Трансформация – это нормально!

Не претендуя на собственный методологический подход к пониманию идентичности, перечислю лишь три важных пункта, без которых анализ современной российской идентичности невозможен. Во-первых, идентичность не создается раз и навсегда, она может меняться – и меняется в процессе социальных трансформаций и взаимодействий. Таким образом, сегодняшняя идентичность отличается от вчерашней, а завтрашняя – будет иной, чем сегодняшняя. Трансформация идентичности – это нормально, ненормально – это когда идентичность застывает, не реагируя на вызовы времени. 

Во-вторых, одна идентичность может совмещаться с другой или с другими. Каждый человек сегодня несет целый «портфель идентичностей» и пользуется ими по мере необходимости. Скажем, выезжая за пределы своего города, на дачу, житель Казани становится «горожанином», отправляясь в отдаленный район Татарстана, – он «казанец», приезжая в Москву, он – «татарин», в Берлине он – русский, а в Африке – белый. И все это, напомню, – один и тот же человек.
В-третьих, идентичность обычно слабеет в периоды мира и укрепляется в периоды конфликтов и войн. Война за независимость создала американскую идентичность, Великая Отечественная война укрепила советскую идентичность, войны в Чечне и в Осетии дали мощные импульсы для дискуссий о современной российской идентичности. Сегодня войны нет, а есть вялотекущий мировой кризис, который сам по себе бросает вызов и американской, и европейской, и российской идентичности. Как они выдержат это испытание – вопрос открытый. Важно то, что время переопределения идентичности – это наше нынешнее время, эти процессы идут прямо у нас на глазах. 

Проанализируем особенности российской идентичности в это кризисное время. Начнем с национального аспекта. Едва родившись, новое государство – Российская Федерация – оказалось поставлено перед проблемой: является ли оно правопреемницей и законной наследницей СССР? Или Российской империи и всей тысячелетней России? Или же это действительно совершенно новое государство? Спор по этому поводу продолжается до сих пор. Президент Ельцин разрывался между желанием создать нечто совершенно новое и апелляциями к более ранним периодам нашей истории. Президент Путин сделал ставку на воссоединение имперского, советского и современного периодов. Эта линия наглядно отразилась в государственных символах новой России: имперский герб, советский гимн и российский триколор на флаге. Сначала такая комбинация вызывала критику и насмешки, но теперь, спустя десятилетие, она вполне прижилась и устоялась. 

Тем не менее по поводу истории и преемственности современного российского государства идут нескончаемые споры. Соревнуются несколько основных подходов. Неосоветский подход рассматривает нынешнюю Россию как «СССР без идеологии» и требует восстановить единое государство на постсоветском пространстве, а также рассматривает Россию как центр противостояния мировой гегемонии Запада. В последнее время этот подход слабеет в связи с отходом от активной жизни поколений людей, рожденных и воспитанных в СССР, и разрушением советской системы интернационального воспитания. На политической сцене это мировоззрение представляет КПРФ. 

Другой, более популярный подход рассматривает Россию как многонациональное государство в нынешних границах, преемственное по отношению как к Российской империи, так и к СССР. Необходимости в территориальном расширении наша страна не имеет, но свою собственную территорию, включая нерусские регионы, считает священной и неразделимой. Россия также имеет преимущественные интересы и даже миссию на территории бывшего СССР. Поэтому она должна, с одной стороны, стараться разными способами интегрировать это пространство, а с другой – защищать права своих соотечественников, живущих в новых независимых государствах. Соотечественниками признаются прежде всего носители русского языка и культуры независимо от этнической принадлежности. Этот подход разделяется большинством россиян и провозглашается президентом Путиным и партией «Единая Россия». 

Третий подход, назовем его этноцентристским, утверждает, что Россия – это государство русских, что интернационализм для нас губителен, что имперское и советское прошлое – равно трагические страницы истории, которые нужно закрыть. Вместо этого желательно воссоединение населенных русскими земель, таких, как часть Украины, Крым, Северный Казахстан и др. А вот часть территорий, прежде всего Северный Кавказ и особенно Чечню, лучше, наоборот, отдать. Этот подход имеет приверженцев прежде всего в среде молодежи и постоянно подпитывается притоком в Россию иммигрантов из Центральной Азии, а также внутренней миграцией. Среди политиков к этническому национализму ближе всего Владимир Жириновский и Алексей Навальный. 

Конъюнктурно главным вызовом национальной идентичности россиян сегодня является вопрос о праве выходцев из трудоизбыточных республик Северного Кавказа, не теряя своего языка и веры, свободно переселяться в крупные мегаполисы и исконно русские области. Хотя юридически никаких препятствий к этому нет, процесс внутренней миграции вызывает сильнейшее напряжение и ведет к усилению русских националистических настроений, включая самые экстремистские. С этим вызовом смыкается другой: способность российской нации абсорбировать миллионные потоки мигрантов из Центральной Азии. Оба вопроса постоянно обсуждаются в обществе и в правительстве. О степени их значимости говорит хотя бы то, что жители Москвы на последних выборах мэра поставили проблему мигрантов на второе место после пробок.
Следующий аспект российской идентичности – территориальный. Со времен Горбачева в нашем обществе существует табу на обсуждение вопросов территориальной целостности, ее сохранение превратилось в самостоятельную ценность высшего уровня. Симптоматично само название правящей партии – «Единая Россия», что символизирует, с одной стороны, неразрывную связь всех российских территорий, а с другой – боязнь разорвать эту связь и необходимость все время ее укреплять. Эта связь строится вокруг Москвы, города, имеющего роль не только политического или экономического, но и сакрального центра. Защита Москвы от врагов, концентрация всех усилий нации на ее спасении – сильнейший инструмент консолидации общества. Неслучайно Путин на последних выборах процитировал строки Лермонтова: «Ребята, не Москва ль за нами? Умремте ж под Москвой…» 

Императив единства и целостности России – важнейший элемент нашей идентичности, который постоянно актуализируется страхами по поводу попыток внешних и внутренних врагов их подорвать. И если в число внешних врагов попеременно входят все крупнейшие мировые державы, то важным внутренним врагом с момента развала СССР считается «региональный сепаратизм». При Ельцине сильнейшие региональные лидеры получили прозвище «удельных князей» и вошли в список главных антигероев эпохи – наряду с олигархами, бандитами и террористами. Их политическая автономия была уничтожена Путиным, их финансы экспроприировал Кудрин, а их самих лишил должностей Медведев. Региональный сепаратизм образца 1990-х годов умер, и для территориальной целостности России сегодня актуальны совсем другие вызовы: 

– образ Москвы как сакрального центра, который необходимо защищать любой ценой, вытесняется образом «московского спрута», высасывающего из провинции все соки и утопающего в роскоши, тогда как страна прозябает в нищете;
– централизаторская политика Путина переходит в свою противоположность из-за того, что местные власти больше интересуются мнением центра, чем собственных избирателей, и при этом лишены финансовых источников для развития своих территорий. В приграничных территориях, таких как Калининград, Приморье и др., соседствующих с динамично развивающимися странами, нарастает ощущение своей «брошенности» центром;
– гордость за победу в чеченской войне забывается, зато растет общественное раздражение по поводу особого статуса Чечни, ее обширного финансирования из общегосударственного бюджета и беспардонного поведения высокопоставленных чеченцев в Москве и других местах. Постепенно такое отношение распространяется и на Дагестан. 

 
Третий аспект российской идентичности – религиозный. Сегодня более 80% россиян называют себя православными, а Русская православная церковь получила полугосударственный статус и имеет большое влияние на политику властей в значимых для нее сферах. Драматические события последних двух лет еще больше укрепили союз между патриархом Кириллом и президентом Путиным. Налицо российский вариант «симфонии», православного идеала сотрудничества мирской и священной власти, первосвященника и императора. И тем не менее престиж церкви в течение этих двух лет в обществе пошатнулся. Прежде всего исчезло неофициальное табу на критику РПЦ, существовавшее на протяжении более чем двух десятилетий. Либеральная часть общества перешла в открытую оппозицию церкви. Если прежний патриарх находился вне любой критики, то новый подвергается постоянным нападкам и упрекам. Церковь, как на закате Российской империи, все больше теряет имидж национальной и приобретает характер государственной. 

На этом фоне даже забытый после крушения коммунизма атеизм постепенно возвращается на сцену. Но гораздо более опасна для РПЦ миссионерская активность неправославных христианских конфессий, прежде всего протестантских, а также распространение ислама за пределы его традиционного ареала обитания. Нередкими стали случаи перехода в ислам этнических русских – и на Кавказе, и в Поволжье, и на Урале. Количество протестантских общин быстро растет, хотя надежной статистики по этому поводу нет. Что самое важное, сила веры новообращенных протестантов и мусульман на порядок превосходит ту, которой располагают прихожане РПЦ. Опросы показывают, что подавляющая часть православных ограничивается обрядом крещения и празднованием Пасхи, а также участием в традиционных полуязыческих ритуалах. Наши православные в абсолютном большинстве не читают Библию, не знают десяти заповедей, не посещают церкви и не принимают участия в жизни православных общин. Более того, значительная часть из них даже не верит в загробную жизнь. 

Дискуссии и конфликты вокруг моральных тем углубляют раскол между консервативным большинством, поддерживающим государство и РПЦ, и либеральным меньшинством, чью религию было бы правильно назвать поклонением идеализированному образу Запада. Но еще более опасный вызов православной составляющей российской идентичности – ее неспособность способствовать моральному возрождению российского общества, в котором сегодня царит неуважение к праву, бытовая агрессия, отвращение к производительному труду.
Закончим идеологическим аспектом российской идентичности. Распад СССР заставил нас почувствовать себя неполноценной, неправильной страной, долгое время шедшей «не туда» и только теперь возвращающейся во всемирную семью «правильных» народов. Но такой комплекс неполноценности – тяжкое бремя, и русские с радостью от него отказались, как только ужасы олигархического капитализма и интервенция НАТО в Югославии уничтожили наши иллюзии по поводу «прекрасного нового мира» демократии, рынка и дружбы с Западом. Образ Запада как модели для подражания оказался полностью дискредитирован уже к концу 1990-х. С приходом Путина на пост президента стартовал поиск альтернативной модели, иных ценностей.
К сожалению, этот поиск принес пока мало плодов. В сухом остатке – признание безальтернативности демократии как образа правления. Конкурирующие идеологии – советская и монархическая – на порядок менее популярны. При этом большинство россиян уверены, что российская демократия отличается и всегда будет отличаться от западной, что она должна соответствовать специфике нашей страны. Правда, в чем именно эти отличия – люди, как правило, сказать не могут. Мы просто «не такие», но какие именно – и сами не знаем. Естественных союзников, полагает твердое большинство, у России нет, и наша принадлежность к европейской цивилизации не означает общности нашей судьбы с Западной Европой и Америкой. Из европейских стран нам симпатична Германия, но в этом рейтинге ее существенно опережают Казахстан, Белоруссия и Китай. Более молодая и образованная часть россиян по-прежнему тяготеет к Евросоюзу и даже хотела бы вступления в него России, но она составляет меньшинство. Большинство же хочет строить российское демократическое государство по-своему.
Общественный идеал современных россиян таков: независимое и влиятельное, авторитетное в мире государство; высокоразвитая экономически держава с достойным уровнем жизни, конкурентоспособной наукой и промышленностью; многонациональная страна, где русский народ играет особую, центральную роль, но уважаются и защищаются права людей всех национальностей; страна с сильной центральной властью, возглавляемая президентом с широкими полномочиями. Это страна, где торжествует закон и все перед ним равны. Страна восстановленной справедливости в отношениях людей друг с другом и с государством.
Однако в нашем общественном идеале отсутствуют важнейшие ценности, без которых достижение этого идеала вряд ли реально. Среди них – сменяемость власти на альтернативной основе; представление об оппозиции как важнейшем институте политической системы; ценность разделения властей и тем более их соперничества; идея парламента, партий и представительной демократии вообще; ценность прав меньшинств и в значительной степени прав человека в целом; ценность открытости миру, который воспринимается скорее как источник угроз, а не возможностей. Как результат – наша идентичность сегодня обращена в прошлое, а не в будущее; концентрируется на угрозах, а не на возможностях; рассматривает мир как полный врагов, а не партнеров; бедна идеалами и принципами, отстаивая которые, можно к этим идеалам приблизиться. Это и есть важнейшие вызовы российской идентичности, на которые нам предстоит найти ответ, если мы хотим достойной жизни, общественной справедливости и уважения к России в мире.