Евреи в ливреях

Йозеф Зюсс Оппенгеймер был вознесен на вершину власти, но окончил жизнь на эшафоте.  Гравюра XVIII века. Иллюстрация из книги

«Придворный еврей» – это рассказ о нескольких десятках еврейских финансистов в разных герцогствах и курфюршествах Священной Римской империи XVII–XVIII веков, вскочивших на подножку лихого локомотива исторических перемен. Вот уж где происходил слом эпох – так это в Центральной Европе после Тридцатилетней войны. Разрушалась средневековая социально-экономическая система, а в политике формировался абсолютизм. Самовластие короля нашло свое образцовое выражение во Франции, и монархи в маленьких государствах исторической Германии тоже пытались создавать у себя власть по формуле «государство – это я». Такие средневековые институты, как сословное представительство, Церковь и городские ремесленные цеха, сопротивлялись тирании нового типа. Кроме того, в Центральной Европе противоборствовали католицизм и протестантизм. В этот водоворот событий попали евреи Германии, и единицы из них вынесло на поверхность. Многих – вместе с пеной.

В книге прослеживаются судьбы нескольких десятков еврейских придворных финансистов. Но в общей массе выделяется фигура Йозефа Зюсса Оппенгеймера. Он известен по роману Лиона Фейхтвангера «Еврей Зюсс» и антисемитскому фильму 1930-х годов, созданному агитпропом нацистов. Образ Зюсса неслучайно стал нарицательным. Этот деятель в наибольшей степени был вовлечен в политику, он напрямую участвовал в реформах Вюртембергского герцогства на юго-западе Германии. Впрочем, и деятельность других героев книги трудно отделить от борьбы их покровителей за власть, ведь «в таких делах, где политические мотивы настолько тесно переплетались с финансовыми, часто требовалось содействие финансового посредника» (с. 63).

«Тесная связь между государством – экономической силой – и придворным евреем, его торговым агентом, еще более крепла оттого, что оба они противостояли гильдиям и корпорациям, – так на примере Зюсса Оппенгеймера автор книги описывает процессы, в которых были задействованы придворные финансисты. – Гильдии держались за свои старинные привилегии и старались с их помощью ограничивать производство и рынок, изолировать деревню от города и одну провинцию от другой, подавлять всякий источник соревнования и пресекать торговлю с заграницей» (с. 109). Нам это может показаться парадоксом: получается, что иудеи помогали самовластным правителям разрушать остатки средневековой демократии, которая, как считается, стала фундаментом процветания западной цивилизации. И при этом европейской экономике на рубеже XVII–XVIII веков объективно требовалась предельная централизация. Только концентрация ресурсов позволяла в аграрных княжествах создать промышленно развитые государства. Таким образом, деспотия служила прогрессу, а придворные евреи служили деспотии.

Зельма Штерн. Придворный еврей. К истории эпохи абсолютизма в Центральной Европе. – М. Книжники. 2020. 256 с.

«Когда некий образованный доктор-христианин в шутку упрекал какого-то еврея – его-де народ слишком горд, а ведь среди них нет князей, – еврей ответил: «Мы не князья, но мы ими руководим», – пишет Зельма Штерн (с. 180). Но это могло закончиться в любой момент. Многие из придворных финансистов в качестве «награды» за свое сотрудничество с правителями, как только надобность в ловких посредниках отпадала, получали обвинение в шпионаже. Германские княжества тогда много воевали и друг с другом, и с такими центрами власти, как Вена и Париж. Зюсс оказался еще и в центре межконфессиональных интриг: «Как утверждало общественное мнение заодно с историческим преданием, революционный заговор – с целью ввести католичество, арестовать нескольких непокорных министров и упразднить конституцию – был задуман и разработан в канцелярии Вюрцбурга (имеется в виду католическое епископство, которое покушалось на протестантский Вюртемберг. – «НГР»). В число заговорщиков входили иезуиты и капуцины, Йозеф Зюсс Оппенгеймер и генерал Ремшинген, командир вюртенбергской милиции» (с. 105). Правда, католические вояки «решили разогнать совет сословий солдатскими штыками», а еврей Зюсс «планировал установить абсолютную власть герцога более тонкими средствами, политическими и дипломатическими» (с. 107).

Однако не следует думать, что процветание нескольких мультимиллионеров означало благоденствие для всех евреев Центральной Европы. Зельма Штерн подчеркивает, что «в эту эпоху придворные евреи образовали сплоченную патрицианскую группу, рассеянную по Европе и проникнутую общим корпоративным духом» (с. 173). Она подробно описывает перекрестные браки между представителями влиятельных семейств, когда на богатой вдове женился компаньон ее покойного мужа, и так обеспечивалось развитие банкирских домов. Простым обитателям гетто подчас доставалось и от христиан, и от своих более счастливых единоверцев. Скажем, финансист XVII века Бернд Леви из Бонна «предстает как человек тщеславный, но застенчивый, смиренный в обращении со знатью, но подражавший суровости государственных чиновников, когда приходилось собирать налоги с еврейских общин» (с. 84).

Чувствуя свое шаткое положение, многие из этих «олигархов» XVIII века бросались в крайности, позволяя себе показную роскошь, что вызывало раздражение христиан. Так, «сенат Гамбурга запретил евреям появляться на бирже с тросточками, шпагами и пистолетами, потому что это вызывает возмущение и зависть» (с. 177). И еще один любопытный штрих к образу этих людей: «Трезвейшие, рассудительные придворные евреи погружались в каббалу, самое эмоциональное и эзотерическое учение в истории евреев, которое полагает ничтожными мирскую жизнь, всякий успех и прибыль, а превозносит самоотречение и уничижение ради славы и святости Божьей» (с. 185).

Для ощущения бренности мирского благополучия были серьезные основания. Зюсс Оппенгеймер и многие другие придворные финансисты были казнены, еще большее число придворных факторов и банкиров – разорены и окончили свои дни в нищете, преданные даже единоверцами и компаньонами. Чтобы надеть ливрею, требовались нечеловеческие усилия, но дворцовая позолота тускнела при первом дуновении холодного ветерка.