"Время молчать, и время говорить"

МИНУЛО более двух лет после истории, произошедшей в московском храме Успения Богородицы в Печатниках 29 июня 1997 г., когда алтарники под руководством своего настоятеля свящ. Георгия Кочеткова схватили второго священника этого храма, заперли его в алтаре, там насильно сорвали с него священнические облачения и иерейский крест, вызвали психоперевозку, оклеветали и с нанесением побоев отправили в психбольницу (см. "НГ" от 26.07.97 и 04.10.97).

Все это произошло непосредственно со мною. Меня назначили в этот храм Указом Святейшего Патриарха из храма Святителя Николая в Кленниках, где я восемь месяцев служил дьяконом.

События 29 июня 1997 г. рассматривались по Указу Патриарха на заседаниях специально созданной комиссии, состоявшей из авторитетнейших клириков Московской Патриархии, в том числе и из специалистов по каноническому праву во главе с епископом Орехово-Зуевским Алексием (Фроловым). Комиссия трудилась скрупулезно, выслушивая в течение трех месяцев свидетельства как священника Кочеткова и его прихожан, так и мои собственные. Работа ее опиралась на неопровержимые документы, полученные в милиции, которые удостоверяли факт нанесения мне побоев, а также на письменные свидетельства врачей психбольницы, подтверждавших не только телесные повреждения, с которыми я к ним был доставлен, но и факт моего психического здоровья. Кроме того, комиссия располагала видеопленкой, на которую были сняты самими "кочетковцами" события этого "кровавого воскресенья".

Святейший Патриарх, досконально ознакомившись с материалами, вынес решение, которое счел праведным и необходимым: священник Георгий Кочетков был запрещен в служении, а двенадцать приближенных к нему лиц, участвовавших в сговоре, насилии и глумлении, были отлучены от Святой Церкви, а также от причастия до принесения покаяния. Вот как говорил об этом председатель комиссии владыка Алексий: "Святейший Патриарх отнесся к ним милосердно, проявив при этом принцип церковной икономии (милости), а не акривии (строгости). Для всех оставлена открытой дверь покаяния. Как долго она будет открыта, нам неведомо, но одно несомненно: в случае продолжения существующего противостояния, возможно, будет применен принцип акривии" ("Православная Москва", #═29-30,1997 г.).

Однако вместо этого желанного для всей Русской Церкви покаяния все эти два года и сам священник Георгий Кочетков, и его приближенные продолжают публично настаивать на своей правоте и вводить в заблуждение общественность.

Более двух лет я наблюдал. Постоянным предметом моей пастырской заботы и тревоги за это время было тяжкое нераскаянное состояние людей, совершивших церковные преступления. Статья Дмитрия Горина "Молчание пастырей", опубликованная в "НГ-религиях" (от 13.10.99) и одновременно в "Православной общине" (# 51), вынудила меня к ответу - и вот по слову Священного Писания: "Время молчать, и время говорить" (Екк. 3, 7).

Итак, Горин пишет: "Подавляющее большинство клириков знает и понимает, что весь конфликт в Успенском храме в 1997 году - провокация от начала и до конца". В ответ на это мне хотелось бы напомнить, что, напротив, сразу после расправы надо мною со стороны о. Георгия и его алтарников, три архиерея, а также двести пять настоятелей московских храмов и наместников монастырей написали письмо Патриарху, в котором общину Кочеткова назвали "тоталитарной сектой", а его поведение "глумящимся, высокомерным и жестоким злом", которое "неудержимым потоком растечется по лицу земли Русской, если властное мановение не исторгнет его" ("Школа церковной смуты", М., 1997 г.).

Кроме того, Горин сетует, что прещения, накладываемые Церковью, "канонически небесспорны", хотя никогда не сможет привести доказательство их сомнительности. Часть канонических прещений связана с учиненным по указке священника Кочеткова насилием надо мною. Но именно этот пункт больше всего отрицает священник Кочетков: "Никто пальцем до него не дотрагивался" (Би-би-си, 12.07.97), "Не было ни одного подлинного свидетеля, который бы сказал, что было насилие" ("Русская мысль", 23.07.98).

Таким свидетелем являюсь я. Перед крестом и Евангелием могу утверждать о достоверности Указа, о его канонической обоснованности. Свящ. Кочетков и его алтарники меня насильственно удерживали в алтаре, срывали богослужебные одежды и крест, выкручивали руки, наносили побои, драли за волосы. Они лжесвидетельствовали перед "внешними" о моем психическом нездоровье. Налицо - "составление скопища", "соумышление", "строение ков своим сопричетникам", а также "биение повелением", о чем говорят каноны, обозначенные в Указе. Покаяние должно быть именно в этом.

Горин же недоумевает, почему все-таки Патриарх не снимает со священника Кочеткова и его алтарников церковных прещений, ведь они "уже второй год подряд просят прощения у всех, кто считает себя хоть сколько-нибудь обиженным, но этого прощения не получают", а "другая сторона (Дубовицкий и пр.) не хочет примиряться и не исполняет тем самым свой христианских долг". Это не соответствует действительности.

Любой священник в соответствии со Священным Писанием и Преданием учит, что покаяние - это осознание своих грехов, это исправление, изменение жизни и образа мыслей кающегося. Все же высказывания о. Георгия и активистов его общины последних двух лет свидетельствуют об обратном. Им бы надо покаяться перед Матерью Церковью за то, что их поведение послужило причиной нарушения церковного мира, а также соблазну для людей. Но вместо этого о. Георгий твердит: "Наша Церковь... перестала себя адекватно осознавать. Она стала жить как бы по инерции, перестав различать духи, потеряв трезвение в своих суждениях" ("Православная община", #═46, с. 15).

Им бы надо покаяться перед Святейшим Патриархом за то, что они не выполнили ни одного пункта из его распоряжений и Указа, но вместо этого священник Кочетков и его послушники постоянно позволяют себе глумиться над правящим архиереем. Вот что говорит в интервью священник Кочетков: "Я разговариваю, например, с грузинским Патриархом и, кроме радости, ничего от этого не получаю. Но когда я говорю с нашим Патриархом, у меня остается тяжелое впечатление" ("Русская мысль", 13.07.98).

Им бы надо попросить прощения у о. Олега Клемышева - нынешнего настоятеля храма Успения за то, что, уходя, они унесли с собой церковную утварь, принадлежащую храму, но вместо этого они стали печатно поносить его доброе имя. Например, священник Кочетков назвал его воплощением "агрессии зла" и призывал общину молиться за него как за "врага" (там же, с. 30-31).

Им бы попросить прощения у архиепископа Арсения, протоиерея Владимира Дивакова и архимандрита Тихона, которых они постоянно оскорбляют в СМИ, а свящ. Кочеткову следовало бы покаяться перед иеромонахом Никандром, которого он публично и в рапорте Патриарху оклеветал в пьянстве.

На основе Указа Святейшего Патриарха истинного примирения желаю и я. Но за все это время никто, кроме двух алтарников, отлученных от Церкви, со мною не встречался, никто мне не написал покаянного письма, никто не опроверг клеветнических сведений в средствах массовой информации. Поэтому горько слышать утверждение Горина, что я "не хочу примиряться и не исполняю тем самым свой христианский долг". Что же касается алтарников Германа Чуева и Александра Байкова, посетивших меня, то они в присутствии протоиерея Георгия Бреева, настоятеля храма, где я служу, вели себя вызывающе, отказывались признать свою вину, отрицали очевидные факты, о чем я сразу же сообщил в рапорте Патриарху, где написал, что давно искренне простил своих обидчиков, молюсь за них и не держу зла, но не желаю быть соучастником того лицемерия и той лжи, которыми пропитаны их поступки и слова. К тому же мой иерейский крест, сорванный ими, мне так и не возвращен.

Совершенно ясно, что события, происшедшие со мной, выходят за рамки моей личной беды, здесь нанесены оскорбления Церкви, Патриарху, духовенству и всему церковному народу. Снятие прещений без покаяния будет расценено как попрание святых понятий прощения и примирения. Это не упразднит конфликта, церковный мир не будет восстановлен, это вызовет новое разделение и недовольство, подвергнется унижению Правда Божия.

Псевдопокаяние священника Кочеткова и его двенадцати приближенных, как свидетельствуют об этом сами факты, это лишь очередной шаг к тому, чтобы, получив прощение, продолжить антицерковную деятельность, утверждать о своей непогрешимости, о победе над Русской Церковью. Ведь, как уверяет Горин, "разреши он (Патриарх) сейчас о. Георгию служить, это может означать... признание своей... неправоты".

Я простил своих обидчиков. Осознали ли они свой грех перед Церковью, если до сих пор продолжают возлагать вину на меня даже пред лицом Патриарха?

Вместе со всей полнотой Русской Церкви желаю, чтобы все подвергнутые прещениям напоились живительным соком искреннего покаяния, а не уподобились бы засохшим ветвям, которые по прошествии некоторого времени срубают и бросают в огонь и они сгорают...