Александр Журавский Мы можем обсуждать историю школы в отрыве от исторических корней и контекста российского образования, но это не будет исторической правдой. Наши взгляды и симпатии не должны приводить к тому, чтобы наши реконструкции превращались в подобие кривого зеркала, в котором до неузнаваемости искажались бы события прошлого и его уроки. Примерно такие мысли возникли после прочтения статьи "Школьный вопрос" в России" (см. "НГ-религии" # 8 от 21 мая 2003 г.) известного исследователя и одновременно государственного чиновника Михаила Одинцова. Статья, акцентирующая внимание на конфликте светского и религиозного образования в России, заставила задуматься над действительной историей взаимоотношений церковной и светской школ.
Светские школы в России появились, конечно, не в эпоху реформ Александра II, как в этом убеждает Михаил Иванович, а гораздо раньше. Еще при Петре I была создана Навигационная школа (в 1701 г.), а по указу 1714 года - целая сеть цифирных школ по различным губерниям. За век до реформ Александра II во второй половине XVIII в. мы находим в России сложившуюся, хотя и весьма запутанную, систему светского школьного образования. Школьный устав 1786 года, согласно которому созданы главные и малые народные училища, а затем устав 1804 года, в соответствии с которым создавалась всесословная система гимназий, уездных и приходских училищ, - это тоже история светской школы. Одновременно законом 1808 года создавалась новая, фактически внесословная, структура духовно-учебных заведений (приходские и уездные духовные училища, семинарии, академии). В них весьма велико было значение таких светских дисциплин, как иностранные языки, арифметика, алгебра, геометрия, высшая математика, география, российская и всеобщая история, теоретическая и опытная физика, этика, эстетика, история философских систем и пр. Этот период бесконфликтного взаимодействия почему-то остается за рамками статьи Одинцова. А ведь реформы и светской, и духовной школ начала XIX века с уставами 1808-1814 гг. и введением двухлетних приходских школ на принципах "общего начального образования" вырабатывались группой во главе с выдающимся реформатором М.М. Сперанским.
Рассуждения Михаила Одинцова о том, что земская школа в эпоху Александра II "была более дешевой, чем церковная", содержалась земством и лишь отчасти финансировалась государством, далеки от исторической правды. Большинство церковно-приходских школ к тому времени и в последующий период (вплоть до начала 80-х годов XIX века) были бесплатными, создавались по инициативе приходского духовенства за собственный (а не казенный) счет в церковных помещениях или домах причта. Главной мотивацией духовенства при создании приходских школ было просвещение и укоренение в религиозной настроенности крестьянских детей. Материальное положение церковно-приходских школ было весьма скромным, учебники приобретались за счет прихода, оплаты труда преподавателя-священника, за редким исключением, не предполагалось. Между тем эти школы играли важную роль, подготовив почву для появления более эффективной земской системы народного образования. Например, в 1864 году в 22 305 церковных школах обучались 363 865 мальчиков и 63 300 девочек. И это без особого содействия в том государства.
С 1864 года именно земская школа финансируется государством, а церковно-приходская не только остается без финансового участия государства, но и "Положением о начальных народных училищах" 1864 года ставится под надзор губернских и уездных училищных советов, то есть Министерства народного просвещения. Поэтому неудивительно, что после постановления 1864 года число приходских школ, созданных по инициативе приходского духовенства, начинает сокращаться, достигнув к 1881 году немногим более 4 тысяч с 106 385 учащимися.
Утверждение, что "в 80-х гг. явственно проявилось охлаждение государства к проблемам реформирования народного образования", свидетельствует, что автор воспринимает "реформу" исключительно как секуляризацию народной школы. А ведь охранительные контрреформы Александра III - это тоже реформирование, причем государственное, а не православно-клерикальное. Император Александр III, утвердивший в 1884 году Правила о церковно-приходских школах, не "подтвердил курс государства на всемерное поддержание и развитие церковной школы", как полагает Одинцов, а обозначил новый курс, поскольку земские школы, по мнению императора и части общества (в том числе и духовенства, оно ведь тоже являлось немалой частью российского общества), не справлялись с ролью учителя нравственности. С 1884 по 1894 г. количество приходских школ действительно вследствие содействия государственной власти увеличилось с 4640 до 31 835. Однако утверждение, что в земских школах обучались около 400 тыс. человек, что "втрое больше, чем в церковно-приходских школах", есть досадное недоразумение. В 1895 году в 31 835 приходских школах обучались 981 076 человек (что в 2,5 раза больше, чем в земских), а в 1914 году в 38 138 школах - 2 113 894 человека. Что же касается ассигнований, то в 1903 году на одну земскую школу в среднем тратилось в три раза больше средств, чем на церковно-приходскую.
Вместе с тем из картины генезиса русского школьного образования второй половины XIX века как-то совершенно выпала личность выдающегося педагога-просветителя, член-корреспондента Академии наук по отделению русской словесности С.А. Рачинского, чей опыт и чья программа преобразований начальной школы на основе народной религиозности были заимствованы К.П. Победоносцевым при образовательных реформах 80-х гг. XIX столетия. Открывший свыше 20 школ (четыре из которых - на собственные средства) Рачинский сумел совместить религиозно-нравственное воспитание с эстетическим и трудовым. Опыт знаменитой Татевской школы, созданной Рачинским в 1875 году и существующей до сих пор, использовался во многих школах России, школах-интернатах Англии, был высоко оценен Л.Н. Толстым и И.С. Аксаковым. Об этом третьем пути развития школьного дела (пути синтеза светского и религиозного) в статье, увы, не говорится ничего, хотя ради полноты исторической картины следовало бы.
Странно читать у историка слова, что в 1905 г. "православное духовенство, избегая какой-либо публичной критики в адрес духовной школы, было прекрасно осведомлено о ее недостатках". Не только в "Отзывах" архиереев 1905-1906 гг. читаем мы критику в адрес устройства приходских и духовных школ. Достаточно взять подшивку церковных газет и журналов духовных академий (например, "Богословский вестник" или "Православный собеседник") за те же 1905-1906 гг., чтобы найти там множество публичных критических материалов о положении духовной и приходской школ.
Трудно согласиться и с пафосом утверждения, что, "несмотря на насильственное насаждение церковно-приходской школы, она отторгалась просвещенной частью общества, не признавалась земством и не была популярной в рабочей и даже крестьянской среде". "Просвещенная часть общества" - такой же миф, как "вся мировая общественность", я уже не говорю о том, что многие крестьянские и - что может показаться читателю совсем удивительным - рабочие сходы в 1917-1918 гг. высказывались за преподавание их детям Закона Божия. Кроме того, трудно понять, почему тогда (по словам самого же автора) после октябрьского переворота 1917 года "практическому отделению школы от Церкви┘ противодействовали Православная Церковь и значительная часть учительства". Откуда взялась эта "значительная часть учительства"? Из какой-то "непросвещенной части общества" или из какой-то другой среды?
Более чем странным представляется утверждение, что "к началу 20-х гг. были в целом найдены оптимальные решения большинства аспектов этой многоплановой проблемы". "Оптимальность", надо полагать, выразилась в коренной ликвидации всей системы не только начального религиозного (церковно-приходских школ), но и духовного образования (духовных училищ, семинарий и академий).
Каким-то недоразумением представляется и утверждение автора, что "иная ситуация сложилась после принятия 8 августа 1929 г. (в действительности 8 апреля 1929 г. - Прим. А.Ж.) ВЦИК и СНК РСФСР постановления "О религиозных объединениях". Оно предусматривало для совершеннолетних┘ возможность обучения в специальных духовных учебных заведениях". Предусматривать-то, может быть, и предусматривало, как и сталинская Конституция предусматривала религиозные права, да только тогда уже не было ни одного православного духовно-учебного заведения. И "иной ситуации" сложиться было негде.
В СССР "оптимальное решение" школьного вопроса было найдено с большевистской решимостью и в большевистские сроки: методом ликвидации всех духовных и приходских школ, поэтому о какой конкуренции государства и Церкви можно говорить в советский период? Наконец, в постсоветские годы, когда появилась возможность достаточно независимого развития системы религиозного образования, говорить о конкуренции и вовсе беспочвенно по причине полной "неконкурентоспособности" современных духовных школ. И виной тому был в немалой степени именно советский период "оптимального решения" школьного вопроса в России. На рубеже XIX-XX вв. внесословная система духовно-учебных заведений впервые достигла такого образовательного уровня, что академии могли конкурировать с университетами, а семинарии с гимназиями. Но полноценному развитию нового этапа реальной "конкурентоспособности" церковной школы помешал большевистский переворот октября 1917 года.
Сегодня "школьный вопрос" для Русской Церкви опять начинается с тяжелых дискуссий, поиска форм, содержания и смысла религиозного присутствия в школе, выработки концепции реформ духовно-учебных заведений. В свою очередь государство, озабоченное реформой светской школы, еще находится в поиске той модели, которая могла бы быть положена в основание современного образовательного процесса. Каковы будут результаты всех этих поисков и реформ - покажет время.
