозащитная тематика. Но в целом, чтобы вы правильно поняли: безусловно, пространство журналистское сужается неимоверно. Тут даже спорить не о чем. Принимаются законы, которые НРЗБ то, что было еще недавно нормальным как ненормальность. То есть если ты укажешь в газете, когда и в котором часу и где оппозиция объявляет призыв прийти на митинг, да еще и не согласованный с властями, то ты несешь наказание за это. СМИ. И здесь, с моей точки зрения, абсолютный конфликт с действующим законом о СМИ, потому что действующий закон о СМИ требует от нас информировать публику о достоверных фактах. Что недостоверно в том факте, что оппозиционер Х призвал своих сторонников выйти на митинг в 5 часов утра на такой-то площади в таком-то городе. Это он сказал. А говорят, что вы, поскольку трактовка его действий как террористическая или враждебная или какая угодно может быть, экстремистская, вы пособник экстремистов. И вот это правоприменение сейчас такое, что достаточно просто составленного протокола с такой трактовкой — и ты уже все, ты не в состоянии отбиться. И это как раз новое качество последнего года: такое сужение информационного пространства. И, безусловно, это новая реальность.

С.Крючков― А этот конгломерат законодательных актов, принятых в обеспечение всего того, о чем вы говорите, как соотносится с конституционными нормами? Нельзя ли сказать, что уже мы находимся в стадии, когда восстановлен перпендикуляр по большому счету к положению о свободе слова в стране, которая гарантируется конституцией. То есть нормой прямого действия.

К.Ремчуков― Мы говорили об этом. Нету по большому счету… Первая часть конституции, которая говорит нам о всех наших правах и свободах, которые не тронули изменения, она не соблюдается, с моей точки зрения. Первая часть конституции. Все свободы и весь механизм действия этих свобод там прописан. На все: на свободу слова, собрания, политической деятельности. А практика правовая с этими законами все это дело редуцирует. Отсутствие этих свобод. И, безусловно, конечно, КС здесь ключевой орган в его интерпретации того, что ничего из вновь принятого или из правоприменительной практики не противоречит основному закону. Это, с моей точки зрения, серьезная проблема нашей страны. Я думаю, что одним из первых актов когда-то будет изменения конституционных трактовок тех или иных законов на основе того, что КС, если такой орган у нас останется (может быть, он пойдет по другому пути, у нас будет Верховный суд будет решать такие вопросы, новый Верховный суд). Судебная система фактически дала добро на такую интерпретацию ограниченных и урезанных свобод, которые сейчас действуют. И получается, что все формально законно, но — мы уже говорили — законность без справедливости.

С.Крючков― Чтобы закрыть и закольцевать эту тему. Вот эта новая нормальность, новая реальность, о которой вы говорите, она россиянина, стремящегося к получению правдивой, достоверной информации без дополнительных усилий, без рыскания по специализированным сайтам, как вы говорите, перед каким выбором оставляет? Вот он хочет получить информацию, у него есть такая возможность теоретически, но для этого нужно прикладывать существенные усилия, иной раз рискуя оказаться под пятой той самой силовой машины.

К.Ремчуков― Слушайту, вы что-то совсем абсолютизируете беды желающего знать всю информацию, который будет рыскать по интернету. Ничего, порыщет, слава богу. Если он это найдет — хорошо. На самом деле, вы нигде, кажется, у меня такое ощущение… Разве в Америке, если вы читаете только The New York Times вы можете получить всю картину происходящего в Америке, в том числе и с области прав каких-то. Понимаете, мое ощущение того, как у нас сложена страна. Мы долгие годы были лишены в 20-м веке свободы. Потом, когда начался ХХ съезд партии, первая оттепель, начали выезжать на Запад, начали сравнивать с Западом. Потом в конце 1980-х начале 1990-х просто хотели построить все, как на Западе. И Запад был какой-то в этом смысле иконой стиля и иконой нормотворчества. А сейчас, когда мы смотрим и видим… Например, на последней неделе самое, с моей точки зрения, шумное и показательно дело было в Америке, когда в 6 утра к Джулиани пришли с обыском. Приходят в 6 утра, все забирают, какие-то пленки его разговоров. Но не берут пленки с сыном Байдена, которые у него есть. Он прямо и говорит: а возьмите эти пленки, приобщите к делу, послушайте, что там сын Байдена говорил. Нет-нет, говорят, извините, мы уходим. Как трактуются эти события. И в этот же день в 6 утра приходят к кому-то из наших оппозиционеров, предположим. Это уже третий юрист Трампа, к которому так жестко американская фемида. Абсолютно прессинг по беспределу, потому что нет оснований. Оказывается, в 6 утра в Америке можно приходить, если есть основания, что он либо скроется куда-то, либо уничтожит улики. А он с этими пленками носится уже 2 года. Если давали бумагу прокурору, чтобы он подписал такое разрешения, значит там все наблюдения есть, что он ничего не сжигал, они у него дома, они и забрали их дома. Он 2 года ходит на каждый телеканал, показывает эти пленки. Сейчас их у него изъяли, но именно в такой доминирующей модели. Поэтому для нашей власти это пример: а че вы жалуетесь на то, что наши приходят в 6 утра — все приходят в 6 утра, все приходят так, как надо. Это политическая борьба. Поэтому мне кажется, большая задача нашего общества — начинать выискивать собственные основания для тех или иных норм: демократических, либеральных, правовых, на которых надо стоять. Потому что больше однотипная ссылка на то, что давайте делать, как в Америке, не работает. Просто она легко парируется. И мы возвращаемся все время к какому-то кругу, создавая такую нетерпимость к людям, которые находятся в оппозиции, угнетая их.

Я читаю, например: 2 июля 1953 года письмо Берии в президиум ЦК, в Политбюро потом это называлось. 26 июня его арестовали, вот он что пишет: «Товарищу Маленкову, Хрущеву, Молотову, Ворошилову, Кагановичу, Микояну, Первухину. Дорогие товарищи, со мной хотят расправиться без суда и следствия». Это через 6 дней, как его сместили и арестовали. Без единого запроса, после 5-дневного заключения. «Умоляю всех вас не допустить этого. Прошу немедленно вмешаться, иначе будет поздно. Прямо по телефону надо предупредить, что от меня. Дорогие товарищи, настоятельно умоляю вас назначить самую ответственную и строгую комиссию. Нельзя же так, как сейчас делается: без суда и выяснения дела в отношении члена ЦК после 5 суток отсидки в подвале казнить его». То есть он уже понимает, что его казнят. Никто его не вызывает на допросы, ничего он не говорит. И он обращаются к этим. И там другие письма. «Уважаемый Георгий! Ты же знаешь, как я к тебе относился». «Уважаемый Николай Александрович, ты же знаешь, как я к тебе». А когда ты смотришь обвинение, которое ему дали, это же наши, мы все это помним, это наше поколение. Вы знаете, когда его обвинили во всем, что только можно было обвинить: о том, что он действовал в интересах иностранного капитала, стремившегося в своих вероломных замыслах поставить МВД над партией. И ликвидация советского рабоче-крестьянского строя в в целях реставрации капитализма и восстановления господства буржуазии. Понятно, именно Берия этим и занимался 18 лет, находясь на руководстве. Но самое поразительное — последний абзац. «В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР дело по обвинению Берия, Меркулова…» (Меркулов, напоминаю, был министр МГБ) «... Деканозова, Кобулова, Гоглидзе» — это все люди, которые в текущем режиме своей власти и осуществляли эту власть в государстве. Они и были государство. Они говорили: ты враг. И все говорили: надо государство поддерживать. Так вот: «подлежит рассмотрению Специального Судебного Присутствия Верховного Суда СССР в порядке, установленном законом от 1 декабря 1934 года». Вы же как историк помните, что такое 1 декабря 1934 года? Это приняли закон после убийства Кирова, который предопределил характер и масштаб репрессий. Потому что они сказали: те, кто обвиняется в терроризме, не имеют право на обжалование — первое; и второе — приговор приводится в исполнение немедленно. Выясняется, что ты сначала обвини кого-то в чем-то, какую ты статью придумал. Вот 1 декабря 1934 придумали, чтобы расправиться со всей троцкистско-зиновьевщиной. Отсюда все эти нелепые подозрения, что они все террористы, шпионы, диверсанты. Это чтобы подогнать под это. Но самое главное: если тебя обвинят в чем-то другом, то у тебя есть право на апелляцию, на защиту. А здесь — нет. У тебя нет права на защиту, апелляцию. И приговор, самое главное, немедленный. И Берия чувствует. Я вам зачитал «через 6 дней». С ним расправились чуть позже — в декабре, через полгода.

И сейчас этот круг так близко в нашем архетипе государственном.

С.Крючков― Вот видите, этот старт приговорных позиций для сегодняшнего российского общества по поводу дальнейшего отвоевывания свободы в рамках нынешних условий не в том ли, чтобы власть имущие, власть предержащие осознали, что в сх собственных действиях зачастую не остается той отступной площадки, о которой вы говорили.

К.Ремчуков― Теоретически то, что вы говорите, это хорошая вещь. Но тут надо задаться вопросом: что может заставить власть начинать задумываться на эту тему? Какие такие она должна осознать риски эта власть, которая доминирует. Более того, за эти 20 лет, с моей точки зрения, у нас происходило постепенное, постепенное искажение фундаментальных принципов свободы и демократии, которые заложены в первой части конституции. Началось все в таких крупных масштабах с концепции суверенной демократии. Мы помним. Она фактически была управляемой, когда решали, какие партии придут, какие нет. А пришло к иностранным агентам вот сейчас, которые все.

Вот это такая 20-летняя эволюция. Но к чему привела эта эволюция? Я беседую с представителями власти, я беседую с представителями оппозиции. Поразительно то, что каждый из этих представителей и власти, и оппозиции живут в убеждении, что против них выступают не по убеждению люди, а за деньги. В одном случае за деньги Госдепа, в другом — за деньги Кремля. Предположить, что я могу ненавидеть кого-то просто так: за его позицию, за его идеология, за его политику, высказывания, фальшь — никому в голову не приходит. И каждый из них уже готов к мести. Только эти сейчас у власти, и они мстят сейчас. А те, когда придут, уже составляют списки, с кем они будут расправляться. Я уже слышал, что Венедиктову припомнит «прекрасная Россия будущего», Волков, по-моему, говорил, что что-то не то он сделал на Эхе. Это Венедиктов, который держит радиостанцию, которая является фактически платформой, для того чтобы все оппозиционные силы знали, кто что произносит, и они живы или нет. Потому что без этого бы Эха не было. И каких ему сил стоит человеческих, личных удерживать эту платформу, знает только он и несколько близких людей. Это практически невозможно, но он умудряется. И ему уже, оказывается, в «прекрасной России будущего», скорее всего, места нет. И вот это настроение — самое, с мой точки зрения, опасное последствие. Это я отвечаю на ваш вопрос, что может сейчас НРЗБ.Сейчас я вижу, что у нас нет платформы, на которой содержательный обмен содержательными же мнениями, концепциями, которые должны конкурировать, у нас этого нет. У нас только враг: ты за этого, ты — за этого. У нас выбор редуцируется уже точно: ты Путин / антиПутин, ты Навальный / антиНавальный. И получается, что еще в следующий цикл, 10-20 лет, выбор не будет носить содержательного, умного характера, что важно для России. Какая модель социально-экономического развития, политического устройства и т.д. Потому что у тебя просто нет площадки. Ты приходишь: давайте поговорим о том, какие у нас будут налоговые системы, давайте поговорим о том, а какая у нас будет система стимулирования потребления людей. Мы об этом не говорим, потому что мы опять начинаем эксплуатировать эмоцию. А для того чтобы эксплуатировать эмоцию, нужно нагнетать ненависть. Самая сильная эмоция — от ненависти.

И Путина можно разрисовывать как самого ужасного монстра, и Навального и его сторонников можно. И получается, опять сердцем голосуют. Но такой выбор выхолащивает содержательную повестку. Поэтому качество избирателей не меняется. Он не взрослеет. Инфантильность выборов (потому что голосовать сердцем — всегда некая инфантильность) не матереет, он только матерится, наш избиратель. И через 20 лет я предвижу этот детский инфантильный подход при выборе принципиальных вопросов. У нас не будет, к сожалению, содержательного выбора, потому что все будут думать о том, что ты за этого или за этого. Дальше не важно, как он будет. Мы делегируем ему опять полностью. Опять этот царский, королевский, генсековский, президентский посыл. Мы этого человека посадим, пусть он делает, что хочет. Он и наделает очередную ерунду.

И все это посылы такого раскола — это, конечно, и предпосылки гражданской войны, безусловно. Любая революция и гражданская война — социализация мышления. Всегда. Поэтому Ленин не дурак был, когда сказал: превратим империалистическую войну в гражданскую. Что такое в войне люди? Они хуже живут, они объединяются, они в бараках могут жить. Они если куда-то бегут или эвакуируются, они живут на вокзалах годами. Я думаю, что тяжело перед ним, мне кажется, именно при таком подходе. И начинать разговор, который вы сказали, давайте услышим друг друга. Вот мы с вами сейчас говорим, мы можем только сказать, какие риски из этого. Это совершенно другой тип ответственности элит. Вы видели интервью Лаврова 28 РИА Новости? Вы же видели, что этот человек замечательно говорит.

С.Крючков― Кстати, читал разговор Патрушева с «Аргументами и фактами», где он проводит аналогию с давними-давними внутрироссийскими делами о том, как собирательный Запад очернял Россию со времен Ивана Грозного, черные легенды вводились в оборот с подачи западных хронистов, говорит он. Я вот о чем хочу сказать. Вы описали ситуацию, когда эмоция работает во внутреннем контуре. Но не работает ли эмоция сейчас и со стороны России, и в адрес России на внешнем контуре, когда звучат слова: ЕС решительно осуждает решения о запрете на въезд, у действий будут последствия, говорит Байден; и мы обратно, запрещаем въезд дипломатам из ЕС, и так дальше, и так дальше, и так дальше. Вот здесь-то что делать? У вас в «Независимой» один из авторов пишет: у России сегодня нет эффективных рычагов влияния на окружающий мир. Так ли это? И остаются ли такие рычаги обратного влияния на Россию того самого собирательного Запада?

И вот конфликт мировоззрений превращается, с моей точки зрения, в ключевую характеристику холодной войны-2. Притом что у нас остается конфликт и потенциал для военного конфликта в регионах уж по крайней мере. Получается, что G7, которая сейчас объявила тему того, что они должны собраться для противостояния российской пропаганде, они и будут выполнять эту функцию выработки общих направлений по противостоянию российскому мировоззрению. Главная задача, которая решается сейчас, это координировать это противостояние. Запад был разорван во время Трампа. Сейчас его хотят объединить. И Трамп подписал почти 3 года назад, в июле, указ, в котором выделял большие суммы на противостояние пропаганде, но ничего не действовало. Так вот сейчас на тесную координацию и консолидацию Запада в противостоянии Китаю и России направлена политика Байдена. И, я думаю, он будет здесь достаточно успешным.

С.Крючков― Кстати, хотел спросить по поводу места Китая в этой схеме, потому что мировоззренческие позиции…

К.Ремчуков― С Китаем экономически будут подрывать. Но тоже будут приписывать им мировоззренческое там, потому что он уйгуров прессуют, свободы нет. Но Китай по экономической мощи несопоставим с нами. И Запад в нынешнем его виде, включая Байдена, не готов отказываться от тех прибылей, которые несет торгово-экономическое сотрудничество с Китаем. Китай показал, что он вышел сейчас намного сильнее из пандемии, чем входил. Он уверенный вышел. Он понимает, что может обеспечивать очень высокий рост, хотя у них есть и структурные проблемы, и мелкий и средний бизнес сильно просел и не восстановился во многих местах, потому что 80% городской экономики Китая приходится на мелкий и средний бизнес. Представляете, 80%. И половина всех доходов налоговых в Китае идут от мелкого и среднего бизнеса. Поэтому там сильно его сейчас стимулируют. Пока он просел.

С.Крючков― Вот мировоззренчески мы тяготеем сейчас к Китаю или к Западу? И речь идет о тяготении элит или ментальности народа, скажем так? Это ведь разные вещи.

К.Ремчуков― Если брать одного Путина, он точнее понимает настроение основной массы народа бюджетного, я думаю, Путин. В окружении его — другие взгляды, которые еще хотят изоляционизма. Я думаю, Путин меньше хочет изоляционизма, чем ближайшая к нему элита.

С.Крючков― Мы за эфиром заговорили об обращении Байдена к Конгрессу. У вас на страницах «Независимой» его речь названа «речью спящего революционера». Вот могли бы пояснить, что имелось в виду, когда дефиницию такую предлагали?

К. Ремчуков― Нет, вообще, мы исходим из того, что беспрецедентная опора на государственное финансирование развития является перпендикулярным сути Америки как страны, построенной на частной инициативе.

И вкупе вместе с левыми настроениями, с этими анархистами, социалистами, с их эгалитарными взглядами, с этой всей левой повесткой Александрии Окасио-Кортес и еще трех ее подружек, которые олицетворяли в Конгрессе предыдущего цикла, конечно, с одной стороны, левые плюс Берни Сандерс со своим очень мощным молодым электоратом с требованиями бесплатного университетского образования, списания долгов, налогообложением на корпорации гигантским, чтобы финансировать все эти проекты. И когда вы включаете государственную машину, для того чтобы больше извлекать из частного сектора и говорить о том, что государство лучше, чем частный сектор, распорядится этими деньгами – это классический разговор всей нашей жизни фактически: государство лучше распоряжается деньгами или частный бизнес? История капитализма показала, что, по большому счету, только частная инициатива в состоянии заниматься рациональным размещением ограниченных ресурсов. Потому что ты проснулся, ты не туда вложил, не тот пакет с молоком купил (нужно было пакет с соком) – ты потерял. Поэтому вот эта настройка, вот эти усики, которые есть у каждого бизнесмена, они работают намного четче, чем чиновник: провозгласили какую-то линию, и он будет закапывать деньги; потом выяснится, что это никому не нужно. И наша советская экономика – ярчайший пример, когда в 80-х годах подошли к тому, что тракторов больше в 4,5 раз, чем трактористов, комбайнов в 16 раз больше, чем в Америке, а урожай меньше, чем в Америке, что до 40 млн тонн выдувается из грузовиков зерна, которое мы собрали, и пока везли в элеватор, его просто выдуло, потому что никто не сделал хотя бы брезентовую крышу над этим грузовиком, что покупали зерно мы в Канаде и в Америке только за золото. То есть мы 40 млн выдуем, потом 40 млн закупим. И этих примеров… Сколько у нас металла в стружку уходило, сколько ржавело. Показывало, что государство, у которого тотально все командные высоты были в экономике, оно не справилось. И поэтому при росте масштаба экономики к 80-м годам стало совершенно очевидно, что социалистическое плановое хозяйство – это колоссальное фиаско. И поэтому так легко расстались с этим социалистическим идеалом, поскольку не удовлетворял потребности людей. Потом прошли годы. Капитализм наш не был самым эффективным, но все-таки мы видим, что год пандемии прошли, а дефицита так ни по одному продукту не наступило. А готовились все, что этого не будет, мыла, порошка, кто его привезет и так далее. И я думаю, что вот сейчас то, что эта Америка делает – они видят, что они из-за слабой инфраструктуры, скорее всего, стратегически сейчас проигрывают Китаю. Потому что какие аэропорты, какие дороги, какие скоростные поезда и какое все в Китае все знают. Америка выглядит просто страной третьего мира на этом фоне. Им надо это сделать. Но частный капитал пока не видел выгоды. У них не было таких стимулов, чтобы доходность на капитал была сопоставима с доходностью от других каких-то операций.

И поэтому сейчас «спящий президент» – это имелось в виду как дразнил его «sleepy Joe». Но революция тут и огромные массы вот этих экстремистов, представителей новой этики (все эти Black Lives Matter и прочие MeToo, которые их поддерживают), и гигантский перераспределительный аппарат включается: обложить налогом на огромные сотни миллиардов долларов бизнес и отдать кому-то под те проекты, которые именно государство считает более рациональными. Поэтому, конечно, здесь огромные риски. Но если получится успех, как получился у Рузвельта, то будет создана предпосылка для более успешной конкурентной борьбы с Китаем по экономике.

С. Крючков― Если коротко о нашем частном бизнесе, которому с завтрашнего дня предстоит на 3 дня вот эти дополнительные выходные каким-то образом обеспечивать. На ваш взгляд, соразмеримость или соизмеримость рисков от распространения коронавируса, с одной стороны, и с другой стороны, экономические последствия для бизнесменов, да и для государственного сектора экономики в связи с этими выходными, она в плюс, в минус? То есть баланс здесь соблюден властями, найден? Это нормальное решение, правильное?

К. Ремчуков― Я думаю, что риски распространения коронавируса в данный момент более тяжелые риски. И особенно на фоне того, что происходит в Индии – более 400 тысяч зараженных в день. Читали, наверное, какой конфликт там. Какая-то государственная структура Китая на фоне запуска спутника сказала: «Сравните огонь китайский и огонь индийский», имея в виду: у нас огонь от ракетоносителя, который летит вверх, а у них костры, сжигающие тела. И такой протест этический в социальных медиа Китая, что им пришлось снять этот твит. Просто сейчас в Индии самый парадокс состоит в том, что 1 марта премьер-министр Индии Моди заявил, что Индия победила коронавирус с минимальными потерями и вообще это пример успешный. Просто похвастался и погордился и сообщил: «Я вас информирую, что это все закончилось для нас – та страшная фаза этого года, который мы пережили». И пошел какой-то кошмар вразнос. И сразу все увидели, что коек не хватает, лекарств не хватает, врачей не хватает. В Дели гигантские очереди скорой помощи, которые в кадрах кинохроники показывают, на километры растянулись. Они даже не могут завезти этих людей, сгрузить в больницы. И жгут на улицах. В общем, кошмар. И поэтому мне кажется, что любая власть, которая думает о том, что происходит с сознанием народа, если они видят вот такие смерти, неспособность системы здравоохранения переработать обслуживание заболевших, мне кажется, это была слишком показательная картинка, чтоб можно было что-то колебаться. Если б кто-то предложил и сказал, что темп заражения увеличивается; если дать всем беспрерывно тусоваться, то может получиться что-то не то. Ведь у них же главная озабоченность от того, что в метро все едут на работу. Потому что параллельно, по-моему, власть стимулирует туризм.

С. Крючков― Да, кэшбек и прочее-прочее.

К. Ремчуков― Да. То есть, с одной стороны, говорит: «Сидите на даче», а с другой стороны – вы получите кэшбек. Это, конечно, непоследовательная позиция ведомства. Но в Москве, например, и там, где общественный транспорт возит людей на работу, угроза заражения в эти дни была достаточно высока оценена экспертами. Поэтому дали такое предложение. Ну что, по-прежнему мы еще живем в эпоху коронавируса.

С. Крючков― Я предлагаю оставшееся время посвятить книгам. Потому что прежде мы это делали за рамками эфира в Ютюбе, а сейчас пусть и наши радиослушатели получат дельный совет от Константина Ремчукова.

К. Ремчуков― Да, получат дельный совет. Вот сейчас поскольку главная тема все равно российско-американские отношения на ближайшие годы. О чем бы Путин ни говорил с Байденом, это будет стратегическая стабильность.

Поэтому я рекомендую книгу Алексея Арбатова «Стратегическая стабильность – оружие и дипломатия». Поскольку Алексея Арбатова я считаю самым крутым специалистом в области разоружения и переговоров – такой потомственный человек, который все это понимает, – поэтому он структурирует всю тему: что такое стратегическое ядерное оружие, что такое нестратегическое ядерное оружие, какие кипы договоров, история этих договоров, концепция многостороннего ядерного разоружения. То есть это энциклопедия фактически вот этой темы.

И я очень рекомендую, по крайней мере, тому сегменту наших слушателей, которые хотят иметь профессиональное представление о самой главное теме российско-американских отношений на ближайшие 4 года, вот эту книгу.

А из легкого того, от чего я получал удовольствие – это книга Александра Ливерганта «Вудхаус. О пользе оптимизма». Многие знают П. Г. Вудхауса, читали «Дживс и Вустер». Это великолепно написанная книга. Ливергант – главред «Иностранной литературы». Он очень хорошо разбирается в переводах и переводчиках. И на мой вкус, это просто блестящий рассказ о жизни Вудхауса, но при этом, естественно, и о жизни Вустера, потому что он не мог через фигуру Вустера, этого шалопая из высшего английского общества, не рассматривать и жизнь Вудхауса, который создает изумительные островки счастливой, веселой, остроумной жизни, и на эти островки всем хочется заскочить.

Потому что первый раз он написал рассказ в 1915 году в Филадельфии, а писал – Вудхаус очень долгую жизнь прожил – всю жизнь. А там же и войны, и беды. И все равно люди, он приводит много примеров того, как они говорят, что так все плохо, но почитал про Дживса и Вустера – и все стало хорошо. И даже то, что он взял в качестве эпиграфа фактически самого Вудхауса: «Для автобиографии нужны чудаковатые отец, несчастливое детство и жуткая школа. У меня ничего такого не было. Отец – нормален, как рисовый пудинг, детство – лучше некуда, а школа – шесть лет блаженства».

Поэтому советую почитать книгу «О пользе оптимизма», потому что это действительно великолепное чтение. И может быть, вы пересмотрите сериал «Дживс и Вустер».

С. Крючков― Огромное спасибо, Константин Вадимович, за ваши рекомендации. Это было особое мнение главного редактор и генерального директора «Независимой газеты» Константина Ремчукова. Провел программу я, Стас Крючков.