Симон Кордонский
Реальность и действительность вовсе не совпадают.
Фото Reuters
Не претендуя на новизну, хочу подчеркнуть: пространственные интенции отечественной власти заключаются – с моей точки зрения – в преодолении пространства, в его ломке в соответствии с задачами, которые у власти возникают. Физического пространства России так много, что далеко не всегда понятно, как им можно управлять. Пространство чаще всего мешает отечественной власти в достижении ее целей, поэтому его приходится преодолевать, модернизировать и минимизировать. В результате таких действий возникают структуры иерархированных связей, имитирующие социальное пространство в системе власти и выступающие для нее единственными пространственными реальностями. Эти государственные имитации пространства и называются административно-территориальным делением. Жизнь в этих пространствах сводится к функционированию в системе власти. Назовем эти сформированные усилиями власти пространства тем, что существует «в реальности».
«Реальностью» пространственная жизнь не исчерпывается, люди и отношения между ними не вмещаются в очерченные государством пространственные рамки. Люди, живя «в реальности», стремятся отгородиться от нее и формируют локальные пространства частной и общественной жизни, которые – в отличие от «реальности» – существуют «на самом деле». То, что есть «на самом деле», не только не совпадает с «реальностью», но и несовместимо с ней, хотя и неотделимо от нее, сосуществуя с «реальностью» в физическом пространстве. Можно сказать, что «в реальности» все пространство сформировано властью и ничего, кроме территориальных органов власти и подвластных граждан, в нем не существует. Но такая власть – во многом фикция, так как «на самом деле» ее нет и даже функции управления осуществляются в иной системе пространственных связей и отношений.
Поместный строй
Пространственная жизнь «на самом деле» – как противоположность функционированию в системе территориальной власти – происходит в поместьях. Поместьем становится часть «реального» пространства, отделенная от него границей любого рода, в том числе и забором, и преобразуемая в соответствии с «человеческими» представлениями о том, как оно должно быть организовано. Так, регионы Российской Федерации, особенно ее республики, будучи «в реальности» ее субъектами, «на самом деле» представляют собой поместья их президентов и глав администраций. Существенная часть муниципальных районов «на самом деле» стали поместьями глав муниципальных образований, где практически вся собственность, которая может приносить доход, зарегистрирована на членов их семей и доверенных лиц и где без их ведома и муха не летает. Деревенская усадьба «в реальности» не более чем обычное домовладение, а «на самом деле» – поместье, относительно которого окружающие знают, что эти луга, выпасы и деляны принадлежат тому, кто возглавляет данную семью. Промышленное предприятие, независимо от формы собственности, «в реальности» не более чем обычный завод или фабрика, а «на самом деле» – поместье директора-олигарха, обладающего по отношению к тем, кто связан с предприятием, практически не ограниченной властью. В основе лежит структура, образованная отношениями между вложенными друг в друга поместьями, в которой и осуществляется управление «на самом деле».
Поместный образ жизни, не существуя «в реальности» сегодняшнего государственного устройства, «на самом деле» был и остается скрытой (даже в языке) устойчивой формой организации российского пространства. Административная пустыня пространства, преобразованного «под себя» государством, естественным образом сопрягается с поместьями, то есть сформированными людьми и для людей местами обитания, скрыто вложенными в «реальные» территориальные структуры. Это своеобразное очеловеченное пространство; структура и отношения, которые его характеризуют, принципиально отличаются от образца, навязываемого любой «реальной» властью. Оно непрозрачно, закрыто для стороннего наблюдения и описания и представлено вовне – в простейшем случае – домами-усадьбами, которые своим видом выгодно отличаются от окружающего убожества.
Поместья формально «вложены» в унифицированные государственное и муниципальное пространства с обязательными транспортными путями и коммуникациями, памятниками, школами, больницами, учреждениями науки и культуры и прочими атрибутами заботы власти о благе народа. Тем не менее отношения между поместьями муниципальных, региональных и федеральных чиновников, коммерсантов и простых людей (в простейшем случае между усадьбами, в более сложных – между поселениями, регионами и предприятиями), а также пространственными локализациями мест их охоты, рыбалки, застолья образуют «всамделишное» пространство, которое более или менее тщательно обустраивается и формируется под потребности тех, кто в нем обитает.
Пока сохраняется «реальная» административно-территориальная организация пространства, оптимальным типом человеческого местообитания в России будут поместья. И не только с точки зрения людей, но и с позиций государства. Ведь «в реальности» вряд ли можно обеспечить действенный контроль за огромным физическим пространством, «проваливающимся» в ячейки сети административно-территориального деления, которую «держит» власть. Однако «в реальности» сегодняшней пространственной организации страны поместья практически невидимы. Они проявляются только как символы социальной несправедливости при управлении ресурсами и как нарушение «реальной» структуры пространства, то есть тогда, когда возникает необходимость репрессировать тех чиновников, которые – по мнению борцов с коррупцией – превратили данные им государством в управление территории в свои вотчины. Тем не менее глава администрации региона, например, не сумевший обустроить свое поместье и потому не справляющийся со своими «реальными» обязанностями, считается федеральной властью «слабым» чиновником, а президент республики в составе Федерации, выстроивший «на самом деле» жесточайшую систему вассальной зависимости, считается «сильным».
Поместному обустройству пространства соответствует латентная социальная структура, в которой доминируют помещики и те, кто помещиков обеспечивает и обслуживает. Помещики связаны между собой отношениями, в которых ресурсы, выделенные государством на определенные «реальные» цели, перераспределяются сообразно тому, что необходимо «на самом деле». Причем эта латентная система, с одной стороны, локальна в том смысле, что структура поместий весьма различна в разных точках «реальной» организации пространства. А с другой стороны – она тотальна, и нет, наверное, части «реальности», которая не была бы чьим-то поместьем «на самом деле».
Изменения во времени
Такая структура пространства была специфична и для империи, и для СССР, различаясь степенью разделения на «реальность» и «на самом деле». «В реальности» страна делилась на губернии, уезды, округа НКВД, совнархозы и пр., однако «на самом деле» всегда возникали более или менее легальные поместья. Общеизвестны имперские формы публичной поместной организации жизни. При советской власти разделение жизни на «реальность» и «на самом деле» стало абсолютным. Структура «реальности» определялась Конституцией СССР, а «всамделишная» жизнь – «решениями партии и правительства».
Советские поместья, в отличие от подавляющего числа имперских, формировались не только по территориальному, но и по отраслевому принципу. Так что директор «номерного» завода или начальник «зоны» в пределах отведенной им «в реальности» территории обладали всей полнотой помещичьей власти, направленной на «заботу о благе народа».
Поместная организация пространства в полной мере сохраняется и в современной России. Некоторые типы муниципалитетов можно считать поместьями, все население которых находится в жесткой ресурсной зависимости от главы муниципального образования – одного из типов современных помещиков. И это лишь один уровень поместной иерархии. Практически каждый вуз, НИИ, промышленное предприятие, сеть ритейла или воинская часть «на самом деле» есть поместье первого лица, который от имени государства или собственника управляет им, заботясь о благе подвластного ему народа. В современной России чиновник назначается для служения государству на определенную должность на определенное время, а поместье возникает само по себе как условие службы и как средство для службы. Ведь не создав «всамделишное» поместье, чиновник не сможет управлять тем, чем ему поручено управлять «в реальности».
«На самом деле» любой чиновник, поставленный «в реальности» на правление, получает в распоряжение поместье и разделяет подвластное ему пространство и находящиеся в нем ресурсы на более мелкие поместья, в которые стремится назначить начальниками – своими вассалами – близких себе по разным признакам людей, принадлежащих, как правило, к служивым постсоветским сословиям. В последние десятилетия наметилась тенденция превращения поместий в вотчины – это видно на примере национальных республик, где их президенты делали все возможное для того, чтобы передать поместную власть близким им людям.
Формы институализации современного поместного социального пространства иногда изумительно архаичны. Так, губернатор одной из нечерноземных областей ввел оброк, то есть устно (без всяких следов в «реальности») поручил чиновникам контрольных служб обеспечить поступление в региональный бюджет фиксированной – в расчете на душу муниципального населения – суммы штрафов. А современный аналог барщины – в форме участия в субботниках и иных формах неоплачиваемого принудительного труда – вновь становится в некоторых регионах повсеместной социальной нормой.
И на самом нижнем уровне этой поместной иерархии живут «простые люди», как правило, стремящиеся создать свое поместье, построить или обустроить усадьбу, дачу, заимку, в которых будут складироваться ресурсы «на всякий случай». Здесь, «на земле», государственные служащие оказываются в том же самом «всамделишном» пространстве, что и члены неслужилых сословий.
И «реальное» пространство, и то пространство, которое существует «на самом деле», внутренне неоднородны. «Реальное» пространство иерархировано системой административно-территориального, отраслевого (окружного) и муниципального делений, в то время как то, что существует «на самом деле», иерархировано системой поместных отношений, в которых поместье-губерния включено в состав поместья – федерального округа, а поместье-дача включено в состав поместья – муниципального района, городского или сельского поселения. Межпоместные отношения иерархированы таким образом, что поместные амбиции губернатора, например, ограничиваются поместными же амбициями глав муниципальных образований в отношении муниципальной околовластной коммерции. «Вассал моего вассала не мой вассал» – здесь отнюдь не метафора.
 Закрытые для наблюдения и описания территории, собственники которых управляют вверенным им народом. Фото Арсения Несходимова (НГ-фото) |
Активность, направленная на сохранение
Любые рациональные изменения в этой системе отношений, такие как назначения и отставки, репрессии и награждения, изменение статуса поселения, изменения нормативной базы и пр., возможны только «в реальности», в то время как «на самом деле» те же самые люди, которые выступают агентами изменений, часто действуют так, чтобы смикшировать последствия своих «реальных» действий. Ведь реформирование, осуществляемое «в реальности», тем или иным образом меняет структуру поместий или отношения между ними. Естественно, что помещики сопротивляются административным новациям, даже будучи «в реальности» сугубо государственными людьми.
«В реальности» власть вездесуща, и правила ее действий прописаны в соответствующих государственных документах, законах и подзаконных актах. «На самом деле» же власти нет; каждый чих надо согласовывать с соответствующим помещиком. В противном случае он может «подвести под статью» в «реальности», продемонстрировав «тем, кому положено знать», что у него в поместье появился некто, ведущий себя несообразно многочисленным официальным уложениям.
Действие «в реальности» есть бездействие «на самом деле». А действия «на самом деле», если они совершены «с умом», отражаются «в реальности» лишь в минимальной степени – по идее, в «реальном» информационном поле от них не должно оставаться никаких следов. В системе поместных отношений любые государственные новации перемалываются так, чтобы их последствия для поместий минимизировались.
Принудительная кодификация всех возможных форм поведения, то есть попытки вывести «в реальность» то, что может существовать только «на самом деле», составляет, с моей точки зрения, немалую часть содержания нормотворческой активности власти в последние десятилетия. Итогом этой деятельности «в реальности» стали тысячи законов и несметное количество подзаконных актов и ведомственных инструкций, не поддающееся, видимо, какой-либо систематизации. А «на самом деле» поместная система и поместные отношения остаются самодовлеющими.
Таким образом, структура российского социального пространства во многом представляет собой реализацию внешних логик, однако не физико-географических, а «реальных», политических. Люди – члены постсоветских сословий заключены в очень жесткие унифицированные пространственно-внепространственные рамки, заданные политической и сословной системой. Эти рамки есть результат преобразования-ломки пространства, детерминированного государственным стремлением его контролировать. В этом государственном пространстве практически нельзя жить, можно только функционировать. Пытаясь очеловечить пространство вокруг себя, «на самом деле» люди стремятся замкнуться в доморощенных поместьях, пусть даже это поместье – в простейшем непосредственно наблюдаемом случае – представляет собой домик в деревне на пространстве шести соток.
Отношения между поместными формами контроля за пространством, с одной стороны, и внепространственными (или антипространственными) формами организации «реальной» государственной жизни порождают территориальную размазанность существования: между городской квартирой и дачей-поместьем, между местом регистрации, местом работы (отходничество) и местом жизни. Распределенный образ жизни – форма, в которой интегрируется существование «в реальности» и «на самом деле».
Государство стремится унифицировать пространство, пытаясь уничтожать неуничтожимое, то есть то, что есть «на самом деле». И те помещики, которые попали в поле зрения «государева ока», вынуждены обороняться. Стремясь сохранить свои поместья-ресурсные базы и по возможности расширить их, академики, мэры, губернаторы, ректоры и пенсионеры «в реальности» умоляют власти дать ресурсы и оставить их в покое, угрожая разными страшными последствиями дефицита ресурсов. Они «в реальности» хотят получить от государства «что положено» и сверх того, так как считают свое поместное существование (которое «на самом деле») самоценным и единственно возможным. Они успешно противодействуют экспликации и унификации своего поместного пространства, которое неизбежно в случае успеха государственных модернизационных усилий. Но даже тогда, когда социальные катастрофы ломают поместную структуру и помещики исчезают «как класс», эта структура восстанавливается-самозарождается из отечественного пространства – с другими людьми, другими сословиями и отношениями по поводу распределения ресурсов.
Отношения между внепространственной (или антипространственной) властью, с одной стороны, и поместным расселением – с другой сформировали структуру отечественного селитебного пространства. Административно-территориальное деление воплощает в себе «реальную» внепространственность власти и в основном выступает формой, в которую принудительно облекается стремление людей к структурированию пространства вокруг себя, к поместному образу жизни. Пространственное развитие ограничено сословной социальной структурой, которая, с одной стороны, порождение «реальности» административно-территориального устройства, а с другой – «на самом деле» воспроизводит это устройство независимо от воли и желания социальных акторов, членов сословий. Ведь вне «реального» пространства не может быть и пространства «всамделишного», так как ресурсы для поместного мироустройства можно получить только из «реальности». Члены каждого сословия имеют свое, иногда ошибочное представление о том, какие ресурсы им «положены» «на самом деле», и о том, что государство позволит им взять «из реальности» сверх положенного на обустройство их поместий. Они критически в своем «на самом деле» зависят от «реальности», то есть от источника ресурсов. Так что помещики вынуждены быть ярыми патриотами-охранителями «в реальности» и диссидентами-либералами «на самом деле», ориентирующимися на импортированные, как правило, представления об идеальном устройстве социальной жизни.
Языки и возможности описания
Государственные служащие, политики, экономисты и социологи в своих публичных выступлениях, официальных и научных текстах могут рассуждать только на языке «реальности». Однако иногда и они начинают объяснять народу, что, по их мнению, происходит «на самом деле». При этом у них ощутимо меняются лексика и интонация. Разделение на «реальность» и «на самом деле» ими принимается фактически, но не концептуально, и они, пытаясь рассказать о том, что есть «на самом деле», употребляют обсценную лексику и жаргон – этим объяснения чаще всего и ограничиваются.
Концептуализация жизни, расслоенной на «реальность» и «на самом деле», чрезвычайно сложна в методологическом и стилистическом отношениях. Официальные источники информации описывают то, что есть в «реальности». Вопросники социологических исследований также формулируются в языке «реальности» и в принципе не могут дать представления о том, что происходит «на самом деле» и что доступно исследователю и обывателю в наблюдении, в «разговорах по душам», в сугубо доверительных отношениях. В средствах массовой информации чаще всего разоблачают очередных оборотней в погонах и без погон, представляя «всамделишные» отношения как преступления против «реальности».
Переложить то, что «на самом деле» известно каждому, на язык «реальности» весьма трудно, так как все «всамделишное» в реальности обозначается расхожим термином «коррупция». Вероятнее всего, поэтому люди, включенные во «всамделишные» отношения (а других людей в нашей стране нет), пытаясь их описать, вынуждены использовать заведомо непригодные для этого предметные языки или, если они интеллигентны, импортировать из-за границы концепции и понятийные схемы, придавая своим построениям совсем уж эзотерическую форму.
К сожалению, в сегодняшней ситуации публичные неангажированные описания «всамделишного» практически невозможны, если они привязаны к месту и времени, так как могут спровоцировать санкции, направленные на то, чтобы «навести порядок», то есть привести «всамделишное» к тому виду, который ему подобает иметь «в реальности».
