Раис Сулейманов
Фото Reuters
Уголовная среда, СИЗО, тюрьмы и колонии стали питательной средой для распространения нетрадиционных для России течений зарубежного ислама радикального толка. Криминальный мир с его набором ценностей и мировоззренческих установок дает много возможностей религиозным фундаменталистам для вербовки в свои ряды новых последователей, оказавшихся за решеткой по бытовым статьям Уголовного кодекса.
Работу с заключенными среди мусульманских религиозных деятелей в России начал известный в регионе проповедник Касым Нуруллин, много сделавший в Татарстане для духовного окормления зэков. Пик его деятельности пришелся на 1990-е годы, и он активно способствовал тому, чтобы почти в каждой колонии или СИЗО республики появилась молельная комната или была построена мечеть. Но искреннее служение Касыма-хазрата, который видел в религии возможность для нравственного совершенствования и исправления преступивших закон, приобрело другие формы после того, как с 2002 года Отделом по связям с силовыми структурами (в его ведение входила также работа со спецконтингентом в Духовном управлении мусульман Татарстана) стал руководить Марат Кудакаев. Эксперты склонны считать, что именно в это время появилась даже специальная теория «тюремного джихада», согласно которой уголовники могут стать авангардом в деле построения халифата – исламского государства.
Под «тюремным джихадом» стоит понимать практику вовлечения криминального элемента в ряды исламских фундаменталистов прямо на территории пенитенциарных учреждений. Сам подход понятен: взять в руки оружие и убить человека «на пути джихада» – это требует определенной смелости и морально-психологической устойчивости. И кто как не уголовники могут быть способны на такие поступки. Тем более что ценности зоны, построенной на системе неписаных воровских законов, легко могут быть подменены ценностями религиозного экстремизма: «жить по понятиям» – «жить по шариату», «государство ментовское» – «государство кяферское» (кяфер – неверный. – «НГ») и т.д. Соответственно убить «кяфера» равносильно тому, чтобы «пришить лоха». Популярные у зэков «русский шансон» и заунывные песни про «нелегкую жизнь воровскую» у ваххабитов имеют свой аналог в виде творчества чеченского барда Тимура Муцураева, чьи песни посвящены нелегкой жизни скитающихся по горам «воинов джихада». Романтизация криминального мира в глазах самих уголовников легко перекликается с эстетикой и этикой ваххабизма: общие представления о добре и зле, о правильном и плохом, а жизнь «по понятиям» легко подменяется жизнью «по шариату» в фундаменталистском его понимании.
Самым известным примером того, что тюрьма может стать местом для вербовки в ряды ваххабизма, является случай вокруг колонии № 2 города Новоульяновска. Именно там одним из лидеров «ульяновского джамаата» Валерием Ильмендеевым была создана ячейка «Имарата Кавказ». Принявший ислам ваххабитского толка еще на свободе, Ильмендеев, оказавшись на зоне, сразу развернул активную пропаганду в среде заключенных. Став «амиром» этого тюремного джамаата, он сумел из рядов уголовников собрать «шуру» – совет джамаата, с помощью которой принялся вербовать сокамерников в свои ряды. Лидеру виртуального исламистского государства «Имарат Кавказ» Доку Умарову был дан «байят» (клятва), при этом велась координация с теми единомышленниками, что находились и на воле. По выходе на свободу члены джамаата должны были отправиться на Северный Кавказ «для ведения джихада», а вторая колония Новоульяновска превращалась в вербовочный пункт для террористического подполья. Ситуация усугубляется тем, что тюрьмы становятся лагерями по рекрутированию боевиков не только для «горячего юга» страны, но и для самого Поволжья, где летом 2012 года появились свои террористы, совершившие теракт в отношении муфтия Татарстана Ильдуса Файзова и убившие одного из крупных богословов традиционного ислама Валиуллу Якупова. Как первый «амир» Татарстана Раис Мингалеев, так и второй лидер экстремистов в границах Урало-Поволжья «вилаета Идель–Урал» Роберт Валеев имели за плечами сроки судимости, в ходе отбывания которых на зонах приобщились к ваххабизму.
Небольшие сроки, к которым приговаривают религиозных экстремистов, делают ситуацию просто патовой. Успех пропаганды фундаментализма среди зэков приводит к тому, что нередко бывают случаи, когда проповедники радикал-исламизма сознательно попадали в тюрьмы для того, чтобы вербовать новых адептов на зоне. В Башкортостане зафиксированы случаи неоднократной отсидки идеологов «Хизб ут-Тахрир», которые, попадая на незначительные сроки по 282-й статье (от полугода до двух лет), используют это время, чтобы вести дагват (пропаганду) в криминальной среде. Приходится констатировать, что один фундаменталист обращает в свою идеологию до 7–10 сокамерников, отбывающих наказание по «бытовым» статьям. К тому же в глазах единомышленников на воле отсидевший «за веру» становится авторитетом – это особенно впечатляет молодежь. Вот почему все чаще и чаще среди экспертов звучат предложения о необходимости изоляции религиозных радикалов от остальных заключенных, возможно, за счет помещения их для отбывания заключения в камеры-одиночки.
Приход к руководству казанским муфтиятом Ильдуса Файзова ознаменовался новым изменением работы с тюремным спецконтингентом. Во главе отдела по координации и взаимодействию с ФСИН стал Айрат Зарипов, с самим ведомством было заключено соглашение, после чего была впервые проведена инвентаризация всей находившейся в мечетях и молельных комнатах литературы, которая была заменена на соответствующую ханафитскому мазхабу – традиционной религиозно-правовой школе Поволжья. Впрочем, это только начало большой работы, и если в Татарстане хоть как-то начали выправлять эту сферу, то сложнее ситуация обстоит в других регионах Поволжья.
Пока система пенитенциарных учреждений России пронизана невидимой сетью джамаатов, образуя своеобразный тюремный халифат: здесь и лагеря для вербовки боевиков, здесь и благодатная почва для пропаганды призыва к джихаду, здесь и возможность обретения авторитета для дальнейшей работы на воле.
