Животный магнетизм революции

Роберт Дарнтон. Месмеризм и конец эпохи Просвещения во Франции.– М.: Новое литературное обозрение, 2021. – 240 с.

Конечно, тут с нашей стороны упрощение. В книге «Месмеризм и конец эпохи Просвещения во Франции» влияние оккультного учения на ход европейской истории рассматривается лишь как один из факторов. Но роль гипотезы, выстроившей картину мира вокруг «животного магнетизма», показывает, насколько причудливо развивалась научная и общественная мысль в Европе. Русскоязычный читатель имеет возможность взглянуть на хорошо знакомые исторические события под совершенно непривычным углом зрения. «Испускать флюиды», «животный магнетизм» – эти выражения давно вошли в русский язык, но об их происхождении мало кто задумывается. Книга Дарнтона позволяет понять, насколько мощный культурный след оставило учение Месмера.

Месмеризм завоевал Францию на волне увлечения наукой, когда любые самые смелые гипотезы об устройстве мира приобретали характер повального увлечения. Огромную роль сыграло воздухоплавание: «Сообщалось, что группа крестьян приветствовала приземление воздушного шара на поле обращенными к аэронавтам возгласами: «Кто вы – люди или боги?» На противоположном полюсе французского общества родовитые воздухоплаватели-энтузиасты мечтали узреть «восседающих на облаках богов античности – там, где чудеса физики превращают миф в реальность». Наука сделала человека богом. Приручив силы природы, ученые наполнили сердца французов благоговением и почти религиозным энтузиазмом» (с. 32). «Всеобщий научный энтузиазм 1780-х годов был столь велик, что граница, отделявшая науку от псевдонауки (которая, заметим, и без того не отличалась четкостью вплоть до XIX века), практически стерлась», – пишет Дарнтон (с. 41). Ньютон, Лаплас, Лавуазье – эти имена мы знаем уже «очищенными» от тех заблуждений, которые были позже опровергнуты. Однако естественно-научное знание развивалось не линейно. Великие исследователи XVII, XVIII и XIX веков тоже искали всепроникающий «флюид», «флогистон», «эфир». Дарнтон разворачивает перед читателем историю учения о «животном магнетизме», как из рационалистической по своему происхождению теории оно превращалось в оккультное действо, в прибежище шарлатанов: «Месмеристское движение развивалось… от крайнего рационализма и даже материализма к спиритуализму» (с. 184).

Но самое интересное в книге – превращение целительской практики в политическую протестную деятельность. Последователи Месмера пошли гораздо дальше своего учителя. Они не удовлетворились магнетическими сеансами у железных ванн, но использовали месмеризм как рычаг для крушения «старого режима». Они начали с Королевской академии наук, выступившей против модного увлечения «флюидом». Радикальные месмеристы, порвавшие со своим наставником, обрушились с упреками и обличениями на научную иерархию, обвиняя ее в нежелании признать новые «открытия». А от атаки на респектабельных академиков перешли к дискредитации всех социальных институтов королевской Франции. В основе их социальной утопии находилось предположение о том, что целительская практика через оздоровление людей приведет к оздоровлению общественных отношений. «Месмеристская критика социальной несправедливости, царившей во французском обществе, была… достаточно действенной. Она достигала цели, потому что опиралась на популярную аполитичную моду, в центре которой находилось научное знание», – пишет Дарнтон (с. 190). Это очень интересное замечание. Оно показывает, как иногда очень далекие от политики идеи и веяния приводят к политическим катаклизмам. Режимы, ставшие «немодными», утратившие связь с велениями времени и «прогрессивными» настроениями, находятся в опасности. Даже если эти режимы руководствуются здравым смыслом, а их оппоненты – глашатаи абсурдного лжеучения. Такова сила коллективного каприза.

Всевозможные конспирологи, вероятно, обрадуются такому повороту. Однако автор книги показывает, что месмеризм и его производные не только подливали масло в огонь революции, но и служили противоположным целям реакции. Для русских читателей будет очень интересен следующий пассаж: «Гораздо большее влияние месмеризм оказал на другую политическую систему, которая также пришла из России и со временем приобрела выраженное консервативное звучание, – на Священный союз. Источником вдохновения для самой концепции союза как идеального христианского братства под покровительством Бога – «Слова жизни» (la parole de vie) – по крайней мере отчасти стала баронесса фон Крюденер, дама-мистик месмеристско-мартинистско-физиогномистского толка, которой удалось завоевать доверие царя Александра I, раскрыв ему религиозный характер его миссии по низвержению Наполеона, то есть Антихриста. Прибыв в Париж в 1815 году вместе с русскими войсками, мадам де Крюденер собрала вокруг себя патриархов месмеризма Бергасса и Пюисегюра и его матриарха герцогиню де Бурбон. Бергасс к тому времени обитал в кое-как обставленном садовничьем домике в одном из парижских пригородов, но царь без каких бы то ни было колебаний несколько раз подряд наносил ему визиты в компании мадам де Крюденер, чтобы проконсультироваться по вопросам установления универсальной гармонии в Европе на ближайшую тысячу лет. Согласно одному из источников, именно Бергасс написал проект Священного союза. Во всяком случае, он серьезно повлиял на процесс его создания и в последующие годы пытался поддерживать это свое влияние на царя посредством переписки» (с. 165).

«Флюид» оккультного знания, претендующего на объяснение «главной тайны мира», пронизывал всю интеллектуальную жизнь Европы конца XVIII и всего XIX века, превратившись во всеобъемлющее учение. Впрочем, и тысячелетнего царства гармонии месмеризм не создал.