Александр Алтунян
Президент страны берет интервью у своих самых преданных журналистов. Фото с сайта www.kremlin.ru
В советское время в нашем обществе сложилось довольно специфическое отношение к новостям.
У нас традиционно все советское время аудитория, которая работала с информацией, была очень невелика. Работали с информацией отнюдь не журналисты, а вполне определенные органы и определенная категория людей. И эти люди получали (и получают) информацию отнюдь не из новостных агентств.
А советская публика знала, что работа с информацией может быть чревата большими неприятностями и просто опасна.
Огромный массив информации самого разного рода был засекречен. Собственно, засекречено было все, за очень небольшим исключением.
Особо опасным было приближаться к «чувствительным» для государства сферам информации, а «чувствительными» были практически все сферы! Опасно было стремиться узнать, кто и когда был изображен на фотографии в ряду руководителей страны и почему он исчез с фото при воспроизведении спустя сколько-то лет. Опасно было стремиться узнать, каков уровень загрязнения среды и сколько выпивается алкоголя, какова статистика самоубийств, детской смертности. Опасно было сравнивать цифры: например, тонны убранной в таком-то советском году пшеницы, выплавленных чугуна и стали, при этом объявленные «новыми достижениями», и то, сколько собирали и выплавляли в 1913 году. Опасно было даже знать результаты переписей населения: организаторы переписи 1937 года были объявлены «вредителями». И т.д. и т.п.
Официальная информация в прессе часто бралась с потолка. Проверять ее, искать другие источники в сталинскую эпоху было смертельно опасно, а в более «вегетарианские» времена – просто опасно.
Василий Гроссмани информация
Пожалуй, никто лучше не сформулировал разницу между «информацией» и тем, что находили советские люди в советских газетах, чем Василий Гроссман устами одного из своих персонажей, воображающего, какой могла бы быть печать:
«Вот вы мирным послевоенным утром открываете газету и вместо ликующей передовой, вместо письма трудящихся великому Сталину, вместо сообщений о том, что бригада сталеваров вышла на вахту в честь выборов в Верховный Совет, и о том, что трудящиеся в Соединенных Штатах встретили Новый год в обстановке уныния, растущей безработицы и нищеты, вы находите в газете знаете что? Информацию! Представляете себе такую газету? Газету, которая дает информацию!
И вот вы читаете: недород в Курской области, инспекторский отчет о режиме в Бутырской тюрьме, спор, нужен ли Беломорско-Балтийский канал; вы читаете о том, что рабочий Голопузов высказался против выпуска нового займа.
В общем, вы знаете все, что происходит в стране: урожай и недороды; энтузиазм и кражи со взломом; пуск шахты и катастрофа на шахте; разногласия между Молотовым и Маленковым; вы читаете отчеты о ходе забастовки по поводу того, что директор завода оскорбил семидесятилетнего старика-химика; вы читаете речи Черчилля, Блюма, а не то, что они «заявили якобы»; вы прочитываете отчет о прениях в палате общин; вы знаете, сколько человек вчера покончили жизнь самоубийством в Москве; сколько сшибленных было доставлено к вечеру к «Склифосовскому». Вы знаете, почему нет гречневой крупы, а не только то, что из Ташкента в Москву была доставлена самолетом первая клубника. Вы узнаете, сколько грамм получают в колхозе на трудодень, из газет, а не от домработницы, к которой приехала племянница из деревни покупать в Москве хлеб». Замечательно, что хозяин дома потребовал от своего гостя прекратить «подобные разговоры».
Мы видим отчетливую разницу между советской газетой и тем, что герой романа называет информацией.
В советской газете огромное место занимали оценочные суждения, «ликование», а отдельные, малочисленные факты пиарного характера (американцы называют их «мягкие новости»: открытие шахты, письма трудящихся «великому Сталину»), с точки зрения говорящего, не дают знания о том, что происходит в стране. Стиль советской газеты подчеркнуто оценочный, пристрастный: в стране – ликование и все прекрасно, в капиталистическом лагере – все плохо.
|
|
Спуск по лестнице вниз в самую примитивную реальность. Фото Александры Зотовой/PhotoXPress.ru |
Важно подчеркнуть, что герой Гроссмана не критикует советскую власть, он подчеркнуто лоялен и «целиком и полностью (остается – А.А.) советским человеком».
Разница между советской газетой и информацией – это разница между пиаром и журналистикой. В результате чтения советских газет читатель получал не информацию, а ликующее подтверждение того, что политика вождя – самая правильная, что в стране все замечательно. Причем «замечательность» была объяснена устами советских лидеров и самого вождя: что они/он думают о происходящем в стране и мире. Читатель имел не информацию о мире и стране, а рассказ о том, что думает об этом вождь.
Вот с таким знанием о стране и мире читатель и жил.
Умберто Экои номенклатура масс
Писатель, философ Умберто Эко в начале эпохи интернета беспокоился о том, что массы не имеют доступа к интернету. Он говорил в интервью журналу Wired в 1997 году: «У меня есть большое опасение, что мы движемся в сторону условного 1984 года, где место оруэлловских пролов займут пассивные, телезависимые массы, не имеющие доступа к этому новому инструменту и не умеющие им пользоваться, даже если возникнет в том необходимость. Над ними располагается класс мелкобуржуазных пассивных пользователей – конторских служащих, диспетчеров в аэропортах и т.п. И наконец, пирамиду венчают хозяева игры – номенклатура, в самом советском смысле слова».
Писатель считал, что это уже не будет класс в его традиционном марксистском виде; в номенклатуру могут входить как хулиганы-хакеры, так и чиновники с высоким положением. Одно у них будет общим: знание, обеспечивающее контроль. Наша задача – создать массовую номенклатуру. Понятно, что теперь наиболее высокоразработанные модемы, межбиблиотечная компьютерная связь, самое продвинутое «железо» находятся вне доступности широких масс, тем более что компьютерную базу приходится обновлять каждые полгода. Так что давайте обеспечим народу бесплатный или хотя бы по цене телефонной связи доступ в Сеть».
Эко считал необходимым противодействовать этой возможной антиутопии, создавать «массовую номенклатуру» из «телезависимых» масс, например, организовав в Болонье центр по обучению населения киберграмотности.
Эко, будучи большим ученым и хорошим романистом, в этом интервью кажется обычным леваком еврокоммунистического разлива 1970-х годов: есть пассивные массы – есть управляющая ими верхушка общества. Нужно дать массам инструмент, с помощью которого они смогут стать движущей силой исторического процесса. Под инструментом на этот раз подразумевается не захват средств производства, а овладение компьютерными технологиями.
Интересно же как раз то, в чем его понимание отличается от традиционного марксистского анализа.
В словах Эко отчетливо видно переосмысленное понимание отношений непросвещенных «масс» и «новой номенклатуры». В верхушку нового технологического общества будут входить высокопоставленные чиновники и… хакеры. А его мечта – добавить к ним и «массовую номенклатуру».
Поэтому в отличие от коммунистической идеологии в основании социальной пирамиды место «пролов» – пролетариата – занимают «телезависимые», пассивные массы, не имеющие доступа к новым технологиям и не умеющие ими пользоваться. А вот владеющие технологиями, но пассивные пользователи – это средний класс. И наверху – те, кто владеет и активно пользуется технологиями, манипулирует пассивными слоями, – это хакеры и высшие чиновники.
Эко предлагает «приучать» новых «пролов» пользоваться новыми технологиями. Он сравнивает проникновение в жизнь компьютеров и автомобилей. В начале XX века никто не мог предположить, что игрушка для богатых станет доступной массам. Надо было приучать массы, и помогла в этом деле аренда машин – такси. Вот и сейчас (1997 год) надо приучать массы к пользованию технологиями на основе временного доступа в условиях специально оборудованных центров.
С точки зрения социальной мысли Эко довольно примитивен даже для своего времени. Левый европейский интеллектуал пугает общество новой антиутопией, которую готовят власть имущие, высшая бюрократия. Любопытно, что для противодействия наступающему новому порядку он обращается к той же городской бюрократии и предлагает ей создавать такие центры технологической грамотности для масс. И бюрократия соглашается! Но Эко в данном случае интересен своей интерпретацией роли технологий в современной социальной стратификации.
Через 20 лет, в 2016 году, оказалось, что те, кого Эко называл современными «пролами», овладели технологиями, во всяком случае примитивными, научились пользоваться гаджетами и даже купили их, став активными пользователями. Оказалось, что верхушка социальной пирамиды вовсе не стремилась к новому 1984 году, как подозревал Эко. Наоборот, она поощряла популяризацию новых технологий, а рынок делал это еще лучше. В результате пользование технологиями упростилось до умения нажимать на кнопки, киберграмотность (на уровне владения гаджетами и способности войти в интернет) сегодня доступна трехлетним детям и 80-летним старикам.
Получается, что современные массы – это не новые «пролы», не владеющие технологиями, а тот класс, который Эко называл средним и который, по идее, должен был бы пополнить класс пассивных пользователей.
Но вышло по-другому. Массы овладели гаджетами, приемами пользования социальными сетями и интернетом – и взорвали информационное пространство, а вместе с ним и политическое: выбрали Трампа, проголосовали за брекзит. А на родине Умберто Эко произошло партийное землетрясение: комик и специалист по сетевому бизнес-планированию создали партию «Пять звезд», которая на двух последних выборах стала самой популярной партией Италии. Выбрали, проголосовали – вопреки существующей социальной верхушке своего общества, вопреки мнению интеллектуальной элиты, вопреки мнению основных массмедиа.
Но это произошло не потому, что технологии освобождают от зависимости одних от других, а потому, что технологии освободили «пролов» от информационной зависимости от социальной элиты, одновременно поставив их в другую зависимость – от несравненно более несправедливых и безответственных сил.
Блогер и журналист
Разница между постами в социальных сетях, блогами на разнообразных платформах и традиционной журналистикой состоит в том, что блогер, даже рассказывая новости, представляет прежде всего самого себя, за редким исключением. Его слова – это продолжение его позиции, выражение его точки зрения. Блогер работает на себя, продвигает себя, «продает» себя. Журналистика же выработала стандарт объективного освещения событий. Он представляет и «продает» прежде всего информацию.
Хорошо и точно описал типичного блогера, хоть и с несколько другими акцентами, Сергей Пархоменко в своем блоге. Как обычно в таких постах, он выступил с реакцией, в данном случае – на заявление Алексея Навального. Последний говорил, что он теряет интерес к общению с журналистами, потому что его собственный канал на YouTube смотрят миллионы, что превосходит численность аудитории, которую ему предоставляют журналисты, и ему поэтому незачем с ними общаться.
Вот на эти слова и ответил Пархоменко, противопоставляя блогеров политикам: «Постом про успехи держателей популярных видеоканалов, которые теряют всякий интерес к общению с «традиционной» прессой, Алексей Навальный быстро, уверенно и убедительно продемонстрировал разницу в подходах, целях, намерениях и критериях успеха, свойственных представителям двух разных профессий – блогера-шоумена и политика.
Первый стремится исключительно к известности и живет торговлей ею, второй стремится к власти или хотя бы к реальному влиянию на развитие событий в стране и мире. Поэтому первый не обязан ничего никому, кроме собственного продюсера или партнера-заказчика по рекламному контракту, а второй обязан публике, избирателю, вообще обществу всегда и во всем. В частности, обязан не только «рассказывать все, что считает нужным», в собственных передачах, каналах и блогах, но и отвечать на вопросы журналистов о том, что «не считает нужным» или даже «считает совсем ненужным». Причем отвечать тогда и там, когда и где «считает нужным» не он сам, а журналист, который, задавая вопросы и навязывая темы для обсуждения, выступает в данном случае профессиональным представителем интересов читателя, слушателя, зрителя…»
Итак, мы говорили о стандарте сбора, обработки и подачи информации, стандарте подачи новостей. Почему же этот стандарт сделал журналистику важнейшим институтом? Начнем с того, что журналистика до утверждения этого стандарта, примерно до начала – середины XIX века, была больше похожа на современные аккаунты в социальных сетях.
Сравните ради интереса выпуски сатирических журналов, запущенных в России с легкой руки Екатерины II. Кто бы их ни издавал, выпуски журналов были похожи на современные посты в соцсетях.
А газетные выпуски в Англии в XVIII веке или в Америке до 1830-х годов напоминали современные политематические блоги. Это было отчасти выражение мнений и обмен мнениями о событиях и явлениях. Мнениями, более или менее свободно выраженными, в том числе и мнениями, оплаченными заказчиком, как коммерческого, так и общественно-политического характера. А отчасти – информацией, отдаленно похожей на современную журналистику.
Правовая база журналистики – это свобода обмена информацией, свобода выражения мнений как юридическая норма. Образцом для нее послужила Первая поправка к Конституции США.
При этом я даже не уточняю: «журналистики в демократическом обществе», потому что журналистика как значимый социальный институт, как «четвертая власть» существует только в демократическом обществе. В иных политических системах мы имеем не журналистику, а что-то иное. И конечно, я ничего плохого не хочу сказать про самих журналистов, страдающих от притеснений и все-таки работающих в авторитарных и полуавторитарных режимах. Просто то, чем они занимаются, журналистикой не является. Это несколько иное занятие.
Важно подчеркнуть: отцы-основатели, творцы американской Конституции писали не о свободе журналистики, а о свободе обмена информацией.
Именно свободу информации защищает и российская Конституция, а не исключительное право журналистов, и только журналистов, писать все, что они хотят.
Журналистика лишь один из способов доставлять людям информацию об обществе и мире. На сегодняшний день это самый главный, но уже далеко не единственный способ. Свободный обмен информацией с помощью блогов – это тоже очень важно, если мы говорим об информации и ее роли в современном обществе.
Объективность и точность в описании событий – стандартное качество сколько-нибудь хорошей журналистики. Это то, что делает информацию (описание) пригодной к использованию – для сравнения, оценки и выводов. Это отправная точка, от которой читатель, слушатель, зритель может оттолкнуться в своих рассуждениях и сделать свои оценки и выводы.
А односторонняя, субъективная информация, мнения – это то, что можно разделять или не разделять, и более того..
Больше об этих и других темах можно узнать из его вышедшей книги «От «глобальной деревни» к информационным хуторам»
Константин Ремчуков 
комментарии(0)