Кристина Рудык
Такие нужные слова...
Гриша Брускин. Фундаментальный лексикон. Из каталога выставки «Русский авангард и современное советское искусство»
ЗвонИт или звОнит?
Каждый раз одну и ту же информацию мы передаем по-разному, выбирая из того неисчерпаемого арсенала средств, который нам предоставляет язык: бегемот или гиппопотам, тронуть или прикоснуться, Я тебя люблю или Я люблю тебя, Иду, улыбаясь или Иду и улыбаюсь – выбор может быть любым, но зависит от того, как говорят окружающие.
Вы наверняка замечали, что, регулярно сталкиваясь с определенными словами, конструкциями или интонациями, начинаете употреблять их в своей речи. Например, раньше вы бы сказали Вы меня не поймете, но день за днем читая ребенку русские народные сказки, не исключено, что начнете говорить Не поймете вы меня.
Если в какой-то момент окажется, что для выражения значения подавляющее число носителей языка использует не то слово, конструкцию или интонацию, которые были основными раньше, в языке происходит замена.
Так, в русском языке в течение длительного времени основным наименованием для органа зрения было слово око (унаследованное от праславянского языка). Потом появилось слово глаз, вероятно пришедшее из германского языка. До тех пор, пока большинство говорящих на русском языке понимало слово глаз, но не употребляло (возможно, считая его сниженным, просторечным), основным словом для обозначения глаза оставалось око. Когда же слово глаз стало употребляться повсеместно, а око начало считаться чересчур высоким, неуместным в бытовой речи, одно слово заменилось на другое.
Или, например, слово курит когда-то произносилось с ударением на последнем слоге, что до сих пор сохранилось в выражении курИт фимиам. Однако в определенный момент истории языка ударение сместилось на первый слог. Очевидно, то же самое происходит и со словом звонИт. Вполне вероятно, что очень скоро форма звОнит, которая все еще многим режет слух, станет общеупотребительной и будет зафиксирована в словарях как правильная.
Иногда норма формируется и искусственным путем в рамках проведения языковой политики. Закрепить один из вариантов можно через влияние федеральных СМИ. Например, можно сказать одновремЕнно и одноврЕменно, но средствами телевизионного и радиовещания нас пытаются приучить употреблять только одноврЕменно.
«Он говорит, как мы, значит, он один из нас»
То, как мы говорим, во многом зависит и от ситуации общения – в каждом случае мы неосознанно выбираем те языковые средства, которые считаются наиболее подходящими, выражая тем самым свою социальную солидарность. Как емко выразил эту идею выдающийся американский лингвист Эдуард Сепир – «Он говорит как мы, значит, он один из нас». С университетским профессором, с другом детства, с родителями, с бабушкой, с командиром в армии, с коллегами по работе, с иностранцем, плохо владеющим русским языком, с билетершей в метрополитене, с водителем ночного такси или с гаишником говорить нужно явно по-разному. Однако слова могут кочевать из одной ситуации в другую и становиться общеупотребительными.
Например, слово беспредел, обозначавшее на тюремном жаргоне бунт заключенных в камерах, вошло в повсеместный обиход и стало обозначать любое незаконное поведение.
От конкретного к абстрактному
Мир вокруг нас постоянно меняется – меняется и язык, на котором мы говорим об этом мире. Иногда появляется какой-то новый объект, и возникает необходимость придумать для него название.
Это может быть авторское слово, которое прижилось в языке. Так, с легкой руки Джонатана Свифта в английский, а затем и во многие другие языки вошло слово лилипут, то есть очень маленький человечек. Достоевский придумал глагол стушеваться, то есть сильно смутиться. А благодаря Джоан Роулинг и ее приключениям о Гарри Поттере каждый ребенок и «продвинутый» взрослый в Англии знает, что маггл – это человек, не наделенный магическими способностями (а ведь когда-то слово маггл в американском сленге обозначало марихуану).
Довольно часто для обозначения нового предмета или понятия язык использует уже имеющиеся в нем средства и адаптирует их для новых ситуаций.
Например, если раньше поле было атрибутом сельскохозяйственной деятельности (ржаное поле), то сейчас мы также можем сказать магнитное поле, поле деятельности, подразумевая ограниченное пространство. Слово картина, основной смысл которого – произведение живописи или все то, что можно видеть, обозревать или представлять себе в конкретных образах (картина природы, картины детства), стало употребляться и для обозначения фрагмента акта в драме или художественного фильма. Тюфяк, который мы пренебрежительно бросаем в адрес вялого, безвольного, медлительного человека, раньше был мешком, набитым сеном, и служил матрасом.
Развитие смысловой области слова, как правило, движется от конкретного значения к абстрактному. Раньше связывали только веревки, а теперь связывать могут и отношения, раньше можно было испытать подъем физический – в гору, а теперь мы можем испытывать и душевный подъем – от радости. Безусловно, абстрагирование языка – свидетельство эволюции сознания. Примитивные люди мыслили более конкретно – им сложно было бы поверить в существование атома, не имея возможности его увидеть, или представить бесконечность. Многие слова приобрели многозначность и стали требовать дополнительных пояснений. Так, если раньше ездили только на лошадях, выражение Я приехал не вызывало вопроса На чем добрался? Сегодня же существует огромное разнообразие вариантов передвижения, обозначаемых глаголом ездить (ездить можно на велосипеде, общественном транспорте, поезде, машине и т.д.), и часто сам глагол требует конкретизации.
Языковые изменения неизбежны, происходят постоянно и подчас в истории языка встречаются любопытные казусы. Многие конструкции, существующие в современной устной речи, неожиданно всплывают в документах времен Алексея Михайловича и даже в новгородских берестяных грамотах XII–XIV веков.
В древнерусских текстах часто встречалось слово наезд. Обозначало оно вооруженное нападение верхом с целью сведения личных счетов, а пешее нападение называлось наход. Судя по источникам, если не считать средства передвижения, современный наезд и новгородский наезд могут быть вполне сопоставимы – там тоже кто-то на кого-то постоянно наезжал.
От алкоголика к трудоголику
Название нового объекта или понятия часто просто заимствуется. Так, в XVII–XVIII веках после Петровских реформ в язык хлынул поток европейских заимствований, в результате русский язык был значительно потеснен. Благодаря французам мы едим салаты, заправляя их всевозможными соусами, уплетаем десерты, гуляем по бульварам, носим колье, рассуждаем о стиле. От немцев нам достались галстуки, штиблеты, мундиры, туфли, брюки. Из тюркского пришли шашлык и карманы. Итальянцы подарили нам валюту. Изначально термин обозначал платеж по векселю, но с течением времени на первый план выступает другое значение – денежная единица или ее стоимость.
Мы же, в свою очередь, научили Европу играть на балалайке и есть блины.
Заимствоваться могут как слова целиком, так и способы их образования. Например, слово алкоголь было привнесено в русский язык из арабского. На русской почве оно адаптировалось, и образовались новые слова, такие как алкоголик и алкаш. И когда русскому человеку потребовалось обозначить любителя труда, он вспомнил про алкоголика и не придумал ничего лучше, как назвать его трудоголиком. Хорошо знакомое, обиходное слово зонтик пришло в русский язык первоначально от голландского zondek. По аналогии со словами типа стол-столик, нож-ножик нормальный голландский зонтик стал восприниматься как зонт, и вопреки всякой логике уменьшительное слово зонтик появилось в русском языке раньше, чем слово зонт.
Между матом и сленгом на рубеже веков
Язык меняется, но с разной интенсивностью. Почему же проходят столетия, а изменения в языке незаметны, и вдруг через какие-то несколько десятилетий язык невозможно узнать?
Как правило, значительные социальные изменения ведут к языковому сдвигу. Последний раз глобальные изменения в русском языке происходили в эпоху Петровских реформ, когда и завершился переход от среднерусской языковой системы к ранней современной русской. Интересно, что резких изменений в русском языке многие ожидали в начале XX века, после революции. Однако язык пережил все потрясения довольно безболезненно. Что вполне закономерно, ведь политика советского общества, позиционирующего себя как общество закрытое, консервативное, жестко регламентирующее все сферы жизни, приостановила и языковые изменения. Нынешнюю эпоху часто сравнивают с Петровской – происходит слом социальных условий.
Изменяется статус письменного литературного языка, который всегда был более консервативным и ассоциировался с интеллигенцией, образованием, престижем и нормой. По сравнению с художественной литературой XIX – начала XX века, современные писатели, стремясь достигнуть максимальной выразительности, зачастую нарушают языковую норму, балансируя между иноязычными заимствованиями, сленгом и матом.
Во все сферы языка проникают иноязычные заимствования, которые, кажется, никак не контролируются и возникают на пустом месте. Одно дело, когда место действительно пусто и обозначаемый объект не имеет русских аналогов (например, компьютер, флешка), но совсем другое дело, когда русское слово вытесняют с насиженного места. Чем хуже русский тамада или массовик-затейник заморского аниматора, почему тренд, а не тоже заимствованная, но уже устоявшаяся тенденция, или зачем нужны перформансы, если есть представления? Конечно, к заимствованиям можно привыкнуть, но в разумных пределах. Сейчас же разобраться во всех мерчендайзерах, риелторах, ресепшионистках, копирайтерах, криейторах и креаторах не представляется возможным. А сколько появилось менеджеров? Извините, но черт ногу сломит, и все направо и налево выражают свой респект.
Превед!
Не последнюю роль в формировании направления развития современного языка играет общение в интернет-среде – всевозможных чатах, форумах или в ICQ, где мы имеем дело со своеобразным гибридом устной и письменной речи. Поражает не только лексика, но и сознательно искаженные орфография и порядок слов. Разговорные выражения начинают заменять литературные даже на письме, в результате появляется многочисленные ща, сёдни, чё, тока, ваще, кто-нить и многое другое.
Искажать орфографию стало модно: таким образом автор сообщения обозначает свою принадлежность к определенному сообществу и узнает «собратьев». Если вы еще не приобщились, пароль в мир сетевых падонков – «Превед, кросавчег»!, отзыв – «Какдила?». Не забудьте предложить выпить йаду неугодному аффтару или выразить свое восхищение призывом пеши исчо.
Где как не в интернете можно встретить такое количество всевозможных рулит, зажигает, колбасит, грузит, отпад, кайф и т.п. Однако сегодня сленг атакует не только с экрана монитора, но и из традиционно уважаемых источников, таких как телевидение, радио, печатные издания.
Русский язык все переварит?
Все вышеперечисленные тенденции неудержимыми темпами ведут к изменениям в языковом строе. Остается лишь надеяться, что не к вымиранию русского языка как письменного литературного. Но есть чего опасаться. Официальные лица все чаще выступают без переводчиков, предпочитая английский язык в публичных выступлениях (вспомним речь Лужкова на презентации городов – претендентов на место проведения Олимпиады 2012 года). Многие компании, нанимая на позиции топ-менеджеров иностранцев, вынуждены вести внешнюю и внутреннюю коммуникацию на английском языке. Российские бренды предпочитают выбирать себе англоязычные названия.
Хочется верить оптимистам, утверждающим, что русскому языку не страшен поток заимствований и жаргонизмов, он все «переварит», выработает, наконец, новые нормы, и на место хаоса придет стабильность. А в период хаоса язык, воспользовавшись моментом, реализует свои творческие возможности, не сдерживаемые строгими нормами.
