Михаил Троицкий Одним из перспективных направлений исследования международных отношений, получивших развитие в последние несколько лет, является изучение роли статуса в сообществе государств. Современные теоретики адаптируют наследие Макса Вебера и других классиков социальных наук к объяснению текущей мировой политики. Учитывая фактор статуса, можно понять ранее неочевидные причины ключевых проблем межгосударственного взаимодействия. Одной из таких проблем является конфликт между государствами при отсутствии серьезных материальных противоречий, которые могли бы оправдать соперничество.
Статусом государства принято считать представление членов международного сообщества о положении этого государства в определенной иерархии. Иерархия выстраивается в соответствии с ценимым в сообществе критерием – например, военной мощью государства, размером или душевыми показателями его экономики, привлекательностью культуры и т.д. Признание высокого статуса какого-либо государства означает согласие членов международного сообщества с правом этого государства применять ресурсы (например, силовые или экономические) для достижения важных для него целей в определенных ситуациях (например, на осуществление гуманитарной интервенции или включение соседей в «сферу особых интересов»).
Фактор статуса необходимо учитывать при анализе российско-американских и советско-американских отношений как минимум с середины 1980-х годов. За последние четверть века Москва и Вашингтон подписали многочисленные двусторонние и многосторонние документы – от Хартии российско-американского партнерства и дружбы 1992 года до Сочинской декларации 2008-го, в которых декларируется взаимный отказ от соперничества и стремление извлечь выгоду из сотрудничества. Противоречия, которые констатируют стороны – например, по поводу расширения НАТО или развертывания систем противоракетной обороны, нельзя отбросить как несущественные. Однако беспрецедентный уровень напряженности между Россией и США в середине 2010-х годов вряд ли можно объяснить только на основе факторов НАТО или ПРО, которые являются постоянными, но не слишком интенсивными раздражителями в российско-американских отношениях уже на протяжении 20 лет.
Возможно, речь здесь идет о статусной конкуренции. Расширение НАТО для России болезненно не только из-за предполагаемых непосредственных угроз национальной безопасности. Вступление в блок бывших союзников а затем и республик СССР, чьим внешнеполитическим продолжателем считает себя Россия, означает отказ Запада признать за Россией статус победителя в холодной войне, обеспечившего вместе с Западом мирную трансформацию биполярной системы международных отношений. Статус же проигравшей стороны означает отказ в признании легитимности ключевых российских требований – прежде всего учета мнения Москвы в ситуациях, когда США и их союзниками применяется сила или иные экстраординарные меры воздействия на суверенные государства.
Соображения, связанные со статусом, играют заметную роль и в жестком соперничестве между Россией и Европейским союзом за влияние на их общих соседей в Восточной Европе и Закавказье. Способность обеспечить невраждебность постсоветских государств, их неучастие в военно-политическом блоке НАТО и в особых отношениях с торгово-экономическим блоком ЕС явно рассматриваются Москвой в качестве ключевых аспектов статуса России как великой державы, имеющей право на приоритетный учет своих экономических интересов и интересов безопасности. Со своей стороны, Евросоюз, за которым стоят амбиции его членов, стремится к широкому признанию в качестве крупного международного игрока. Для этого ему необходимо продемонстрировать эффективность своей внешней политики «мягкого влияния» на постсоветском пространстве, где Брюссель вступает в столкновение с Москвой. Интенсивность конфликта вокруг статуса определяется зачастую не столько материальными противоречиями (например, борьбой за рынки), сколько стремлением подтвердить существующий статус или повысить его до желаемого уровня.
Статус не только порождает или усиливает конфликт, но иногда и смягчает его. Так, успешную политику, построенную на учете статусных соображений, проводит Китай в Центральной Азии. Пекин ценит стратегическое партнерство с Москвой и нашел весомые аргументы, чтобы убедить Россию в том, что нарастающее экономическое присутствие КНР в Центральной Азии не угрожает российским интересам. На первый взгляд, риторика Пекина похожа на ту, которую Москва слышала от НАТО в 1990-е и начале 2000-х годов, когда Североатлантический альянс принимал в свои ряды страны Центральной и Восточной Европы: расширение НАТО отвечает интересам Москвы, поскольку укрепляет безопасность в соседнем с Россией регионе. Объявив в 2013 году о грядущих масштабных инвестициях в развитие инфраструктуры стран Центральной Азии, Пекин аналогичным образом призвал Москву, озабоченную возможным увеличением влияния Китая в этом регионе, видеть в ускоренном экономическом развитии Центральной Азии прежде всего выгоду для самой России.
Заметив, однако, что такого рода аргументы не производят на Москву впечатления – ясно, что защищать серьезные инвестиции в развивающихся странах, не влияя на их внутреннюю политику, невозможно: Китай дал понять, что не подвергает сомнению роль России в качестве гаранта безопасности центральноазиатских государств. Поскольку доля России в торговле со странами Центральной Азии имела тенденцию к снижению уже давно, именно прочный и безальтернативный военный альянс с четырьмя государствами региона воспринимается Россией в качестве важного критерия ее высокого статуса в Центральной Азии и глобальном масштабе. Отсутствие у Китая намерений посягать на статус России было позитивно воспринято в Москве, где вероятность столкновения интересов КНР и России в Центральной Азии теперь официально оценивается как низкая.
Политика поддержания и повышения статуса – чрезвычайно плодотворная и перспективная тема; количество публикаций о роли статуса в международных отношениях растет с каждым годом. Уже сейчас понятно, что учет статусных соображений иногда помогает государствам достигать своих целей на международной арене и находить взаимоприемлемые компромиссы. Вместе с тем акцентирование проблем статуса зачастую влечет за собой дополнительные риски и высокие издержки международного конфликта.
