Екатерина Трифонова
Тюремная медицина часто не может или не хочет разглядеть реальный диагноз. Фото PhotoXPress.ru
До 29 февраля Госдума собирает отзывы на законопроект Верховного суда (ВС) РФ о немедленном исполнении судебных решений по освобождению тяжелобольных заключенных. Инициатива внесена 18 декабря, почти весь январь пролежала, запланирована к рассмотрению в марте без точной даты. Эксперты признают серьезность такой гуманизации, но сомневаются, что ситуация быстро изменится.
Согласно поправкам в ст. 399 Уголовно-процессуального кодекса (УПК), человека будут отпускать из-за решетки сразу же, то есть еще до того, как решение об освобождении по болезни формально вступит в законную силу. Сейчас подобные постановления ожидают 15 дней для возможного апелляционного обжалования.
Такая практика признана нарушением права на достойное лечение, а стало быть, в свою очередь, возможной угрозой жизни. Как говорится в пояснительной записке, нынешнее регулирование порядка и срока освобождения тяжелобольного осужденного «не полностью согласуется с Конституцией, целями наказания, принципами гуманизма и рационального применения мер принуждения». По приведенной статистике, на протяжении последних лет число освобождений из-за тяжелых болезней держится на уровне 2,1 тыс. случаев в год.
Но когда строгость российских законов подчас смягчается необязательностью их исполнения, то сразу возникает вопрос о том, как люди с крайне тяжелыми заболеваниями вообще оказываются в СИЗО или колониях. Ведь из предоставленных медицинских документов, да и невооруженным глазом видно их состояние? Но есть немало историй, когда обвиняемых доставляют в суды на носилках, после чего их приговаривают к колонии.
Как заметил адвокат Александр Караваев, решение ВС о данной законодательной инициативе было принято в День Конституции 12 декабря, что, конечно, символично. ВС верно указывает, что Основной закон РФ провозглашает и право на жизнь, и недопустимость жестоких наказаний, и рациональное применение мер принуждения. Это само по себе подразумевает обязанность незамедлительного освобождения осужденного, страдающего тяжелым заболеванием, которое препятствует отбыванию наказания в виде лишения свободы. Однако «к 15-дневному сроку обжалования судебного акта следовало бы добавить также время и для направления дела в апелляционную инстанцию, и для его рассмотрения». То есть срок ожидания может затянуться и вовсе на недели или месяцы, а в подобных ситуациях каждый день на счету, напомнил Караваев. По его словам, адвокатскому сообществу известны случаи смерти тяжелобольных, в отношении которых суд просто не успел рассмотреть уже поданные заявления об освобождении.
Советник Федеральной палаты адвокатов РФ адвокат Евгений Рубинштейн отметил, что, очевидно, человек с тяжелым заболеванием не опасен для общества и вряд ли способен на правонарушение. «По крайней мере криминологические данные не содержат какого-либо опровержения указанного тезиса. Поэтому вне зависимости от предыдущего поведения осужденного доживать ему последние дни по-человечески правильно с родными», – считает он. И государство обязано способствовать сохранению этих общечеловеческих традиций. Между тем сложная процедура установления тяжелого заболевания, которое препятствует отбыванию наказания, практически лишает близких возможности увидеть осужденного живым. В этой ситуации, заявил Рубинштейн, нормы о возможности обжалования приговора препятствуют достижению этой обязанности государства, а потому «целесообразно ввести положения по аналогии с избранием меры пресечения в виде заключения под стражу – исполняется немедленно, но может быть обжаловано». Впрочем, инициативы ВС, по его мнению, явно недостаточно для исправления ситуации, ведь суды «до сих пор не учитывают имеющиеся заболевания при решении вопросов об арестах или назначении наказания».
Поправки безусловно назрели давно, сказала «НГ» член Общественной наблюдательной комиссии Москвы Мария Ботова. Но напомнила, что даже значимые законодательные изменения далеко не всегда приводят к положительным результатам. Потому что на практике «осуществляются не всегда так, как хотелось бы, да зачастую и непонятно, как именно их реализовывать». Однако, по ее словам, совершенно точно стоит говорить о том, как вообще за решетку попадают граждане с тяжелыми формами болезней. Почему их нельзя освидетельствовать еще на этапе следствия, даже до заключения под стражу? Ботова указала и на то, что вообще-то добиваться освобождения тяжелобольных заключенных крайне сложно, что «позволяет субъективным факторам влиять на принятие таких решений». Что заканчивается нередко освобождением настолько тяжело больных, что «это уже практически паллиатив».
Вице-президент российского подразделения Международного комитета защиты прав человека Иван Мельников подчеркнул, что есть и такая проблема, как отказы в проведении медэкспертизы по формальным основаниям. А на практике еще и зачастую оказывается, что медики, находящиеся в штате силовых структур, не всегда ставят объективные диагнозы. Тяжелые заболевания, таким образом, могут порой и «не увидеть». Ходатайства же родственников или защиты об освидетельствовании в иных медучреждениях как тюремщики, так и суды могут просто игнорировать.
Между тем, заметил «НГ» специальный советник КА Pen & Paper Вадим Яловицкий, проблемы больных заключенных действительно основаны на «отсутствии в местах лишения свободы возможности обеспечить квалифицированную медпомощь». И хотя очевидно, что тяжкие заболевания, подпадающие под перечень, установленный правительством РФ, потому в нем и находятся, что их течение и развитие связано с опасностью для жизни, а эффективность лечения связана с наличием узкопрофильных высококвалифицированных специалистов, дорогостоящих медпрепаратов и сложного, то есть опять же дорогого, медоборудования. А уровень оснащенности медучреждений ФСИН всему этому не соответствует – и в ближайшем обозримом будущем ситуация там не изменится, убежден Яловицкий. «Поэтому вполне объяснимо намерение ВС «сократить» срок пребывания в учреждении ФСИН. С этой точки зрения новация, безусловно, направлена на повышение шансов выжить», – подчеркнул он. И в то же время высказался о том, что, очевидно, проблемы это не решает. И не случайно в ст. 399 УПК предлагается включить еще и обязанность администрации учреждения, где содержится больной, вносить представление в суд об освобождении того от наказания. Ранее это мог инициировать лишь сам осужденный. Иными словами, «совершенно прозрачно проект делает намек тюремным администрациям на то, что нужно подключаться к этому процессу».
Практика, заметил адвокат, показывает, что в подавляющем большинстве случаев тяжкое заболевание у человека возникает до попадания в места лишения свободы, так что вопрос о необходимости медосвидетельствования встает еще на стадии пребывания под стражей. Чаще всего администрация СИЗО не заинтересована в проведении обследования, больному чинятся разные препятствия: медработники уклоняются от принятия жалоб на состояние здоровья, от заведения медицинской карты, а тюремщики – от удовлетворения просьб арестованного направить на освидетельствование, пояснил Яловицкий. По его словам, «особенно ярко это было видно в пандемию, когда и администрации СИЗО, и следователи при попустительстве надзирающих прокуроров отказывали в проведении освидетельствования в специализированных городских медицинских учреждениях даже тех, у кого был выявлен положительный тест на ковид, то есть несмотря на приказы Минздрава и ФСИН». Условия для повышения гарантий для тяжелобольных законопроект, безусловно, создает, считает адвокат, ведь чем раньше будет обеспечена возможность доступа к необходимой медпомощи, тем выше шансы выжить. Однако, сказал «НГ» Яловицкий, эффективность любого закона зависит от добросовестности его применения, а для того необходимо предусмотреть ответственность тех, кто будет уклоняться от исполнения прописанных гарантий или не замечать таких фактов вопреки должностным обязанностям.
