Константин Михайлов
Люди не успели понять, что произошло, а уже зазвонили margin calls.
Фото Reuters
Что в обществе, в бизнесе, в государстве может или должен изменить разразившийся финансово-экономический кризис? Об этом в беседе с корреспондентом «НГ» рассказал главный редактор журнала «Эксперт», директор Института общественного проектирования, председатель Комиссии Общественной палаты по экономическому развитию и поддержке предпринимательства Валериий Фадеев.
– Валерий Александрович, само по себе наступление кризиса было спровоцировано внешними факторами, но есть мнение, что эти факторы как раз вовремя сработали: через несколько лет задолженность населения была бы больше, а диспропорции нашего экономического развития усугубились бы.
– Ни одна страна мира не может не попасть в орбиту мощных экономических процессов – это и есть главное из следствий глобализации, которые вообще могут быть и позитивными, и негативными. А про время наступления – я думаю, что кризисы всегда случаются вовремя: они наступают, когда что-то не в порядке, причем настолько не в порядке, что система дальше не может развиваться. Это и есть фундаментальная причина.
Да, если бы развитие российской экономики было более сбалансированным, можно было бы надеяться на меньшее негативное воздействие кризиса. Но наша хозяйственная система недостроена, во многих отношениях неполноценна, сбалансированного развития она сегодня обеспечить не может.
Мы прибегали к внешним заимствованиям из-за неразвитости внутренней финансовой системы. Сейчас это стало ясно многим. Журнал «Эксперт» писал об этом многие годы, но никто ведь не прислушивается к подобным предупреждениям, пока не случится что-то серьезное. Все наши призывы строить сильную финансовую систему, в первую очередь банковскую, терялись в пустоте. Все же было хорошо! А то, что финансовая система была не в состоянии обеспечить экономический рост, не могла кредитовать даже сырьевые и металлургические компании, никого не беспокоило. Ответ был один: деньги же есть, за границей они дешевые и длинные. Деньги, конечно, были, но только они закончились так быстро, что многие даже не успели понять, что произошло – а уже зазвонил колокольчик, зазвонили margin calls.
Наша позиция осталась прежней: деньги, которые были выручены от продажи экспортных товаров, должны были усиливать банковскую систему и превращаться в инвестиции, в активы. Деньги на счетах, наличные или даже купленные на них ценные бумаги других государств в условиях высоких рисков – очень сомнительный актив. Для этого и нужно государство – чтобы в периоды тяжелых кризисов оберегать собственные активы. Более того, государство отличается от любого другого субъекта тем, что оно, например, может печатать, то есть производить деньги, которые потом могут превращаться в инвестиции. У государства особая хозяйственная сущность, и мне кажется, что до недавнего времени у нас в правящей верхушке не было этого понимания экономической роли государства.
В капиталистической экономике деньги могут сохраняться только в виде инвестиций. В худшем случае они могут быть конвертированы в сокровища, но это очень ненадежное хранение.
– Но чтобы накопить резервы, нужно было сдерживать аппетиты лоббистов, что не так просто. Видимо, неизбежность кризиса все-таки предполагалась.
– Почему все столь равнодушно наблюдали за тем, как наши компании, включая государственные, набирают западные кредиты, если кто-то предполагал, что вскоре разразится серьезный экономический кризис, или даже был в этом уверен? Никто ничего не предполагал. Мы с вами можем думать что угодно, а люди, наделенные значительной ответственностью, не думали. Министр финансов Кудрин еще летом говорил, что Россия остается тихой гаванью и островом стабильности – а тогда многим, в общем, все было более или менее понятно. В июле этого года клуб «4 ноября» провел очень показательное заседание, где сценарий развития кризиса был обрисован практически в деталях.
– Это профессиональная обязанность исполнительной власти – успокаивать публику...
– ...когда проблемы стали очевидными.
Национальная финансовая система должна связываться с помощью проектов и ценных бумаг, которые стоят за проектами. Каждый проект предполагает какое-то финансирование. Вот сейчас заговорили о том, что государство в лице Центрального банка, Министерства финансов и других уполномоченных институтов будет покупать облигации компаний, у которых есть большие инвестиционные проекты. Это примерно та самая схема. У государства есть деньги, а у компаний – проекты. Будет происходить обмен денег на бумаги. Фактически здесь государство дает деньги на создание будущей стоимости. Это и есть главный капиталистический процесс: банкир берет на себя риски – он кредитует предпринимателя под будущую добавленную стоимость. В результате у предпринимателя оказываются деньги, а у кредитора – бумаги. Когда на месте кредитора оказывается государство, то возникает класс бумаг, которые создают основу фондового рынка.
Российский фондовый рынок сыпался, и было не очень понятно, где у него дно. У нашего фондового рынка нет основы, он практически весь спекулятивен. А основную массу на фондовом рынке должны составлять именно государственные бумаги или им подобные. За каждой бумагой должен стоять актив. И если раскручивать цепочку актива, представленного на рынке, то в конце должна быть сила государства, которое берет на себя риски. Эта сила обеспечивает основу, ниже которой рынок не упадает. Соответственно при ее отсутствии он может упасть хоть до нуля.
В этом и есть суть финансовой системы: бумаги должны быть связаны с кредитами, а кредиты должны определяться инвестиционной активностью, в первую очередь частных компаний. Государство должно вместе с частным бизнесом обеспечивать широкий набор инвестиционных проектов и их мощность. Чем их больше и чем они мощнее, тем в конечном счете мощнее финансовая система, потому что этого требуют проекты, и тем более она – а с ней и экономика страны – защищена от внешних негативных воздействий.
– Некоторые считают, что ничего страшного не происходит: взяли деньги, а теперь расплачиваемся собственностью...
– Я здесь занимаю охранительную позицию. Собственность – это последнее, чем стоит расплачиваться в отношениях между странами, к тому же она сейчас очень дешевая. Обмен собственностью еще более важен, чем обмен ценными бумагами и тем более деньгами при торговле. Обмен собственностью – это стратегия. Собственностью допустимо оперировать, когда возникают принципиально новые схемы, в том числе во взаимоотношениях между государствами и хозяйственными субъектами разных стран.
И ее надо беречь для этих принципиально новых взаимоотношений. Путин, будучи президентом, первый раз высказал идею обмена наших добывающих активов на активы западных распределительных компаний – это было стратегическое решение. А отдавать собственность за обесценивающиеся деньги ни в коем случае нельзя.
– Все у нас было макроэкономически вроде хорошо: активный баланс платежный, торговый, профицит бюджета. Но ощущение неблагополучия на самом деле последние годы не покидало...
– Это более широкая тема, мы ее уже затронули. Беспокоило как раз отсутствие глубокой экономической связности. Скажем, вот положительный платежный баланс. К нам приходили большие деньги, в том числе и прямые иностранные инвестиции. Кто-то гордился тем, что западные и японские автомобильные компании строят у нас сборочные заводы. А что это такое? Легкие цеха, конструкции, ангары, в которых установлено оборудование – первоклассное, только не здесь произведенное. В сущности, это такой табор, который можно установить в любой стране в чистом поле. И его довольно быстро амортизируют: пять, семь, может быть, десять лет – и его цена равна нулю. Эти иностранные инвестиции как пух ветром уносит, уход для инвесторов связан с минимальными потерями. Связность экономическая здесь очень низка. Не возникает настоящего глубокого экономического взаимодействия между субъектами разных стран.
Иностранные инвестиции хороши, если они дают что-то, кроме нескольких сотен рабочих мест на сборочном производстве и чуть более дешевых автомобилей, чем те, которые импортируются из-за границы. Они должны нас чему-то учить, повышать технологический уровень промышленности, давать новые навыки. Вспомним японские инвестиции в Южную Корею. Там была сильная политическая мотивация – «поднять» Южную Корею, чтобы создать противовес Северной. И японцы на свою голову вырастили себе конкурента, зато практически изолировали Северную Корею. Таких примеров можно привести очень много. А в России большинство иностранных инвестиций дают очень поверхностные результаты. Мы заинтересованы в результатах гораздо более глубоких.
Большая экономическая связанность достигается на пути запуска существенно более масштабных экономических проектов. Много говорят о транспортном коридоре через всю Россию, о сотрудничестве в области ядерных или нанотехнологий. У РЖД есть проекты по новым локомотивам и скоростным поездам. Есть примеры потенциального сотрудничества в области легкой промышленности. Долгие годы – мы уже забыли про это – итальянцы стремились создать здесь кластеры обувной и легкой промышленности, размещать производство качественной, практически ручной обуви в противовес очень дешевому китайскому ширпотребу...
 Экономику нужно перезапустить на новом уровне эффективности. Фото Артема Чернова (НГ-фото) |
– Но воз и ныне там?
– А как здесь можно разместить что-то более или менее серьезное, кроме сборочных цехов? Вот компания IPG Photonics, ее основатель и руководитель – Валентин Гапонцев. Компания – мировой лидер в области лазерных технологий. Гапонцев, бывший советский ученый, здесь ничего не добился, а теперь у него офисы в десяти странах и выручка 270 миллионов долларов. Он пытается под Москвой получить участок земли, чтобы построить научный центр и производство. Не получается, и всем понятно, почему это так.
– Как кризис может повлиять на коррупцию? С одной стороны, меньше денег, больше внимания уделяется развитию бизнеса, с другой – возникают новые соблазны.
– Уверен, кризис может многое изменить. Не такая уж у нас невменяемая политическая элита, чтобы она была не в состоянии ни на что реагировать. Посмотрим на последние 17 лет: времена были очень тяжелые, кризисов разного рода было очень много – и все они по большому счету преодолены. Ни один кризис не закончился распадом страны, не имел необратимых последствий. У нас была тяжелейшая террористическая война – и даже в ней достигнуты успехи.
Я думаю, что этот кризис очень быстро приведет к пониманию тех важнейших экономических аспектов, о которых мы говорим, и к принятию осмысленных решений. Политика не может быть достоянием нескольких человек, это вообще не интеллектуальное занятие. Если три с половиной интеллектуала знают какую-то очень важную истину, это не означает, что истина становится действенной. Она становится действенной, когда обширные слои элиты, правящего класса, интеллектуалов, журналистов, общества заражаются соответствующими идеями. Возникает всеобщее ощущение, что именно в этом направлении надо действовать – только тогда начинается синхронное движение.
После войны Людвиг Эрхард обращался к предпринимателям: «Каждый думает только о себе, и никто об общем деле». В Германии необходимы были совместные действия власти, бизнеса и общества – и нам сейчас они необходимы.
Я почти всегда выступаю на стороне бизнеса. Но многие бизнесмены были ориентированы на чрезвычайно высокую рентабельность. Например, на рынке недвижимости цены невероятно вздуты, все жалуются на непомерные поборы и взятки чиновникам. Однако для части строительного бизнеса такое положение вещей было комфортно. Ведь есть своего рода сговор между определенной частью девелоперов и бюрократией. Они контролируют рынок и делят деньги, которые можно с этого рынка снять, ориентируясь на рост цен, а не на увеличение объемов. В этих условиях добросовестные застройщики оказываются в невыгодных условиях. Есть герои в провинции (о них пишут), которые пытаются строить и продавать дома по тысяче долларов за метр. Но они чужие на этом празднике. Кризис показал, что все сгнило, что в России жилье и офисы не могут столько стоить. И система будет меняться. В следующем году будет спад в строительной отрасли.
– А как же нацпроект «Жилье», те ориентиры, которые давали Путин и Медведев?
– В условиях, когда рентабельность была столь велика, мало кто думал об эффективности, а кризис заставит о ней задуматься. Есть расчеты, что 20–30% – это реальный потенциал снижения издержек в самых разных отраслях.
Государству надо перестать говорить о дорогах, а начать их реально строить. У нас транспортные издержки – 8–12%, а в Европе – 5–6%. При открытой конкуренции в отсутствие хороших дорог мы сразу проигрываем до 6% по эффективности.
– Все это было хорошо известно.
– Теоретически. В условиях кризиса эти обстоятельства ведут к результатам, которые уже нельзя игнорировать, – спаду производства, снижению доходов государственного бюджета и безработице.
– Определенная ответственность лежит и на обществе, в котором разлилась эта атмосфера... в конечном счете халявы.
– Конечно, высокие зарплаты – это результат высокого спроса на квалифицированную рабочую силу, особенно в городах-миллионниках. Но когда зарплата менеджеров в Москве превышает показатели не только Восточной, но иногда и Западной Европы, – это полная дикость. Мы много в чем продвинулись за последние годы, но все-таки до Германии нам далеко.
Экономика в целом должна быть перезапущена на новом уровне эффективности. В строительстве, машиностроении, куда ни посмотри – везде цены могут быть ниже, чем они были в уходящем году. Похоже, это снижение – главное, что требуется для перезапуска экономики, для восстановления быстрого экономического роста. Именно здесь должен быть сделан акцент в экономической политике.
– Государство должно влить средства в экономику, чтобы все не остановилось, но не настолько много, чтобы не помешать этому процессу перезапуска.
– Во-первых, денежная масса не расширяется. Экономика не принимает столько денег. Центробанк пытается влить средства, но они не превращаются в операционные деньги. Часть просто уходит за границу, что надо пресечь немедленно.
И вообще, нельзя заткнуть деньгами провалы в эффективности. Надо дать возможность компаниям сделать ту работу, которую они в момент кризиса обязаны делать. Нельзя препятствовать тенденциям, которые вроде ухудшают положение – но они же заставляют действовать. При этом нужно помогать тем отраслям, секторам и компаниям, которые предпринимают усилия по выходу из кризиса.
– Кризис должен, по идее, вообще изменить сознание.
– У нашей общественно-политической системы есть фундаментальный порок. У нас нет никакого проекта. Мы какую страну хотим иметь? Должен быть образ того, к чему мы стремимся, – какие-то черты этого образа были проговорены только прошлой зимой Путиным и Медведевым. «Политика – это общение», – говорил Аристотель. Здесь возникает новое пространство для общения. Кризис заставляет думать о том, что долгосрочные перспективы для развития страны – насущная потребность. Если у вас нет плана, то вы не можете быть игроком – тем более если речь идет о такой стране, как Россия. Вы станете добычей для других, если не понимаете, чего хотите делать.
Кризисы приходят и уходят, просто умные учатся на кризисе, корректируют свои планы и стратегии. Я уверен, что новый год даст нам новую конфигурацию политических идей, может быть, даже политических сил, новую картину взаимоотношений бизнеса и власти, сделает роль общественности и общественных институтов менее декоративной.
