Александр Коньков
Фото Reuters
В Государственной Думе продолжается рассмотрение законопроекта о внесении изменений в Федеральный закон «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации», предполагающий систематизацию двухуровневой системы управления российскими городами и районами. Представляя собой, безусловно, самостоятельную реформу местного самоуправления, данные изменения являются своего рода логическим довершением более широкой политической реформы, реализуемой в России на протяжении последних лет и предусматривающей обновление подходов к многопартийности, выборным процессам, федерализму – всему тому, что составляет каркас динамичной российской демократической модели.
Причем если в периоды прежних изменений их сутью становилось в большей степени конкурентное взаимодействие пространств публичной и административной политики, которое проявлялось в императивном государственном регулировании: запрещено все, что прямо не разрешено, – сегодня отношения между этими пространствами приобретают более конгруэнтный, кооперативный характер. Регулирование политических процессов ориентируется на очевидную диспозитивность: разрешено все, что прямо не запрещено соответствующими законами.
Не вдаваясь глубоко в суть отдельных элементов политической реформы последних лет (чему посвящено много самостоятельных аналитических дискурсов), интересным представляется посмотреть на ситуацию с точки зрения того, что это может значить для конкретных политических акторов: партий, кандидатов, избирателей, различных заинтересованных лиц и организаций. Очевидный общественный запрос всегда один: а ради чего, собственно говоря, нужна очередная реформа? В чем смысл различных, подчас сугубо профессиональных, технических корректировок в механизме, который так или иначе функционирует на протяжении двух десятков лет? В сугубо утилитарном, экономически обусловленном видении любая институциональная реформа должна способствовать сокращению тех или иных «провалов» которые возникают в ходе активности государства и его взаимодействия с обществом. С точки зрения политической системы это означает, что в результате реформы граждане должны получить более эффективные, удобные, отвечающие их потребностям механизмы реализации демократических прав, политического участия, выражения своей воли в рамках государственных институтов.
Ретроспективный обзор электоральной динамики за последние несколько лет демонстрирует несколько важных закономерностей, которые всё явственнее начинают определять систему координат сегодняшнего российского внутриполитического взаимодействия, которое сильно отличается от «вчерашнего».
Во-первых, можно вести речь о качественном снижении препятствий к участию в легальной и цивилизованной политической борьбе, коей являются выборы, проводимые сегодня на всех уровнях власти. Если прежде основное оправдание было связано с невозможностью «протиснуться» в «политическое меню», обусловленной сознательно создаваемыми препятствиями, то сегодня способность попасть туда появляется практически у каждого. Вопрос в том, позволит ли это попадание остаться далее политическим субъектом и быть включенным в бюллетень вновь: прямой и недвусмысленный отказ в доверии от избирателя – это все же не то же самое, что отказ в регистрации от избиркома. Сегодня уже приходится вспоминать, как когда-то можно было годами изощряться в претензиях к «кровавому режиму», в реальном выборном процессе, однако, участвуя откровенно спустя рукава, и при этом оставаться в определенном политическом истеблишменте с регулярными интервью и авторскими колонками в прессе (как в российской, так и зарубежной). Теперь в случае поражения в реальной конкурентной борьбе, коей становятся открытые для всех выборы, подбирать аргументы для удержания интереса аудитории становится куда сложнее.
Если посмотреть, скажем, на региональные и муниципальные избирательные кампании двух одинаковых временных отрезков – два года до реформы и два года после ее начала, – то можно обнаружить, в частности, заметное снижение отказов в регистрации кандидатам, выдвинутым политическими партиями на различных выборах. Если в 2010–2011 годах на выборах депутатов региональных законодательных собраний таким кандидатам отказывали в среднем в 3% случаев, то в 2012–2013 годах уже почти в два раза меньше. Если в 2010 году на выборах представительных органов местного самоуправления региональных центров в общей сложности в регистрации отказывалось 5,3% выдвиженцев от партий, то в 2013 году (уже с учетом значительного, в 10 раз, роста числа партий в России) отказ получали лишь в 2,7% случаев. Налицо фактически двукратное сокращение числа такого рода прецедентов.
Можно говорить, что либерализация законодательства и курс на конкурентность и легитимность выборов привели к снижению доли отказов кандидатам, выдвинутым политическими партиями. Свою роль здесь играет, вероятно, и имевшее место обновление модели внутриполитического модерирования – в широком смысле этого слова: поддерживать политический диалог в стерильных условиях больше никому не интересно. Наиболее ярким примером системности усилий по снижению доли отказов кандидатам от партий является динамика этого показателя как раз на выборах в представительные органы административных центров субъектов Российской Федерации.
Во-вторых, все чаще побеждать на выборах стали новые лица, в числе которых немало оппонентов действующих депутатов и руководителей. В 2013 году мэром Екатеринбурга стал выдвиженец «Гражданской платформы» Евгений Ройзман, а мэром Петрозаводска – поддержанная «Яблоком» Галина Ширшина. В 2014 году третий по численности населения (после Москвы и Санкт-Петербурга) город России Новосибирск возглавил коммунист Анатолий Локоть. В этом же контексте можно упомянуть и Алексея Навального, который хоть и проиграл мэрские выборы в Москве, но все же участвовал в них.
Примечательны в этом отношении в целом губернаторские выборы, уже дважды состоявшиеся с момента их возвращения в рамках единых дней голосования: региональная политика привлекает все больше восходящих лидеров в публичное пространство. Прежде большинство таких политиков предпочитали проявлять исключительно закулисную активность, да и то в меньшей степени собственно в самом своем регионе. Сегодня задача побеждать именно на выборах заставляет их активнее взаимодействовать непосредственно с гражданами, своими потенциальными избирателями, становиться известными в их глазах.
В-третьих, сама публичная политика перестала концентрироваться исключительно в столице. Все чаще информационными поводами для общефедеральной повестки становятся избирательные кампании на уровне того или иного региона, а порой и муниципалитета. Это как уже упомянутые примеры, так и, допустим, кампании РПР–ПАРНАС на выборах в Думу Ярославской области или «Гражданской платформы» – в Законодательное собрание Иркутской области в 2013 году. Подобная тенденция – признак не только децентрализации общефедеральной политической повестки, но и ее приближения к самим гражданам, актуализации партийной конкуренции с учетом запросов самих людей, живущих в различных частях России.
В-четвертых, возвращение к практике мажоритарных округов с возможностью гибкого сочетания их с пропорциональной системой на основе партийных списков позволяет оптимально балансировать между политиками-личностями и политиками-партийцами. Победы на выборах новых ярких лиц происходят на фоне очевидного роста доли партийных выдвиженцев на выборах всех уровней. То есть побеждать активные и амбициозные политики начинают именно тогда, когда получают поддержку какой-либо политической силы – пусть даже не представленной на федеральном уровне. Так, доля кандидатов, представляющих какие-либо партии на выборах, выросла с 88% в 2010 году до почти 98% в 2013 году.
Если ретроспективно обобщать все ключевые изменения законодательства и соответствующей практики публичной политики – от либерализации партийного строительства до стимулирования идейно-электоральной конкуренции на различных уровнях, важнейшей особенностью становится активизация политического плюрализма, придание ему ускорения. В России всегда было множество представлений и установок относительно того или иного будущего страны, региона, родного города, однако в силу всевозможных исторических причин все они тяготеют к кухонно-нарративному воспроизводству – довольствуются лишь фактом своего декларирования и повторения. Политическая же система, которой необходимо постоянное развитие, нуждается в динамике собственно политического процесса, а не только его идеологического базиса. В условиях глобализации общественной жизни и задач повышения конкурентоспособности страны развитие политической системы требует такой же конкуренции и среди политических акторов – конкуренции активной, перманентной и цивилизованной, основанной на суверенных правилах страны и – обязательно – ориентированной на результат. И как показывает становящаяся все более многообразной выборная активность, институциональные ориентиры выстраивают дорогу в нужном направлении. Сами политики идут на более тесный контакт с людьми, и их деятельность все больше становится подчинена основному демократическому результату – завоеванию их голосов, а не политтехнологическим играм, которые относительно недавно можно было повсеместно наблюдать.
