Инна Тимченко
Владимир Путин, бывая в родном городе, не забывает отдать дань памяти тем, кто пережил эти страшные годы.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)
Празднование 60-летия со дня полного снятия блокады Ленинграда для блокадников стало очередным поводом вспомнить страшное время, ушедших родных, не переживших мук, ужасы голода и бомбежки.
Для пожилого петербуржца Александра Сергеевича Трофимова, мальчишкой пережившего те тяжелые годы, снятие блокады не означало окончания страданий. Он рассказывает, что с прорывом блокады город перестали бомбить, но продуктовые карточки оставались до окончания войны. Люди продолжали умирать от голода, правда, паек увеличился с 250 до 300 граммов хлеба в день. За стакан крупы блокадники готовы были продать ювелирные изделия, антиквариат, картины, да и все, что имело хоть какую-нибудь ценность. А многие из тех, кто вдруг получал доступ к нормальной пище, нередко умирали, потому что истощенный организм не мог принять пищу, от которой отвык.
– Когда началась война, мне было восемь лет, – рассказывает Александр Сергеевич. – Отец и мать работали на оружейном заводе «Арсенал». С первых дней войны завод перевели на казарменное положение. Правда, мать раз в две недели отпускали на несколько часов домой, а мужчины не имели права покидать территорию завода. Так что остались мы с бабушкой вдвоем. Помню, как мы с бабушкой возвращались из Народного дома. Добирались с Петроградской стороны почти сутки до своего Кондратьевского проспекта. Наш трамвай постоянно останавливался из-за воздушных налетов, а мы бежали в бомбоубежище. Я насчитал за дорогу 23 налета.
Спали мы с бабушкой вместе, чтобы теплее было. А 23 февраля, как раз в День Красной Армии, она умерла. Глянул я на нее, мертвую, а по ее лицу вши полчищами ползают. Я прямо с простыней стащил ее с кровати и отволок к окну. Просыпаюсь ночью, коптилка горит, слышу писк, посмотрел в сторону окна, а там в свете коптилки тени мечутся – крысы едят ее тело. Жутко стало. Забился я в угол под одеяло и до утра уснуть не мог. Поутру решил ее хоронить. Жили мы на пятом этаже, но спустить труп вниз не составляло особого труда, так как все ступени обледенели (люди воду носили и проливали). Внизу положил ее на саночки и повез на Богословское кладбище, что рядом с Пискаревским. Когда мать на побывку пришла, бабушки уже не было. Как мы потом посчитали, из 72 наших родственников и друзей семьи в живых после блокады осталось лишь девять человек.
С наступлением весны жить стало легче. Солнышко пригрело, начала прорастать зелень. Рвали лебеду, крапиву – суп из них варили. И еще за землей ходили. На Бадаевских складах она после пожара сладковатая была от сахара. А в районе Сосновки, где на станции из-за диверсии был взорван состав с крахмалом, земля была крахмалом пропитана. Кисель варили из этой земли.
Школьники в Ленинграде целый год не учились, занятия возобновились в 1942 году. Из-за постоянных бомбежек уроки проходили в подвалах-бомбоубежищах. А в 1943 году у завода имени Сталина пришвартовался минный заградитель – военный корабль. Матросы высыпали на пирс и под баян плясали «яблочко». Вымерший город, дым пожаров, а они танцуют, да так отрешенно... Из ада вырвались, с Балтики мало кто возвращался.
В 1944 году на первомайские праздники был салют. А мы с пацанами решили свой салют устроить. Натаскали на крышу штук 400 ракет и в девять часов вечера рванули. Но участковый с дворником нас всех четверых поймали, мою мать с работы вызвали, и она мне такую «ижицу» прописала, что неделю потом сидеть не мог.
Когда я хожу по городу, нет-нет да и всплывают в памяти те времена: пожарища, холод, голод, бомбы (я за блокаду 12 фугасок скинул с крыш). Вспоминаю, что вот у этого дома долгими ночами стоял за пайкой хлеба, а теми улицами ходил к Неве за водой примерно за три километра, где-то в этих дворах собирал дрова – куски заборов, обломки мебели. Встают перед глазами трупы умерших от мороза и голода людей, зачастую с вырезанными мягкими частями тела┘ Тогда еще я не понимал зловещего смысла обезображенных трупов, лишь после услышал от взрослых, что в городе было немало охотников за человеческим мясом.
А когда бываю у кинотеатра «Гигант» (ныне это казино «Гигант-холл»), что на площади Калинина, перед глазами встает картина казни (сразу после победы) семерых немцев. Народу – море. Прямо у памятника Калинину виселицы стоят. Детская память цепкая, я даже фамилии двоих из фашистов запомнил. Крайний справа был рядовой Янике, он плакал, а генерал-полковник Ромлингер как рявкнет на него, и тот замолчал. Машины, на площадках которых они стояли, дернулись, и приговоренные повисли на веревках.
Страшные это воспоминания, не дай бог кому пережить такое.
Санкт-Петербург
