Анатолий Вишневский
Мир XXI века. Родина там, где твой чемодан.
Фото Reuters
Когда мы говорим о том, что перенаселение планете Земля не грозит, надо определиться с тем, что мы понимаем под перенаселением. Численный рост человечества действительно замедляется. И за это мы должны благодарить те страны, которые не только понимают опасность роста, но и что-то предпринимают для его ограничения.
А как же не предпринимать? Сегодня на Земле живут 7 млрд. человек. При том, что в год, когда я родился, их было всего 2 млрд. К середине нынешнего века будет, видимо, 9 млрд., к концу века – 10. Если это нормально, тогда скажите, что такое перенаселение? Оно действительно нам не угрожает. Оно просто уже есть! Другое дело, что сейчас виден свет в конце тоннеля, взрывные темпы роста населения постепенно замедляются, кое-где сходят на нуль, а кое-где опускаются и ниже нуля, как это произошло в Китае. Но за десятилетия взрыва проблем накопилось достаточно, и пока до их решения далеко.
К примеру, к середине века только в Азии будет жить 5 млрд. человек. Население Бангладеш больше населения России, а плотность населения в этой стране – свыше 1000 человек на квадратный километр. И это еще не перенаселение? В глобальных масштабах нарушено фундаментальное равновесие между человеком и природой, поддерживавшееся на протяжении всей человеческой истории. И нарушено изменениями в важнейшем звене – в размножении человеческих популяций. Силой биологических и социальных механизмов оно всегда было согласовано с полученными от природы и рукотворными возможностями среды, в которой жил человек, а теперь вышло из-под контроля этих механизмов.
Надо ли удивляться, что человечество ищет пути восстановления утраченного равновесия? И тому, что эти поиски затрагивают все стороны нашей жизни, начиная от геополитики и кончая семейным очагом – элементарной ячейкой продолжения человеческого рода?
В поисках страхового полюса
Казалось бы, при чем здесь геополитика? Но ведь кардинально изменились соотношения человеческих масс на нашей планете, стало другим ранжирование стран по численности населения, скажем, Россия с четвертого места в 1950 году откатилась на девятое. Изменилась и геополитическая поляризация.
У меня есть глубокое сомнение по поводу общепризнанного мифа о том, что с распадом СССР рухнул так называемый двуполярный мир, в качестве единственного полюса силы воцарились США, и от них теперь идут все беды. По-моему, в течение последних нескольких веков все мировые проблемы решались в одном центре – Европе, к которой лишь в ХХ веке присоединились США, и некоторую роль стала играть Япония. Так, по сути, образовалось северное кольцо планеты: США, Европа, Россия (а раньше – СССР), Япония. Европейские, а потом и все северные страны время от времени выясняли отношения между собой, выступая в разных сочетаниях, но по отношению ко всему остальному миру они составляли единый центр, в котором все и решалось. Вспомните любые важнейшие события ХХ века, включая войны, революции, дискуссии, образование международных организаций, – все происходило в этом северном центре.
Но сегодня североцентризм (в XIX веке можно было говорить о европоцентризме) уже не тот. Северный центр, конечно, еще имеет влияние на мир, но свою былую силу безвозвратно утрачивает. И не потому, что Север стал слабеть сам по себе. А потому, что во второй половине XX века в результате небывалого демографического взрыва резко выросло население всего остального мира, его Юга, и чаша мировых весов стала все больше клониться в его сторону – на нее добавлялись все новые и новые миллиарды людей, а население северного кольца почти не увеличивалось.
Конечно, просто численность населения не всегда и не все определяет в соотношении сил современного мира. Здесь важно представить, почему Европа, а затем и весь Север могли сохранять свое доминирование в течение почти четырех столетий и почему сегодня их ведущая роль заканчивается.
На протяжении тысячелетий, примерно до XVI–XVII веков, при всем разнообразии культур и нравов разных стран и народов цивилизационная основа у них была одна – аграрная экономика. Именно аграрная экономика, ее зависимость от природных условий, различных в разных частях света, определяла особенности образа жизни народов, их культур, психологии, ментальности и пр.
Но где-то во второй половине второго тысячелетия в европейских странах пустила корни новая форма цивилизации – промышленно-городская. Дальнейшее хорошо известно. Растущая мощь и высокая эффективность рожденных этой цивилизацией экономики, науки, политической и военной организации предопределили устойчивое лидерство Севера на несколько столетий вперед. Сейчас, однако, очевидно, что эта эпоха заканчивается – и не только из-за демографической асимметрии. Просто сама промышленно-городская цивилизация, родившаяся на Севере, перестала быть его монополией, ее все больше стали осваивать и страны Юга.
 Европейцу трудно поверить в такие города. Фото Reuters |
Поднебесная – это еще не рай
В результате среди стран Юга стали появляться новые тяжеловесы, способные во все большей степени противостоять ведущим странам Севера, выступая в качестве самостоятельных полюсов силы. А это значит, что только сейчас-то и возникает истинная многополярность. Какое место может занять Россия в новом геополитическом раскладе? Должна ли она покинуть Север, для членства в котором прорубалось окно еще в петровские времена, и присоединиться к одному из новых полюсов? Например, развернуться в сторону Китая?
Китай, несомненно, один из главных растущих полюсов, набирающий силу под боком у России. Наверняка мы должны сотрудничать с Китаем, расширять наши контакты, множить совместные проекты. Но я не очень себе представляю, какую роль сегодня может играть Россия в связке с Китаем, выходящем на роль одной из крупнейших экономик мира. Наши в лучшем случае 130–150 млн. человек рядом с 1,5 млрд. китайцев. Стать одной из китайских провинций? Дать точный прогноз на этот счет я не берусь.
Понятно, что надо как-то углублять отношения с Китаем. Но за счет чего? На продаже оружия долговременных отношений не построишь. Может быть, мы могли бы принять участие в решении их продовольственных проблем? У России на востоке страны есть и земля, и вода, а Китай, испытывающий нехватку того и другого, – огромный рынок сбыта сельскохозяйственной продукции. Но для создания в тех потенциальных районах сельскохозяйственного развития мощной агросистемы у нас нет соответствующей рабочей силы, наше – небольшое для столь огромной территории – население смещается скорее на запад, чем на восток. Если же мы начнем использовать там рабочую силу самих китайцев, то как бы через некоторое время нам не пришлось вообще оттуда уйти – полностью или частично. Ведь есть же такая бродячая теория: вода не может быть собственностью конкретной страны. Она, дескать, как атмосфера – одна на всех. Сейчас эта тема кажется полузабытой. Но кто знает, что будет завтра? У сторонников памятных, но, к счастью, нереализованных проектов разворота сибирских рек «сельскохозяйственный» аргумент в пользу тогдашних среднеазиатских республик был весьма убедительным. Подобные проекты не исчезли, они вполне могут возродиться – теперь уже с ориентацией на Китай и, может быть, даже под его давлением. А «водную» логику можно распространить и на другие ресурсы.
 А он бы не поверил, что фетровая шляпа лучше. Фото Reuters |
В любом случае взаимоотношения с «китайским полюсом» могут оказаться очень непростыми. При всех несомненных успехах сегодняшняя Поднебесная – это далеко не рай. Страна огромная, и у нее есть сильные и слабые зоны, решенные и нерешенные проблемы, довольные и недовольные люди. Неопределенность будущего развития Китая довольно высока. Это великий сосед, за которым нужен глаз да глаз.
В той или иной степени это относится и ко всему Югу. Как бы он ни развивался, островом стабильности он не станет еще очень долго. Пока проблемы Юга, бедного и перенаселенного, только обостряются. Там из-за нерешенных проблем копится социальное недовольство, нарастают внутренние напряжения. А это чревато неожиданными всплесками, особенно если мир входит в неспокойную стадию.
Оставаясь в плену геополитических представлений XIX века, многие российские политики с необоснованным подозрением смотрят на своих соседей по Северу, с которыми нам особенно нечего делить, и с неоправданным доверием – на соседей по Югу. Мне же кажется, что в интересах собственной стабильности России следовало бы лучше осмыслить опасности для нее именно как для страны Севера, разумеется, не только в географическом смысле этого слова. Иначе может оказаться, что угрозы появятся не с той стороны, с какой мы так долго их дожидаемся. По демографическим, культурным, историческим и многим другим параметрам наше место в одной лодке с Европой и Америкой. Если мы умно, последовательно усилим связи с Евросоюзом, НАТО, то мы там можем стать, что говорится, игроками первой линии. А в блоке с Китаем или Индией нам это место не светит.
Религия или политика?
Разумеется, принадлежность к Северу не означает враждебности к Югу. Надо не только отстаивать свои интересы, но и понимать чужие проблемы. Между бедным и перенаселенным Югом и богатым, но нередко депопулирующим или близким к депопуляции Севером есть немало линий напряжения, есть чреватое конфликтами взаимное непонимание. Международный терроризм, религиозный фанатизм, отторжение демократических институтов или современных культурных течений только потому, что они западные, – все это реалии, характерные для многих стран сегодняшнего Юга и становящиеся дрожжами, на которых замешивается враждебность к Северу.
События 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке – знаковые. Они указывают и на то, какого градуса может достигать эта враждебность, и на то, какие крайние формы она может принимать. И это сигнал всему северному миру, предупреждение о неуместности чрезмерного благодушия за стенами хорошо защищенной крепости. Эти стены тоже оказываются проницаемыми. О том же напоминают и террористы-смертники на российской территории.
═ |
Но все ли хорошо во взглядах Севера на Юг? Взять, к примеру, наше европейское отношение к исламу. Безусловно, радикальные фундаменталистские движения представляют серьезную опасность. Но ведь дело не в исламе самом по себе. Любая религия может стать радикальной и опасной, когда в обществе нарастают внутренние напряжения, копится массовое недовольство, нужна только спичка, чтобы сухой порох вспыхнул. Такого сухого пороха всегда много в странах, вступающих в эпоху догоняющей модернизации, когда из средневековья приходится стремительно перепрыгивать в новое время. Это болезненная эпоха для любого общества, знаем на собственном опыте, до сих пор испытываем остаточные «толчки» – след былых потрясений. А в нынешних развивающихся странах трудности модернизации усугубляются демографическим взрывом, что еще больше усиливает дестабилизирующие внутренние напряжения. Все это хорошо знакомо странам Азии, чье население неумолимо движется к 5 млрд. И именно в Азии сконцентрировано подавляющее большинство мусульман, в том числе и в странах-гигантах – в Индонезии, Пакистане, Бангладеш, Индии. Миллионы людей, живущих в нищете, испытывающих недовольство и тревогу, не понимающих природу происходящих перемен, становятся легкой добычей радикальных идеологий. Не удивительно, что на роль такой идеологии в Азии ныне претендует радикализованный ислам, сегодня он, вольно или невольно, играет ту же роль, какую когда-то играл марксизм в мечтавшей о мировой революции России, кстати сказать, марксизм сильно адаптированный, приспособленный к радикальным настроениям в тогдашнем российском обществе.
Правильно ли мы видим ставшую головной болью России ситуацию на Северном Кавказе? Часто ли задумываемся над тем, что северокавказские народы, в отличие от большинства других народов России, которые уже миновали эту стадию, переживают демографический взрыв, и там возникают те же экономические, культурные, политические напряжения, которые сопровождают это явление во всем мире? Да одного взгляда на темпы роста численности этих народов в сравнении с другими народами России, в том числе и мусульманскими, достаточно, чтобы предсказать обострение многих внутренних проблем в Чечне, Ингушетии или Дагестане, а значит, и подумать, как их смягчить, не дожидаясь, когда вспыхнет. Но был ли такой взгляд?
Не бойтесь гастарбайтера, ему и так нелегко
В одной из предвыборных статей Владимир Путин написал о стратегии народосбережения, реализация которой позволит к 2050 году увеличить население России до 154 млн. человек.
Я думаю, что за счет естественного прироста населения такой прирост невозможен. Причина тому – низкая рождаемость. В каждом следующем поколении рождается меньше детей, чем было в поколении родителей, и это длится уже много десятилетий. Такая отрицательная динамика приводит к тому, что каждое последующее поколение становится малочисленнее поколения родителей, хотя осознается это не сразу, потому что одновременно живут сразу 100 одногодичных поколений, и присутствие старших, имевших более высокую рождаемость поколений какое-то время маскирует начавшийся обвал. Повысить рождаемость до уровня, нужного, чтобы переломить ситуацию, едва ли возможно, такого уровня сейчас нет ни в одной развитой стране. Но даже если бы произошло невероятное, желаемые результаты появились бы гораздо позже 2050 года. А сверх всего у нас еще и смертность очень высокая для нормальной развитой страны, это тоже вносит свой вклад в убыль населения. Так что пока рассчитывать на его естественный прирост не приходится.
Единственная мера, с помощью которой можно было бы достичь обещанной цифры, – резкое увеличение иммиграции в Россию. Что также представляется не очень правдоподобным. Поэтому маловероятен и рост населения страны. Более того, нам едва ли удастся удержаться на том уровне, на котором мы находимся сегодня.
Не случайно ни у нас, ни за рубежом нет таких прогнозов, чтобы в них говорилось: население России возрастет к 2050 году до 154 млн. человек. Прогнозов по такому росту населения нет и для других развитых стран. Европейские прогнозы в этом смысле выглядят очень скромно, несмотря на то что во многих европейских странах рождаемость все же повыше, чем у нас, а смертность – намного ниже.
Так что остается уповать на миграции. Некоторые страны используют этот ресурс очень широко, те же Соединенные Штаты, которые не собираются никому уступать свое третье – после Китая и Индии – место в мире по численности населения, тогда как мы и на нашем девятом не удержимся. Хотя рождаемость в США несколько выше, чем в Европе, в значительной степени рост населения обеспечивается именно за счет миграции. Абсолютное число мигрантов в США сейчас самое большое за всю их историю: порядка 40 млн. Для страны в 300 млн. жителей это очень весомая доля.
Сейчас во всех странах есть яростные противники миграции. Во Франции, допустим, есть Ле Пен, свои Ле Пены есть и в США, и в России. Поэтому власти по возможности избегают этой темы. По-моему, это страусиная политика. Какую-то позицию надо выработать. Моя личная позиция заключается в том, что иммигрантов принимать можно и нужно. Но принимать столько, сколько общество в состоянии интегрировать. Если иммигрантов слишком много, это блокирует интеграцию: иммигранты будут оставаться китайцами в России, мексиканцами в Америке, арабами во Франции. А это уже ситуация существования Юга внутри Севера. Что совсем не безопасно.
Но если мигрантов столько, что они могут интегрироваться, и если проводится разумная направленная на это миграционная политика, тогда совсем другое дело. Они, а тем более их дети становятся гражданами, для них на первый план выходят уже интересы страны, в которой они живут. Но, повторяю, способность переваривания приезжих ограничена количественно. Надо соблюдать оптимальные пропорции, учитывать и собственный интеграционный потенциал.
  Источник: UN, Dep.of Economic and Social Affairs, Population Division (2011). World Population Prospects: The 2010 Revision. |
Деньги – на Юг, люди – на Север
В то же время надо понимать, что не все зависит от стран, принимающих мигрантов, ибо они испытывают нарастающее миграционное давление со стороны перенаселенных стран Юга. В стремлении облегчить решение своих неподъемных социальных и экономических проблем они, по сути, выталкивают людей за пределы родины, миграционные потоки с Юга на Север быстро растут (хотя, конечно, есть и потоки Юг–Юг, и они тоже немалые).
Было время, когда люди ехали в противоположном направлении – из Европы в заокеанские колонии, осваивали Северную и Южную Америку, Австралию и т.д. За 120 лет – до 1960 года – из Европы за океан переместились примерно 60 млн. человек. Но во второй половине ХХ века миграционные потоки изменили направление. По оценке экспертов ООН, миграция из развивающихся стран в развитые всего за полвека – 1950–2010 годы – превысила 90 млн. человек, по среднему варианту долгосрочного прогноза, в следующие 50 лет она превысит 100 млн. Впрочем, я думаю, что это заниженный прогноз. ООН – организация, которая должна соблюдать определенную политкорректность по отношению к странам-членам, учитывать их национальные прогнозы. А ведь почти во всех странах Севера отношение к миграции в разной степени недоброжелательное. Коренное население возражает против большого притока мигрантов, и правительства обещают своим народам не то, что будет на самом деле, а то, что общественность хотела бы услышать. Это вначале отражается в национальных демографических прогнозах, а в конечном счете и в прогнозе ООН, ее эксперты тоже не хотят портить картину, которую рисуют правительства стран Севера своим народам.
У современной международной миграции есть много движущих сил. Они есть и на стороне принимающих стран, и на стороне стран-доноров. Принимающие страны используют труд и способности иммигрантов, среди которых преобладают молодые и энергичные люди, мотивированные на завоевание себе места под солнцем, согласные на не самый престижный и не самый высокооплачиваемый труд. Вклад мигрантов в экономику принимающих стран обычно оценивается высоко. В то же время, переводя часть заработанных денег своим семьям на родине, они вносят вклад и в экономику стран выхода. Общее количество трудовых мигрантов в современном мире таково, что из их переводов складываются огромные и все время растущие многомиллиардные финансовые потоки. В последние годы только учтенные переводы (а учитывается далеко не все) превышают 300 млрд. долл., зачастую внося весомый вклад в ВВП стран выхода. Заработанные в Америке, Европе или России деньги способствуют экономическому развитию бедных и перенаселенных стран, их социальной и политической стабилизации, что немаловажно и для Юга, и для Севера.
Наверное, было бы неверно утверждать, что с международными миграциями не связаны и немалые издержки, опять-таки и для стран входа, и для стран выхода, что эти миграции не порождают политических рисков. Но экономическая и социальная жизнь всегда сопровождается определенными рисками, и на то и существуют политика и политики, чтобы оценивать эти риски и минимизировать их, не блокируя экономического и социального развития. Этому искусству надо учиться и нам.
