Привал после битвы

Что-то не очень веселы ряды младоконсерваторов.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)

Пикантность политической ситуации конца марта 2012 года состоит в том, что не очень понятно, что в данный момент происходит с партией власти. Нет, «Единая Россия» как была, так она и есть. Но согласимся, что все вокруг несколько изменилось. После бурных митинговых состязаний и победы на президентских выборах Владимира Путина, казалось бы, что еще надо ЕР, кроме как вновь сплотиться вокруг национального лидера? И заявить о своей готовности осуществлять дальнейший курс. Тем более что статьи Путина, опубликованные перед выборами, как минимум носят вдохновляющий характер. Но реальность такова, что избранный президент продолжает активно работать премьером, много ездит, встречается с людьми, решает проблемы. То же самое совершает и действующий президент.

А партия? Парламентская фракция занята обычными заседаниями Думы. В регионах ЕР с весьма скромными успехами участвует в местных выборах. И никакой видимой политической окрыленности.

Впрочем, если заглянуть поглубже, то работа все-таки идет. Просто ее характер пока не очень понятен общественности. Судите сами.

Как сделать из страны «жилистого атлета»

Президентские выборы проходили у нас 4 марта. А уже на следующий день, оказывается, прошло заседание политических клубов партии на тему «Россия после выборов».

Заместитель секретаря президиума генсовета Юрий Шувалов сказал на нем следующее: «Победа Владимира Путина на выборах президента РФ – победа долгожданная. Теперь наступает новый ответственный этап, этим он и интересен. Та политическая реформа, которая предложена президентом РФ Дмитрием Медведевым, создает новые условия конкуренции, в которых наша партия должна занять свое место».

Какое место в связи с «новыми условиями конкуренции» – Юрий Евгеньевич не уточнил. Хотя напомнил, что новостью выборов стало третье место в них Михаила Прохорова, который взял не только голоса «Яблока», но и голоса протестного электората.

В конце же Шувалов напомнил: «Единая Россия», участвуя в трансформациях, которые происходят, должна сохранить себя как ведущая политическая партия, стоящая на принципах консерватизма».

А вот председатель комитета Госдумы Владимир Плигин среди прочего призвал партию продолжить взаимодействие со средним классом, «выстраивая эту политику в рамках конкуренции», и предложил ЕР в строительстве институтов гражданского общества, партий, парламента сыграть позитивную роль. Как и в предотвращении «национальной беды, связанной с коррупцией, феодализацией определенных отношений». В общем, партия, по Плигину, должна отражать как минимум праволиберальную правоконсервативную политику. Для этого ей нужно продолжить сотрудничество со средним классом, опять же с учетом конкуренции.

Председатель другого комитета Ирина Яровая тоже за то, чтобы быть в фарватере инициатив. По ее мнению, разговоры о том, есть ли в России гражданское общество или нет, отныне себя исчерпали. Гражданское общество в нашей стране есть, и главное теперь – заняться гражданским патриотизмом. «Демократия, которую предлагает Путин, – это народная демократия, и это ее главная отличительная особенность. Это не демократия элитарных, избранных групп. А оскорбительный ярлык, приклеенный нам оппонентами, должен заставить только активизировать работу партии».

Координатор социально-консервативного клуба «Гражданская платформа», депутат Госдумы Игорь Игошин поддержал предложение «Единой России» быть в авангарде перемен. На его взгляд, выборы поставили точку на одном из этапов развития страны. Теперь надо быстрее других осмыслить перемены. Страна меняется, и партия должна меняться вместе с ней.

Очень интересными оказались размышления заместителя руководителя ЦИК «Единой России» Андрея Ильницкого, который говорил о работе организации в условиях формирования насыщенного партийного «меню» и призывал определиться со своим местом в центре.

Ильницкий выступил как врач-диагностик. В ходе выборов он обнаружил левый «отек» партийной системы. А в правой стороне политического организма открыл тревожную пустоту и так обрисовал развитие болезни: «Слева от нас будет организовываться партия левого центра, а мы становимся партией правого центра. Но мы не должны уходить за избирателями с Болотной вправо, но также не должны растягиваться так, чтобы охватить весь центр».

Тут бы, конечно, компас не повредил.

Председатель комитета Госдумы Андрей Макаров призвал партию отстаивать справедливость и нацеливаться на работу с людьми, «Единая Россия» должна отстаивать справедливость и быть в этом смысле нацеленной на работу с людьми. Сопредседатель Совета по национальной стратегии Иосиф Дискин подчеркивал, что патриотизм, справедливость и государственность должны стать основой ценностного ядра ЕР.

Проректор Российского экономического университета имени Г.В.Плеханова, политолог Сергей Марков все еще жил энергией прошедших митингов: «Первая задача выполнена – Владимир Путин победил на выборах. Вторая задача – добиться отмены сценария оранжевой революции. Мы должны демонстрировать мощь митинговой активности в поддержку Путина. Мы, я думаю, справимся с этой задачей. Но встает третья задача – борьба за обновление.

Марков уверен: руководство страны обдумает, в каком направлении двигаться стране. Нам нужно, чтобы государство было не просто большим, но и жизнеспособным. «Нужно сделать из государства сильного жилистого атлета!» – заключил политолог.

Как бы продолжая «спортивную» тему, член генсовета партии ЕР Владимир Мединский так объявил победителя президентских выборов состязания: «Путин победил не просто в первом раунде. Путин победил нокаутом. Миронов, например, вчера нес такую околесицу, мне даже неловко было. Он был растерян».

Депутат Роберт Шлегель попытался вернуть некоторых выступающих из мира образов. Он сказал, что, если через 2–3 года общество, оказавшее доверие Путину, не увидит положительных изменений, возникнет такая ситуация, что нынешние митинги покажутся цветочками.

Были еще выступления, но они не увели содержательную часть куда-то в сторону от того, что было сказано.

Итог подвел директор Фонда исследования проблем демократии Максим Григорьев. Он сказал, что есть три разных пути дальнейшего развития «Единой России». Первый – создание партии некоего нового большинства. Но тогда надо дополнять ее новыми «идеологическими элементами». Но тогда Григорьев лично не видит, «как включить в эту конструкцию тот же средний класс, который голосовал за Прохорова».

Второй путь – выбрать определенную идеологическую нишу и обжить ее. Но где гарантия, что части людей она покажется некомфортной, чуждой и они начнут выходить из партии? И вообще, одни начнут предлагать одну платформу, другие – другую.

Третий путь – «ничего не делать и оставить все как есть. Фракция в Госдуме есть, позиция есть».

Действительно, что еще надо? Но Григорьев тут же обострил ситуацию, сказав, что вклад «Единой России» в победу Путина – это еще потребует дискуссии. А дальше и вовсе тревожно: «Если Путин меняется сам, если руководство страны меняется, то до «Единой России», руки, безусловно, дойдут».

Вот такого содержания дискуссия прошла в интеллектуальном штабе партии. Добрая половина ораторов в той или иной форме выражала тревогу, прежде всего электорального свойства. Чтобы они ни предлагали, это был своего рода разговор о будущих выборах. Показалось, что эта часть депутатов серьезно отнеслась к требованию оппозиции о досрочных как минимум парламентских выборах. Все остальное обсуждение свелось к заклинаниям с ритуальными призывами друг к другу: «мы обязаны», «партия должна», «надо решить задачу», «забота о людях – наш приоритет». Сюда же можно приложить различные мантры про «обновление», «очищение», «становление», «развитие»…

Если бы это слушал серьезный представитель современной науки, он бы наверняка не удержался от простого вопроса: все это совершенно понятно, а какие новые идеи вы можете предложить?

Конечно, в такой спешной дискуссии было не до глубокого мышления. Поэтому обратимся к варианту изменения, который витал в воздухе еще до президентских выборов.

С ребрендингом наперевес

Сейчас уже трудно сказать, кто и когда первым озвучил эту реформаторскую мысль о ребрендинге. Судя по тому, что некоторые представители «Единой России» стали реагировать на эту идею, можно было подозревать, что они это «вычитали» из высказываний Путина о создании Общероссийского народного фронта.

«Ребрендинг, безусловно, будет, – заявила газете «Известия» депутат от ЕР, социолог Ольга Крыштановская. – Мы должны провести работу над ошибками, разработать внятную идеологию, и еще должен появиться лидер. Надо выйти из этого состояния киселя, когда во главе ни Путин, ни Медведев, ни Грызлов».

Более сдержан был глава фракции «Единая Россия», вице-спикер Андрей Воробьев, который не исключил, что ЕР либо начнет использовать новые приемы политической работы, либо проведет «определенный ребрендинг».

С учетом качества описанной дискуссии насчет «новых приемов» ситуация выглядит не так просто, как с ребрендингом. Но не всякая простота эффективна. Политологическое сообщество отнеслось к смене партийного имени весьма скептически.

Политолог Алексей Макаркин считает, что эффективность этого действия будет весьма и весьма относительна. Простое переименование мало что даст, потому что люди могут быть недовольны не только «Единой Россией», но прежде всего – самим принципом партии власти как партии чиновников.

Политолог Сергей Черняховский вообще счел идею переименования «Единой России» достаточно фантастичной. Но если все-таки предположить такую возможность, то главное условие эффективного ребрендинга – это «чтобы не сама партия его проводила».

Эти и многие другие заключения экспертов о ребрендинге ЕР наводят на воспоминания о бесконечных анекдотах о том, что случается смешного, когда на заведении меняют вывеску, но оставляют прежним смысл и качество деятельности.

И, конечно же, такой ребрендинг вызовет не только новые анекдоты, но и усилит общественные подозрения. Мол, единороссы прячут теперь за новой вывеской свои новые пороки и злоупотребления. Поэтому ребрендирование грозит закончиться недобрым выводом народа: «Как бы она там красиво ни называлась, а Навальный прав».

Но надо сказать, что далеко не все единороссы соответствуют обидному определению Навального. Вот, например, депутат Госдумы от Дагестана Ризван Курбанов предложил в «Единой России» отдел собственной безопасности для парламентариев и госчиновников, который контролировал бы их этическое поведение.

Курбанов уже пытался создать такую службу у себя в республике. Сведения о том, каков результат, пока не обнародованы. Зато есть отношение к идее московского специалиста. Депутат от ЛДПР, член комиссии по вопросам депутатской этики Сергей Иванов считает, что создавать новую контролирующую структуру – все равно что строить еще одну коррупционную схему.

Но когда все сплошь опутано такими схемами, кто-то из партийцев вправе спросить: а над чем теперь по-настоящему работать?

Боюсь, что ответ будет. Он кроется в начале этих заметок. Там, где один из идеологов «Единой России» Юрий Шувалов в который раз напомнил о самой мощной идейной платформе, которую надо укреплять и защищать «партии счастливых надежд России».

В общем-то, лучшее определение этому спасительному чуду дал в свое время Борис Вячеславович Грызлов. А он, как известно, выразился так: «Слово «консерватизм» – уже это не то слово, которое было синонимом ретроградства, синонимом консервации. Это не так. Сегодня российский консерватизм – это стабильность и развитие. Это девиз «Сохраним и приумножим!». Это духовность, патриотизм. Это уважение родины. Это обязательный труд. Это получение результатов труда и умение распоряжаться этими результатами труда. Это жизнь без революций. Это поступательное развитие. И это модернизация».

Ах, если бы «Единая Россия» сочла призывы Грызлова единственно верной программой и больше бы не экспериментировала с одной из важных исторических теорий в развитии нашего непростого государства, то партия не получила бы столько критики на то, как она обращается с консерватизмом.

Но энергия в партийных клубах начиная с 2009 года забила ключом. И чего только там не предлагалось!

Составляли реестры духовных ценностей общества на основе традиционного православия, споря при этом, что должно стоять на первом месте: «справедливость», «совесть» или «патриотизм». Переводили на социально-политический язык XXI века десять заповедей. Искали модернизации духовный фундамент. Насчет последнего поиска представитель Православной церкви Владимир Вигилянский чрезвычайно корректно заметил, что у любого созидательного труда непременно должна быть нравственная основа.

Надо ли удивляться, что после этих вызывающих недоумение общественности экспериментов и интеллектуальных исканий так критически отзывались СМИ. Да и ответы консерваторов были достойны качества их поисков: это все происки антиконсерваторов, либералов и прочих недругов России.

Сам Юрий Евгеньевич Шувалов защищал консерватизм просто и понятно: «Еще недавно, когда мы только начинали свою деятельность, практически кафедры и факультеты политологии представляли либеральную идеологию. А сегодня и в Москве, и в Петербурге, и в ряде других городов мы имеем партнеров, с которыми работаем, это кафедры политологии, которые с удовольствием развивают идеи консерватизма».

Действительно, почему бы эти теории не изучать историческим, политологическим факультетам? Да они наверняка и раньше изучались. Может быть, только без необходимого фанатизма. Но теория одно дело, а политика – другое. Это уже программа действий. Как бы тут сильно не увлечься.

Алексей Макаркин считает, что эта идеология стала прививаться в современной России еще до первой волны кризиса. Когда вошло в обиход понятие «лихих 90-х», возникла боязнь еще больших изменений в нехорошую сторону. Отсюда началась рефлексивная апелляция к консерватизму. Но все меняется, и сам кризис, считает политолог, поставил под вопрос привлекательность консервативного варианта, снова востребовал изменений.

От Рейгана до Брежнева

Так партия оказалась в достаточно сложном положении. Ей хочется оставаться сильной и деятельной, а это значит говорить языком реформ и изменений. Но это же язык политических оппонентов, а если на нем единороссы не хотят или не умеют изъясняться? То чего проще – записать модернизаторов в «оранжисты», «либерасты» и пр. А про себя гордо сообщать: мы знаем, как срастить консерватизм с модернизацией.

Но консерватизм такой разный. Есть, например, консерватизм Рейгана–Тэтчер, который, как считает Макаркин, «Единой Россией» отвергается. Есть консерватизм Людвига Эрхарда – его единороссы приветствуют.

Но, по мнению политолога, выбранный партийцами доморощенный консерватизм, несмотря на привлечение православия, исторических аналогий, ссылок на примеры некоторых закрытых от влияний времени режимов других стран, больше смахивает на «наш привычный, хорошо известный советский консерватизм времен Леонида Брежнева». А он-то призван был сохранить завоеванное положение во власти. Поэтому с появлением более активных групп общества (вовсе не бунтарей или путчистов, а сторонников конкретных инноваций) версия модернизационного застоя становится все менее популярной.

Один исследователь идеологии российской партии власти* пишет, что она приложила немало усилий, чтобы создать максимально нейтральное представление о «российском консерватизме». С партийной точки зрения – это «идеология стабильности и развития, постоянного творческого обновления общества без застоев и революций. Это идеология успеха нашего народа, сохранения и модернизации России на основе собственной истории, культуры, духовности. И одновременно это идеология, призванная освободить страну от застарелых социальных недугов, разрушить преграды на пути инноваций, новых достижений. Ее цель – построение новой, свободной, процветающей, сильной России на основе общих ценностей и интересов. Ее ценности – любовь к родине, крепкая семья, здоровый образ жизни, профессионализм, гражданская солидарность».

Нужно очень постараться, иронично замечает автор, чтобы найти убежденных противников построения «новой, свободной, процветающей, сильной России», выступающих к тому же против здорового образа жизни и профессионализма.

«Таким образом, у стратегии идеологического брендинга «Единой России» обнаруживаются две важнейшие составляющие: апелляция к классической мировой идеологической традиции и ее максимально нейтральная интерпретация в ключе «за все хорошее и против всего плохого». Акцент делается не на тех консервативных ценностях, которые популярны у части избирателей, но способны отпугнуть другую часть (преференции Православной церкви, «моральная цензура» на телевидении и т.п.), а именно на консервативном бренде с целью получить все выгоды от имени, но избежать возможных издержек, связанных с его содержательным наполнением».

Поэтому, заключает автор, идеологический брендинг позволяет сплотить многочисленные отряды карьеристов, присоединяющихся к партии власти, вооружить идеологическим кодом коммуникации. Но при этом не отталкивает избирателей, мало интересующихся отвлеченной от насущных проблем сегодняшнего дня идеологической проблематикой.

Больше того, слово «консерватизм», как пишет уже другой вдумчивый аналитик**, «обладает одним фундаментальным свойством, составляющим как его преимущество, так и его недостаток, – абсолютной ценностной бессодержательностью. Это чистая форма без какого-либо ясного содержания. Если перевести термин «консерватизм» на русский язык, то он означает не более чем охранительство. Консерватизм призывает к тому, чтобы нечто охранять, консервировать, и никакого иного положительного содержания в нем нет, а поскольку консервировать можно все что угодно, то и под самим консерватизмом тоже можно понимать – все что угодно». Поэтому содержание понятия консерватизма ничтожно, и поэтому оно может быть достоянием каких угодно политических сил, в том числе взаимоисключающих».

Тут есть о чем подумать «Единой России» в часы затишья.