Траектории заимствования

Устроенности микросоциума не было никогда – ни до, ни во время, ни после советской власти.
Григорий Мясоедов. Земство обедает. 1872. Государственная Третьяковская галерея

Об особенностях и парадоксах сегодняшней российской жизни, ее соотношении с мировыми практиками мы беседовали с Виталием Найшулем – президентом Института национальной модели экономики.

– Виталий Аркадьевич, какие тенденции в современной российской жизни вы отметили бы как самые заметные, актуальные?

– Есть два фактора, оценивать относительное влияние которых очень трудно, но они очевидны. Первое – с 1998 года очень хорошо прослеживается адаптация страны к рынку. Рыночное поведение стало общепринятым. Второе – это та самая стабилизация, которую некоторые называют «подмораживанием», со всеми ее плюсами и минусами. Власть говорит: как бы ни были плохи правила, они все равно лучше, чем чехарда хороших. И дальше: вы – группировки, люди, народ – не трогайте нас, и дальше так же хорошо будет получаться. От добра добра не ищут. Ну, может быть, что-то пока не так идет, но по крайней мере стало лучше, чем было? Лучше. Вы же в этом все равно ничего не понимаете.

Я вижу в этом совершенно новую ситуацию. Вторая половина 90-х, второй срок Ельцина – это заигрывание с отдельными влиятельными людьми, «игра в людей». Выборы 2000 года – «игра в народ». А сейчас заигрывания нет ни с кем никакого.

– В чем разница между «людьми» и «народом»?

– Под «людьми» я понимаю совокупность иерархически организованных авторитетов. Общность, которая не численностью берет, а компетентностью. Под «народом» я понимаю однородную массу.

Доктрина 90-х основывалась на поддержке «людей». Особенно ярко это проявилось в ходе выборов 96-го года – вокруг Ельцина сплотились именно «люди», и даже с разными взглядами. А на выборах 2000 года власть стал поддерживать «народ». Борьба с олигархами, президент выходит на выборы без программы, у партии тоже никакой программы нет – кроме того, что она Путина поддерживает, – и так далее. Авторитетных людей не убедишь такими идеями. А народ считал, что это правильно. Все время говорили, что Дума мешает президенту – так давайте у нас будет Дума, которая не будет мешать президенту. Да, это не соответствует определенной системе идей. Но народ не оперирует такими идеями. Народ привык иметь дело с простыми – иногда более, иногда менее правильными – взглядами.

Главное, что я хочу сказать: сегодня власть обособилась. Она не нуждается ни в «людях», ни в «народе».

Вторая линия, которая мне кажется интересной в контексте сегодняшнего дня. Это социальные последствия высокого экономического роста. В России наблюдаются реальный экономический подъем и ощутимый рост доходов. Есть те, кто в этом сомневается, но факты их опровергают. Есть те, кто утверждает, что дело только в ценах на нефть. Я доверяю расчетам, которые говорят, что экономический рост лишь на треть обусловлен увеличением цен на энергоносители.

За семь лет доля продуктов питания в потребительской корзине населения упала с 56 до 36%. Настоящая революция.

– Этот показатель должен был снижаться...

– Но он снижается скоростными темпами – значит, все большая доля населения уже не озабочена тем, как не умереть с голоду. Население тратит деньги на товары длительного пользования. Дальше очень интересно: идет рост расходов на услуги. А это ведет к атомизации людей. Потому что человек, который активно пользуется услугами, не нуждается в обществе.

– Раньше я, предположим, своими руками чинил телевизор – это как раз тогда я ни в ком не нуждался.

– На самом деле вы доставали материалы, использовали связи. Вот еще более яркий пример. Вы собираетесь в другой город. Раньше вам для этого нужны были знакомые, у которых можно остановиться, потому что в гостинице или нет мест, или дорого. Человек, который пользуется сферой услуг, едет куда угодно, останавливается где угодно, может выбрать любое место, чтобы поесть. Он не нуждается в том, чтобы вступать в личные договоренности.

Питерский философ Александр Гогин предложил такой термин – «специалист–клиент». Речь идет о человеке, который двигается по собственной траектории. У него два лица. Одно соответственно – специалист. Он делает свое дело, которое пользуется спросом, и все остальное ему безразлично. Если он электрик по проводке, а в доме прорвало отопление, то это его не касается. Потом он становится клиентом и следует своей собственной стратегии потребления. Получается общество, состоящее из таких траекторных людей.

– Наше общество уже из советского периода вышло в крайне атомизированном состоянии...

– Тогда была выстроенная система отношений «ты мне – я тебе». Потом, когда освободили цены, ситуация стала меняться, но до последнего времени не возникало широкого круга людей, которые могли бы вообще обходиться без связей.

Мне рассказывали в Германии: раньше, если на дороге человек поднимал капот машины, другие водители останавливались, чтобы ему помочь. Сейчас этого нет: набери номер, к тебе приедет помощь.

Американский исследователь Роберт Инглхарт утверждает, что такая атомизация – один из признаков общества, где душевой доход превышает определенный показатель. Атомизация объясняет и такие явления, как политкорректность и толерантность. Людям просто все равно.

В принципе, если все общество состоит из такого рода людей, то оно с легкостью «протыкается пальцем». Все заняты своим делом. Интегративные функции исчезают. Нет никого, кто отвечает за целое.

– У нас такая прослойка только возникает, а на Западе доминирует. Но там образуются другие связи...

– С западным обществом по-разному. Да, Америка, например, которая задает темп институциональных изменений в мире, будучи высоко урбанизованной, сохранила общинность. В других странах идет секуляризация, а США это касается в гораздо меньшей степени, в 80-е там было 90% верующих. Вот вам и связи. Вообще страны, которые сами являются локомотивом развития, это развитие затрагивает меньше, чем те, которые должны встраиваться, играть не в свою игру... Думаю, проблема атомизации больше касается Европы. В любом случае такая система оказывается очень чувствительной, это общество равнодушных. Группа неравнодушных может с ними сделать все что угодно. Так устроены корпорации – если 1% акций консолидирован у кого-то, этот кто-то может все повернуть.

– Сегодня перманентно звучат победные фанфары, но в обществе все равно широко распространено чувство неудовлетворенности. Я говорю не о недостатке пряников, которых никогда на всех не хватит, а именно об образе жизни. Что это за неудовлетворенность?

– Революция 92-го года была связана с ожиданиями преображения России. Наступило ли преображение? Нет, преображения не произошло. Россия осталась при том списке проблем, которые были всегда. Проблема сдержки и противовеса центральной власти. Плохая судебная система. Запаздывающий научно-технический прогресс. Неустроенность местной жизни... Список банальных, очевидных недостатков. И в глухой деревне про эти проблемы знают так же, как в информационном центре. Есть отдельные прорывы и достижения, но они не меняют общей картины. Человек не защищен от произвола. И не будет защищен. Тенденция, как очевидно, не переломится. Что-то должно очень глобальное произойти, чтобы начались изменения в этих точках.

Это, повторю, сознают и простые люди, и высшая верховная власть. Собственно, телевизор манипулирует теми же проблемами и представлением об их фундаментальности, он отталкивается от них как от данности, говоря: все мы привыкли, что это так, а на самом деле это не совсем так. Никакой канал не расскажет вам про то, что кто-то оставил где-то чемодан с миллионом долларов и чемодан украли. Сенсацией будет, если кто-то заглянул в чемодан, закрыл его и вернул владельцу.

Можно надеяться на то, что социальное устройство изменится – не потому что его реформируют, а потому что произойдет переход, как от аграрного к индустриальному. Может быть, урбанизированное общество трансформируется во что-то другое, и значение этих проблем модифицируется. Если такой трансформации не случится – набор останется.

Эти проблемы – как капитальные трещины в цементе, а нынешняя экономическая штукатурка их закрывает. Не только катаклизмы, но и замедление темпов роста тут же приведет к тому, что трещины поползут. А требования к реформам состояли в том, что эти проблемы должны быть решены все.

– Решено было очень много. Города не узнать...

– А до революции? Посмотрите главные улицы по губернским центрам – Саратов, Тамбов. То же самое было. Видно по датам постройки, как шло бурное экономическое развитие. В центре отремонтировано и покрашено – этим нас не удивить. Это как раз просто воспроизводится. И купцы Островского воспроизвелись. А устроенности микросоциума никогда не было, ни до, ни во время, ни после Советского Союза. Проблема не в злостном поведении группы населения или власти. К этим вопросам вообще не подобраться. Какими методами вы будете влиять на людей, которые купили себе землю под участки, построили дома и не могут провести к ним дорогу? Пытаться на них влиять – то же самое, что вводить по всей стране безалкогольные вечеринки. Нужно изменить нормы социального сотрудничества. Местные проблемы на самом деле не маленькие, а очень сложные. Задача сделать так, чтобы люди ухаживали за своей территорией, столь же сложна, как задача ввести в нашей стране прецедентное право. Поскольку эти проблемы не решаются, мы находимся в состоянии фрустрации.

– А если говорить о возможности воспользоваться мировым опытом?

– Да, в этих вечных проблемах есть измерение, связанное с проблемой заимствования. Возникает в очередной раз дихотомия свое–чужое. Перенимать или делать свое? Те же сотни лет демонстрируют, что ни тот, ни другой подходы не работают. Когда мы что-то заимствуем – оно либо становится очень прорусским и с трудом поддается узнаванию, либо отторгается и не работает. Если начинаем делать свое – оно может быть национальным, но низкокультурным.

Здесь важно понимать следующее. Скажем, во всех странах нарезали участки земли. Но только в одной стране возникла геометрия. И второй не возникнет. Все страны занимались разрешением конфликтов. С этой точки зрения право есть везде. И будет везде. Но только в одной стране возникло римское право. Вот существует право англосаксонских стран. Оно отличается от римского, но оно без него невозможно: как говорится, мы далеко шагнули вперед, потому что стояли на плечах гигантов. То есть чтобы заимствования были успешными, мы должны овладеть чужим опытом плюс научиться делать еще что-то новое.

Современная демократия – это американская демократия. Надо сначала научиться тому, что такое американская демократия...

– Демократии бывают все-таки разные. Централизованная Франция, децентрализованная Германия, парламентские, президентские республики. Швейцарская демократия вообще ни на что не похожа.

– Это правда. Но образец, который влияет на всех, – американский. Как и чилийская пенсионная реформа, которая шагает по всему миру, – это некоторый перфектный продукт. Это не значит, что ничего другого нельзя сделать. Это значит, что, если человек не знает чилийской пенсионной реформы, то он не может заниматься этим кругом вопросов.

Здесь проблема творческого или нетворческого заимствования. За православную веру стояли не русские, а греческие митрополиты. Что не помешало потом стране стать всемирным центром православия. Русский язык тренировали на переводах Гейне, что не помешало потом создать мировые литературные образцы на этом языке.

– Творческое заимствование – универсальный метод?

– Есть круг вопросов, при решении которых никакая модель не может быть для нас образцом. Например, перед нами стоит очевидная проблема – построение империи на основании добровольного сотрудничества. То есть задача реконструкции Российской империи. При той сложной конфигурации земель, народов, общин, которую мы имеем, чужой опыт нас не научит. Скажем, США блестяще инкорпорируют общины. Но как поступать с народами, которые предъявляют права на свои земли? В США таким народом являются индейцы. И при столкновении с этой проблемой американская государственная логика просто разрушилась.

Учиться там, где необходимо, быть первопроходцем, где это неизбежно, – вот рецепт успеха. Сформулировать это, конечно, легче, чем осуществить.