Дом, где поселился страх

Его называли по-разному - "Дом правительства", "Дом Иофана" (по имени архитектора - автора проекта), "Жилой комплекс ЦИК-СНК СССР", но c появлением книги Юрия Трифонова его чаще стали называть "Домом на набережной".

В этот дом были переселены представители высшей партийной и государственной элиты, которые ранее, после переезда в 1918 г. правительства из Питера в Москву, жили в лучших отелях Первопрестольной - "Метрополе", "Савое", "Национале", переименованных в дома советов. Строительством дома руководила правительственная комиссия, созданная в 1927 г., под председательством Рыкова. Бдительное око заместителя председателя ОГПУ Ягоды держало на прицеле эту "стройку века". В 505 квартирах дома на Берсеневской набережной в соответствии с партгоссубординацией предполагалось расселить избранных - членов ЦК ВКП(б), наркомов, заместителей наркомов, начальников главков, начальников отделов наркоматов. Потом к ним присоединились Герои Советского Союза, писатели-классики соцреализма, функционеры Кремля, ВЦСПС, Профинтерна и Коминтерна...

Автор проекта этого дома Борис Иофан имел хорошее классическое образование: окончил художественное училище в Одессе, проходил практику у петербургских архитекторов, накануне Первой мировой оказался в Париже, затем изучал в Италии шедевры античности и Возрождения. Прибывший в 1924 г. в Рим председатель Совнаркома Алексей Рыков предложил ему, выпускнику Римского высшего института изящных искусств, который он окончил в 1916 г., вернуться на родину. От малоэтажных жилых домов в рабочих поселках Донбасса архитектор вырос до правительственного заказа особой важности. В это время в архитектуре господствовал конструктивизм - как наиболее соответствующий эпохе своей функциональностью стиль. Однако к началу 30-х годов советские имперские вкусы потребовали парадности, что также нашло отражение и воплощение в "Доме на набережной". Новые властители жизни не хотели жить в скудных аскетических объемах конструктивизма...

Жилой комплекс на Берсеневской, с одной стороны, воплощал концепцию "новой жизни" с ее обобществлением быта во всех его мелочах: здесь были кинотеатр и клуб, столовая, библиотека, спортзал, магазин, детский сад и ясли, прачечная, амбулатория, почта и сберегательная касса. Во дворах работали фонтаны. С другой стороны, наборовшись всласть с мещанскими "канарейками", новая власть захотела "изячной жизни". Стены в квартирах были расписаны клеевой краской "под шелк" и "греческие колонны", на потолках - экзотические пейзажи, вазы с фруктами. Впрочем, мебельными изысками интерьеры не блистали: она - мебель - была массивная, громоздкая, однообразно-одинаковая. Казенный вид стульев, тумбочек, кроватей усугублялся инвентарными металлическими табличками: "Гражд. отд. управ, ком. моск. Кремля". До сих пор у кого-то из жильцов сохранились квадратные обеденные столы или серванты-буфеты (отделения снабжались табличками: фарфор, салфетки, ложки, вилки) из мореного дуба.

"Съемщику выдавался "Акт по приему квартиры в доме ЦИК-СНК". Предоставлялась опись оборудования - стены, потолки, двери глухие, застекленные, замки врезные американские, электрический звонок с кнопкой, цепочка с фарфоровой ручкой, абажуродержатели... В конце описи - "квартиру принял, квартиру сдал". Прилагались также правила "общения" с оборудованием: выключатели вращать только по направлению часовой стрелки, не бросать в унитаз кости и коробки, не ударять по трубам ничем тяжелым и даже - не становиться на них ногами..."

О жильцах дома сейчас можно узнать, не заходя в него: на стенах дома - 25 мемориальных досок с именами советских функционеров - Постышева, Шверника, старых большевиков - Стасовой, Петровского, писателей - Серафимовича и Тихонова, композитора Александрова, авиаконструктора Микояна и т.д. Самыми именитыми жильцами дома были Хрущев, Поспелов, Поскребышев, Косыгин... Здесь жили наркомы: нефтяной промышленности - Байбаков, угольной промышленности - Вахрушев, черной металлургии - Тевосян, здравоохранения - Каминский, председатель Госкино - Большаков, академики Тарле и Варга, журналист Кольцов... Статистика гласит, что в "Доме на набережной" проживали 6 членов и кандидатов в члены Политбюро, 63 наркома (министра), 19 маршалов и адмиралов - и среди них четырежды Герой Советского Союза Георгий Жуков. Здесь жили летчики-челюскинцы Водопьянов и Каманин... Нередко квартиры использовались в конспиративных целях и жильцы проживали в них под чужими именами, как, например, разведчик из ЮАР Дитер Герхардт и его жена Рут. Из титулованных особ стены дома помнят принца и принцессу Лаоса. Миграция жильцов дома была постоянной: например, в квартире 221 проживал маршал Тухачевский, в гости к которому приезжал из-за границы в отпуск Раскольников, а позже в квартиру вселился первый заместитель Берии - Меркулов, и уже его навещал Лаврентий Павлович, который и сам недолго жил в этом доме... Примечательным жильцом был Карл Радек, один из лучших публицистов советской эпохи, поставивший свое перо на службу большевикам. После ареста Радека осталась его громадная черная собака, она бегала по дворам и ни к кому не подходила...

"Светлого здесь было мало - смешное перемешалось с трагедией. Конечно, жизнь детей была радостной. Родители от них все скрывали, все проблемы в те времена обсуждались шепотом на кухне. А дети жили своей жизнью - дружили, влюблялись, обменивались записочками, даже искали подземный ход, поскольку в старину на Берсеневке располагалась вотчина Малюты Скуратова... Как ни странно, но ребята не бегали купаться или ловить рыбу к Москва-реке, видимо, она и тогда уже не годилась для купания. А потом у многих были дачи в Серебряном Бору. Еще одним развлечением мальчишек было такое: собирались в одной из квартир и подглядывали в соседние окна, как девушки переодеваются, - это у них называлось "посмотреть на Надьку"... Отношения родителей не сказывались на отношениях детей. Например, один из жителей дома мне рассказывал, что они часто зазывали сына всесильного тогда деятеля ЦК Мехлиса в Александровский сад и там били. Это был очень тихий мальчик, который с необъяснимым смирением всегда шел с ними. Хотя ему было достаточно пожаловаться отцу - и не только родители этих мальчишек, но сами они загремели бы в определенные учреждения. Впрочем, колотили его отнюдь не потому, что он был сыном Мехлиса, а потому, что давал себя бить... Праздничными событиями были для мальчишек приезды Василия Сталина, у которого был один из первых мотоциклов - и он всем давал на нем покататься...

Большим развлечением был клуб. Многие дети участвовали в самодеятельных спектаклях. Один мальчик как-то утащил у отца пистолет и во время спектакля вытащил его. Все замерли от ужаса. По совету взрослых он его выбросил в реку - и оказался прав: вечером уже пришли с обыском... Другая трагикомическая история, связанная с оружием: мальчик нашел у отца пистолет и начал его рассматривать. Вдруг пистолет выстрелил, пуля пробила стекло - и тут за окном рухнул храм Христа Спасителя. Представляете ужас ребенка! Он потом еще долго пребывал в уверенности, что это случилось из-за него...

Дети безошибочно чуяли доброго и недоброго человека, и одна из жительниц дома - в прошлом знаменитая революционерка Землячка, была для них просто злой старухой. С ней на одной площадке жила семья Металликовых, у которой был песик. Однажды этот песик пробрался в квартиру к Землячке и нагадил. Был жуткий скандал. Революционерка чуть ли не в ЦК жаловалась...

В "Доме на набережной" многие дружили семьями, ведь ответственных квартиросъемщиков нередко связывала ссылка, гражданская война. В гостях обсуждали животрепещущие вопросы времени, играли в шахматы... Впрочем, привычки у жильцов были разные: жил в нашем доме и ударник Стаханов. Он здесь очень скучал, поскольку не привык к такой жизни, довольно сильно попивал и, играя на гармошке, вовсю отплясывал у себя в квартире. Соседи очень жаловались..."

Жизнь есть жизнь. Девчонки и мальчишки влюблялись друг в друга. Сережа Савицкий (у него в роду были генерал-губернатор, фабрикант, знаменитый художник) увлекался чаще других, и лирические формулы на стенах дома "Имярек плюс имярек равняется любовь" редко обходились без его имени. Его сверстница Вера Барабанова была влюблена в маршала Тухачевского и по вечерам вместе с подругой Тамарой Ореховой дожидалась знаменитого военачальника во дворе. В квартире выпускника кадетского корпуса и бывшего русского офицера Тухачевского устраивались детские концерты. Аккомпанировали на рояле, принадлежавшем когда-то основателю Московской консерватории Николаю Рубинштейну. Сам маршал играл на скрипке Страдивари, его домашние тоже музицировали.

Передавали шепотом историю местных Ромео и Джульетты - Володи Шахурина, сына наркома авиационной промышленности, и дочери дипломата - Нины Уманской. Нина вместе с родителями должна была уезжать в Мексику, куда ее отец был назначен послом. Влюбленный в нее Володя, видевший в Нине свою невесту, запретил ей уезжать. Девушка отказалась, и он застрелил ее и себя на лестнице Каменного моста...

А по квартирам и подъездам, улучшая жилищные условия, кочевали "вечные кремлевцы" - дети и внуки членов Политбюро. Они имели специальный пропуск - красный сафьян с гербом, фиолетовые печати: "Управление коменданта Московского Кремля" и буквы-шифры: НГ, Н-4... К отпрыскам были приставлены домработницы, которые ходили для них за кремлевскими обедами или за лекарствами в центральную кремлевскую аптеку на улицу Грановского. Домработницы также ходили в прачечную при доме, водили детей в местный детсад, выгуливали собак. Это были, как правило, деревенские женщины, которые часто, как это случается, становились членами семьи.

"Вообще-то этот дом был, по сути, большой деревней. Во дворе сидели домработницы, обсуждали всех: кто с кем куда прошел. Материала для разговоров у них был много: лирических романов было не счесть! Огромной популярностью среди молодежи пользовалась очень красивая девушка Роза Смушкевич, дочь знаменитого "генерала Дугласа", начальника Военно-воздушных сил, героя испанской войны, дважды Героя Советского Союза Якова Смушкевича (за его поимку Геринг объявил миллион немецких марок!). У нее был, как говорится, открытый дом, и - что немаловажно! - одна из первых радиол-автоматов, которая могла сама менять пластинки. Во двор радиолу не носили - слишком громоздкая. Танцы проходили в большой квартире у Розы. А если у кого-нибудь еще, то обязательно с ее пластинками. Танцы также были и в соседнем кинотеатре "Ударник". Так что у старушек, расположившихся в дворе, не иссякали темы для обсуждения. Когда Хрущев привез из деревни свою мать, он поселил ее в этом доме. Она также выходила со своим легким стулом во двор, садилась у подъезда и, лузгая семечки, спрашивала у всех проходящих детей, как дела в школе, дома, как мама с папой. Хрущеву, бывшему тогда первым секретарем городского комитета партии, это жутко не нравилось, и он поменял квартиру на другую - с балконом, чтобы она могла дышать воздухом, не выходя во двор. На этом балконе ей, наверное, было очень тоскливо. Ведь она выходила во двор, чтобы хоть как-то участвовать в жизни... Домработницы, повара и прочая прислуга жили в коммуналках в этом же доме. Они никак не общались с высокопоставленными жильцами. Это были два раздельных мира, которые никак не соединялись. Да и прислуга в этом доме была особая - те, кто не мог устоять перед напором, становились осведомителями НКВД. Но многие проявляли уникальное мужество. Дело вот в чем: когда в роковые годы забирали родителей, детей - при отсутствии опекуна - отдавали в детские дома; но нередко домработницы становились опекунами у детей в разрушенных семьях. Инна Ароновна Гайстер рассказывала, что после ареста ее родителей троих детей взяла к себе их домработница Наташа. "Обломки семей" после арестов по традиции переселялись в доме в коммуналки, в подвалы. Когда дети Гайстеров оказались в жуткой подвальной квартире, Наташа с удовлетворением сказала: "Вот отсюда нас уже не выселят!"

А бывало и так, как вспоминает Михаил Коршунов, что одни жильцы приводили к себе и селили членов репрессированных семей: Галя Иванова привела к себе Олю Базовскую, которая так и осталась жить у них в семье, пока ее мать не вышла из заключения. Отец Гали - старый большевик Борис Иванович Иванов - главный организатор хлебопечения в стране, в доме его называли Главхлеб и Главмука. Этажом ниже, под квартирой Ивановых, поселилась на какое-то время Светлана Аллилуева, дочь Сталина. Бывший булочник столкнулся со Сталиным на лестнице в подъезде. "Это ты, Иванов?" - удивился Сталин. Когда-то они в одних санях проделали путь из Туруханской ссылки на призывной пункт. Иванов кивнул. Больше Сталин, к счастью, ни о чем не спросил... Кстати, любопытная деталь: на кухнях было предусмотрено - вроде бы совершенно ненужное - отверстие в стене: специально для вытяжной трубы самовара! Ведь многие ссыльные на поселении привыкли сидеть у самовара - и архитекторы учли даже эту особенность домашнего уклада тогдашних жителей дома...

Жизнь шла своим чередом. Все чувства были распахнуты, на свету (и под неусыпным прищуром!). В доме знали о сильной любви наркома Петра Петровича Ширшова к своей жене, замечательной актрисе (увы, и эта история связана с трагедией: в один день супруга Ширшова ушла из дома и исчезла. Полгода не знали, где она, потом оказалось - арестована). Какое-то время всех занимала потасовка в клубе на спектакле "Любовь Яровая". Сергей Савицкий (после фильма "Джульбарс" он носил кличку Абдуло) обиделся на реплику какого-то зрителя из зала и кинул в него реквизитным аппаратом полевого телефона. Зритель не остался в долгу и бросился на сцену вместе с другими сочувствующими. Артисты тоже были не лыком шиты. Завязалась потасовка... Демократизм существовал на бытовом уровне. Сын знаменитого партийного деятеля Артема (Сергеева) - тоже, как и отец, Артем, не один год провел в семье самого вождя: "Сталин читал нам вслух Зощенко... И очень хорошо. Вдруг тормозил на какой-нибудь фразе и, покачивая головой и улыбаясь, говорил: "Тут товарищ Зощенко что-то засмущался, очевидно... ГПУ..." Вообще Сталин бывал в этом доме раз или два, не больше, у своей дочери Светланы, которая жила здесь некоторое время. Стены помнят и присутствие Берии. Жили, в общем-то, весело, часто были вечеринки с танцами. Берия тоже на них приходил, веселился, танцевал...

"В 8-м подъезде пьяный Малютка - нарком Ежов - выплясывал лезгинку без сапог, в носках и галифе, а охрана дергала люстры, проверяла, чтобы не оборвались; бродила несчастная, отсидевшая срок сестра жены Сталина Анна Сергеевна. В 30-е годы покрикивали едкими характерными бошевскими сигналами правительственные "паккарды", телохранители упражнялись двухпудовыми гирями, собаководы тренировали сторожевых псов, на спецмашинах доставлялись для особых кремлевцев запечатанные кремлевские обеды... В подвальном этаже под первым подъездом имелся тир, слышались выстрелы. Часто приходила жена Тухачевского, в кожаной куртке, стреляла из пистолета. К ней присоединялся еще кто-нибудь из жен военных..."

Трагические 30-е годы выкосили многие семьи обитателей дома. Если ночью в "Доме на набережной" светились окна, это не значило, что их жильцы заняты сверхурочной работой, - до самого утра шли обыски. В квартирах стрелялись, выбрасывались из окон, вешались, травились газом и снотворным... В одном 1938 году почти 300 квартир были опечатаны, а квартиросъемщики сидели на Лубянке.

После войны и тем более после смерти Сталина общественный интерес к дому теряется. После смерти вождя жители иногда видели на балконе квартиры, где жила Светлана Аллилуева, вывешенную для проветривания на перила знакомую по фотографиям и картинам шинель...

Новое советское чиновничество нашло другую среду обитания. Но возникла идея создания музея, посвященного этому социально-культурному феномену советского общества. Этим занялись Тамара Тер-Егиазарян (старожил дома еще с 1931 г.) и группа жильцов. В сентябре 1989 г. - сначала в Красном уголке, затем в одной из квартир "Дома на набережной" музей открылся. В 1998 г. он получил статус муниципального. Сейчас в экспозиции представлена история строительства "Дома на набережной" и среда обитания 30-х гг.: реконструирована меблированная жилая комната с бытовой техникой тех лет - радиоприемниками, патефонами, телефонными аппаратами. Руководит музеем вдова писателя Юрия Трифонова, давшего дому имя, известное всему миру. Этот дом - памятник нашей общей судьбе.