Владимир Лапкин
Современному человеку нужно уметь управляться с нарастающими потоками информации.
Фото Reuters
В контексте осмысления перспектив развития общества знаний в фокусе внимания оказываются институты, практики и макросубъекты социально-политических процессов государственного, межгосударственного, регионального и субрегионального уровней.
Суть в том, насколько эффективными в тех или иных случаях оказываются институциональные формы и практические механизмы вовлечения человека в процессы, определяющие возможности динамичного развития сообщества в стремительно меняющихся условиях современного мира. А это, в свою очередь, напрямую зависит от того, насколько притягательными для человека оказываются образ данного сообщества, его нормы и ценности. В результате потенциально безграничные ресурсы человеческой личности могут интегрироваться в совокупный ресурс развития данного сообщества или оказаться им невостребованными.
Иными словами, вектор развития всех без исключения сообществ – субъектов общественных отношений в решающей степени определяет коллективная идентичность их членов – комплекс представлений, образующих согласованную, солидарную мотивацию индивидуального и группового поведения.
Социальная идентичность
Совокупность представлений человека о своем месте в обществе, тех ценностей и поведенческих моделей, которые утверждаются на основании соотнесения себя с общественно значимыми культурными ориентирами и ролевыми функциями в публичной сфере, с социальными институтами и отношениями, формирует социальную идентичность. Важнейшими референтными группами социальной самоидентификации оказываются «большие сообщества» – социальная группа, конфессия, этнос, государство (страна), цивилизация. Широкий выбор потенциально значимых для современного человека систем ориентиров, связанных с развитием информационного общества, предопределяет дробность социальной идентичности, актуализируя то одну, то другую ее составляющие.
Процесс социальной самоидентификации играет основную роль в формировании мотивации деятельности людей, в объединении их усилий для решения общественно значимых задач, в стабильном развитии общества и обеспечивающих его жизнедеятельность институтов. В случае, когда такая идентичность начинает деградировать, наблюдается кризис любого социального образования, будь то семья, профессиональное сообщество, политическая партия или государство. Ослабление социальных связей в современном обществе становится оборотной стороной освоения технологических достижений. В результате размывается гражданская составляющая идентичности, определяющая мотивацию развития национального сообщества в условиях демократии, основа политического самоопределения индивида, его политической идентичности. Последняя утверждается в процессе соотнесения человека с политическими институтами. Те или иные идейно-политические предпочтения, обуславливающие партийные симпатии и антипатии, электоральный выбор и другие формы политического поведения, связывают индивидуальную и групповую политическую идентичности, идентификационные паттерны индивида и больших сообществ – субъектов политического процесса. Эта связь позволяет сохранить преемственность институциональных основ политической системы и поддерживается государством с помощью целенаправленной «политики идентичности».
В самом понятии идентичности заложена смысловая многомерность. Как система социально значимых ориентиров «узнавания» себя идентичность постоянно находится в процессе становления и переосмысления своих характеристик. Но в информационном обществе, в мире многоуровневой взаимозависимости социальных субъектов и индивидов сами референтные ориентиры становятся все более неопределенными, размытыми и изменчивыми. Они подвержены влиянию стремительно растущих потоков информации и, в свою очередь, сами активно формируют информационно-коммуникационное пространство.
Существенные изменения в социальной идентичности и ее составляющих, с одной стороны, являются следствием экономических, политических и культурных процессов, а с другой – сами приводят к значимым общественным трансформациям. Так, постепенное утверждение в массовом сознании граждан восточноевропейских стран европейских либеральных ценностей, которое происходило на протяжении 1960–1980-х годов, во многом подготовило «мягкое» крушение режимов советского образца в этих странах и утверждение демократических основ национальной государственности.
Страновая идентичность
Вместе с тем современные процессы глобализации ведут к размыванию национально-государственной (страновой) идентичности. Устойчивую основу национально-государственного уровня идентификации подменяют повсеместно узнаваемые символы, которые рождает общее, глобальное пространство информации и коммуникаций.
Обострение национальных чувств и подъем на этой волне националистических движений в развитых странах Запада оказывается одним из ответов на вызовы культурного глобализма. Изменение культурной физиономии развитых обществ связывается в массовом сознании и с потоками инокультурной иммиграции, которые рассматриваются как угроза не только нынешнему и будущему экономическому и социальному благополучию, но и собственному уникальному культурному потенциалу развития. В повседневной жизни потребность национального самостояния утверждается с помощью «осязаемых» этнокультурных ориентиров. Так, сегодня многие европейцы стремятся подчеркнуть «особость» своих культурных практик: не случайно в тех странах и регионах, где сохранилась преемственность этнокультурных традиций (как, например, в Австрии, некоторых землях Германии, Шотландии, Стране Басков, Каталонии), происходит популяризация культурных символов. Право на соответствующие внешние символы идентичности активно отстаивают представители инокультурных и автохтонных меньшинств, проявляя солидарность со «своими» в «чужом» внешнем окружении.
 Модернизация при сохранении культурных особенностей. Фото Reuters |
Массовая миграция порождает сегодня парадоксальное сосуществование в рамках единой политической системы разнородных цивилизационных сообществ. Прежде взаимоисключающие приверженности человека как гражданина политико-государственного сообщества и члена этнокультурной или этноконфессиональной группы страны его происхождения (пакистанец – британец, индиец-сикх – ирландец, турок – немец) сплавляются в понятие мультикультурного гражданства. Широкое распространение практики «двойного» или даже «тройного» гражданства легитимизирует такую множественную идентичность. В результате в принимающих мигрантов странах растет потребность в интеграции сообществ «поверх» их национально-цивилизационной идентичности в ее институциональном оформлении. Тем самым растет и потребность в конструировании над-цивилизационных интеграционных моделей.
Картина размывания национальной идентичности, со всей очевидностью наблюдаемая с «классических» для Нового времени позиций нации-государства, под иным углом зрения все отчетливее представляется как процесс формирования новых идентификационных ориентиров. Понятие национального расщепляется: в зависимости от контекста оно может прочитываться как атрибут нации-государства, а может наполняться сугубо этническими и даже примордиальными характеристиками.
Развитые страны вновь оказались перед необходимостью актуализации своей идентичности. Не случайно инициатива организации осенью 2009 года «больших дебатов» о национальной идентичности во Франции, стране с богатыми традициями государственного регулирования социальной и культурной сфер, исходила непосредственно от государства. Вопрос о том, что значит «быть британцем» сегодня, широко обсуждается в британских СМИ в контексте подведения итогов первого десятилетия после передачи ряда полномочий центральной власти парламенту Шотландии и национальной ассамблее Уэльса в 1998 году. Сама дискуссия о современном понимании национальной идентичности становится действенным механизмом ее переосмысления и нового утверждения.
 Уникального в мире осталось очень мало. Фото Reuters |
Идентичность в контексте основных современных трендов
Однако адекватность действий государства в вопросах регулирования противоречий между группами интересов обеспечивается постольку, поскольку оно само является институциональным элементом общества. Если же государство присваивает себе роль ключевого субъекта формирования институциональной среды общества, его регуляторные функции замыкаются на обслуживании интересов окологосударственных групп (в первую очередь – бюрократии и олигархических структур бизнеса). Поэтому, когда речь идет об обеспечении доступа к ресурсам развития человека и к управлению общественными благами в контексте инновационного сценария развития, ключевым игроком на этом поле оказываются самоорганизующиеся сообщества. В обозримой перспективе их возможности будут расти, расширяя тем самым пространство публичной политики. Но в качестве локальных дисфункций развития вероятно и временное усиление авторитарных методов в политике, направленных на решение той же задачи – эффективного управления усложняющимся общественным организмом в условиях повышения порога рисков развития. Разменной монетой могут стать ограничения демократических свобод, а ценой вопроса – качество жизни, стабильность и порядок.
Этот сценарий «императивной демократии» предполагает целенаправленные усилия государства по конструированию такой национальной идентичности, где гражданская составляющая последовательно вытесняется государственнической. Его элементы просматриваются сегодня в большинстве развитых стран (в первую очередь в рамках борьбы с национальными угрозами, такими как терроризм), но особенно – в стремительно модернизирующихся «переходных» обществах. Классическим примером является Сингапур: его успех сегодня во многом основан на ресурсах уникальной идентичности молодой и динамичной политической нации, сконструированной в ходе стремительной авторитарной модернизации на основе интеграции трех народов, четырех языков, множества религиозных и культурных традиций.
Процессы глобализации и глобальной экспансии «информационного общества» радикально трансформируют повестку модернизационных преобразований и сами механизмы поддержания идентичности, придают им не виданный ранее динамизм. Кризис национально-государственной идентичности становится нормой. Размывание ее традиционных паттернов выявляет разные ориентиры идентификационных процессов. На одном полюсе объектом идентификации оказывается космополитическое всемирное гражданство. В его основе лежат универсалистские нормы, правила и принципы глобального рынка, глобальных финансовых потоков, а также общие модели поведения групп вовлеченных в такую деятельность людей. Заметный вклад в эти процессы вносит активность глобального гражданского общества. На другом полюсе в качестве своего рода альтернативы и в логике радикального пересмотра основ прежней всего национальной идентичности, ориентированной на образ национального государства, возрастает значение этнических, религиозно-конфессиональных, цивилизационных и иных, прежде «вторичных» идентификационных ориентиров. Попытки современных национальных государств бороться за сохранение и воспроизводство общего для всей гражданской нации культурного пространства наталкиваются на сопротивление двух разнонаправленных векторов социокультурного развития: культурного и информационного глобализма, унифицирующего идентификационные образцы, – с одной стороны, и разложения гражданской (национальной) солидарности под напором особых притязаний этнических, религиозных, языковых, субкультурных сообществ – с другой.
Радикальное преобразование традиционных структур и принципов самоидентификации в конечном счете ведет к изменению идентичности всего общества и является одним из важнейших показателей модернизационных перемен. В логике же, предполагающей многосоставность идентичности, скорее правомерно говорить о резком расширении многообразия ее составляющих в ходе модернизации и о возможности их неконфликтного соприсутствия в социальной идентичности современного индивида. Только так возможно совмещение императивов модернизации и глобализации с сохранением основ культурной идентичности конкретного сообщества. И только в условиях такого соприсутствия можно обеспечить воспроизводство и преемственность культурной традиции, только на этом пути меняющаяся идентичность может стать ресурсом развития общества.
Именно формирование запроса на собственный уникальный проект развития, открывающий для национальных сообществ доступ к ресурсам глобальной экономики, культуры, политики, и есть путь наиболее эффективного использования преимуществ их обновленной, но сохранившей свою уникальность идентичности. Альтернативой является дальнейшее дробление идентичностей в составе национального сообщества и повышение уровня конфликтности между группами их носителей, в том числе диктуемой морально-этическими соображениями. Уже сегодня такая конфликтность (яркий пример – скандал вокруг публикации карикатур в Дании или результаты референдума о строительстве минаретов в Швейцарии) требует чрезвычайно затратных, но по существу – паллиативных мер государственного вмешательства и создания институтов согласования интересов.
 В регионах, где сохранилась преемственность традиций, эти традиции всячески культивируются. Фото Бориса Бабанова (НГ-фото) |
В социальной эволюции нового времени отчетливо выделяются две принципиально различные траектории развития. Первая характеризует высокоразвитые общества, представленные и по сей день в основном странами Западной Европы и странами, возникшими на территориях западноевропейских переселенческих колоний. Вторая – незападные общества, пытающиеся воспроизводить и осваивать европейские институциональные, культурные и идентификационные образцы, адаптировать их к условиям традиционной социальной практики, осуществлять собственную модернизацию. Попытки перехода со второй траектории на первую не только представляют колоссальную практическую проблему, сама теоретическая возможность и условия ее реализации на сегодняшний день фактически не проработаны. Собственно, если попытаться дать емкую характеристику этому второму типу социального развития, то его суть состоит во внедрении рожденных в условиях западной демократии институтов в чужеродную для них социокультурную среду. Успех такой «прививки» до последнего времени был обусловлен радикальной сменой ориентиров цивилизационной идентичности, но в результате национальное сообщество зачастую лишалось собственных, уникальных ресурсов развития. Однако именно эффективная трансформация цивилизационных особенностей в ресурсы национального развития позволила таким странам, как Япония, Южная Корея, Сингапур и Малайзия, продемонстрировать высокий потенциал адаптации заимствованных инновационных практик и институтов и совершить настоящий модернизационный рывок.
Модель развития, которая была выработана в последние десятилетия в регионе Юго-Восточной Азии, отличается эффективным использованием ресурсов собственной идентичности. Это важное обстоятельство указывает на принципиально не-вестернизационный характер процессов развития, набирающих силу в регионе ЮВА. Эта модель претендует на то, чтобы предложить миру наиболее эффективные образцы капитализма XXI века.
Более того, социальная практика этих стран обретает сегодня решающее значение для определения вектора дальнейшего развития всего мирового сообщества. Действительно, текущий кризис обозначил эволюционные пределы глобального капиталистического общества в парадигмальных рамках западноевропейского «универсализма», пренебрегающего возможностями традиционных форм социальной интеграции и не-индивидуалистических практик мобилизации личностных ресурсов. Собственно, кризис и стал «моментом истины», предъявившим миру весь колоссальный объем накопленных и не решенных за десятилетия предшествующего бурного развития (так называемый период Pax Americana) проблем и противоречий. Ресурсы и возможности западноевропейской версии капитализма во всех трех ее изводах – британском, континентальном и американском – явно неадекватны задачам разработки и практического воплощения в глобальных масштабах его обновленной версии. Нельзя исключать, что в решении этой задачи ключевую роль сыграет опыт доказавшего свою эффективность обращения стран Восточной и Юго-Восточной Азии к ресурсам своей традиционной идентичности, которые этим странам удалось органично соединить с возможностями, открытыми процессами глобализации.
Тематика национальной идентичности как ресурса развития уверенно интегрируется в контекст современной мировой политики. Переосмысление самого содержания понятия национального оказывается в начале нового тысячелетия в центре внимания публичной политики и научных исследований. Беспрецедентная мобильность современного человека вновь и вновь ставит под сомнение адекватность ориентации на страну рождения или проживания как на источник основополагающих смыслов личностного самоопределения. У национально-государственного сообщества появились конкурирующие с ним альтернативы, выходящие за рамки государства. Это транснациональные корпорации, наднациональные объединения, трансграничные сетевые сообщества и диаспоральные «миры». В арсенале таких образований есть гибкие и многообразные проектные возможности для ответа на вызовы, появляющиеся на каждом новом витке глобализации. Меняется и само государство – источник, традиционно генерировавший общественно значимые смыслы. Пути трансформации государственности уже давно и все более заметно расходятся с нациестроительством. Феномен «несостоявшихся государств» (failed states) – одно из ярких проявлений этой тенденции. Возникающие при этом проблемы и противоречия государство пытается разрешить усилиями по конструированию и новому прочтению национальной идентичности. Но рост очагов этнонациональной и этноконфессиональной конфликтности разводит «национальное» и «государственное» начала в системе ценностных ориентиров гражданина. Государство по-прежнему остается основной «единицей» развития. Однако неопределенность и размытость мотивации к коллективному бытию в задаваемых им рамках формирует потребность в обновлении объединяющих смыслов, способных обеспечить интеграцию современного общества. В том, чтобы стимулировать широкое общественное обсуждение этих проблем и формирование запроса российского общества на модернизационную повестку дня развития и социальную солидарность, мы видим приоритетную задачу общественной науки и экспертного знания.
