Владимир Арутюнов О бедственном состоянии отечественной науки за последние годы написаны сотни статей. Лейтмотив подавляющего большинства один – слишком низок уровень финансирования. Это, безусловно, так. Доля затрат на исследования и разработки в ВВП России минимум в три раза ниже, чем в ведущих странах мира, и соответствует в лучшем случае уровню развивающихся стран.
Но давайте представим себе, что произошло чудо и уровень государственных затрат на исследования и разработки поднялся более чем в два раза, с нынешних 1,7% до вожделенных 4% расходной части бюджета. Достаточно ли этого, чтобы отечественная наука, со времен развитого социализма сохранившая неизменной свою структуру, снова расцвела и заняла место, подобающее науке одной из ведущих держав мира? Да и вообще приведет ли это хоть к каким-либо заметным переменам? Позволим себе усомниться в этом.
Неэффективность отечественной науки
Дело не только в уровне финансирования. За годы перестройки и последующей стабилизации российское государство так и не сформировало внятной государственной политики в области науки. В отношении финансирования государством наука ближе всего к армии, так как в отличие от других социально-культурных областей, в том числе образования, на науку нет и не может быть платежеспособного спроса населения. Даже в США, стране с наиболее развитым наукоемким производством, расходы на фундаментальные и большую часть прикладных исследований являются исключительной обязанностью государства. Частный промышленный капитал, хотя и вкладывает в исследования и разработки (research and development – R&D) вдвое больше средств, чем федеральный бюджет, финансирует в основном уже опытно-конструкторские и внедренческие работы.
Внутренние затраты на гражданские исследования и разработки в России и странах ОЭСР в %к ВВП. Источник: «Наука России в цифрах-2000 »,М.,ЦИСН.
Совершенно ясно, что современное российское государство не в состоянии финансировать науку такого масштаба, которая досталась ему в наследство от СССР. В мировом объеме научных исследований (746 млрд. долл. в 2000 году) доля России составляет всего 1,4%, что меньше доли Индии (1,8%) и примерно равно доле Бразилии. Даже доля затрат на исследования и разработки в ВВП России непозволительно мала – менее 1%, тогда как для ведущих стран она достигает почти 3%, а в мировом ВВП составляет 1,7%. Объем финансирования по разделу «Фундаментальные исследования и содействие научно-техническому прогрессу» в 2004 году – 46,2 млрд. руб., что составит всего 0,3% ВВП. Но в ближайшие годы трудно ожидать кардинального роста государственного бюджета или увеличения в нем доли расходов на науку.
Впрочем, и достижение заветных 4% от расходной части бюджета вряд ли решит даже самые насущные проблемы отечественной науки. Россия обладает одним из самых многочисленных в мире контингентов научных работников и в абсолютном выражении, и по отношению к численности населения. Однако ее вклад в мировую научную продукцию за прошедшее с 1993 года десятилетие составил всего 3,1% и продолжает быстро снижаться. Он отнюдь не пропорционален численности персонала, занятого исследованиями и разработками (866,2 тыс. чел. в 2003 году, в т.ч. непосредственно исследователи – 411,4 тыс. чел.) Неэффективность отечественной науки хорошо видна из сопоставления со странами ЕС, имеющими примерно такой же процент исследователей, но в разы превосходящими Россию по всем научным показателям.
Численность исследователей в России и странах G7 (на 10 тыс.экономически активного населения). Источник: «Наука России в цифрах-2000 »,М.,ЦИСН.
Конечно, большую роль в этом играют недопустимо низкие расходы на исследования и разработки в расчете на одного исследователя. По этому показателю мы уступаем даже африканским странам и превосходим только наших коллег и бывших соотечественников из стран СНГ. Но тем более, учитывая экономические реалии сегодняшнего и завтрашнего дня, необходимо прежде всего четко определить государственные приоритеты в научной сфере и исходя из этого оптимизировать структуру государственного финансирования организаций, выполняющих НИР и НИОКР. То есть нужна внятная и эффективная государственная политика в научной сфере.
Академия на правах министерства
Во всем мире государственную политику в области науки и ее финансирование проводят в интересах государства государственные органы. Например, финансирование научных исследований и разработок в США, выполняемых весьма разнообразным по «ведомственной» принадлежности и социально-финансовому статусу спектром исполнителей, осуществляется развитой системой федеральных агентств, остро соперничающих между собой за долю бюджетного пирога, выделяемого на исследования и разработки.
Напротив, специфика сложившейся в последний период отечественной системы государственного финансирования фундаментальных научных исследований состоит в почти монопольном, централизованном распределении средств через административно неподконтрольную государству самоуправляющуюся организацию – Российскую академию наук, которой государство фактически передоверило формирование и реализацию национальной политики в области фундаментальной науки. Парадоксальность ситуации не только в почти полной монополизации источника финансирования и сохранении иерархической структуры управления наукой в эпоху всемирного господства горизонтальных сетевых связей и в науке, и в экономике, и в обществе. Парадокс в том, что любая негосударственная организация, если только она не является благотворительной, а РАН таковой не является, по своей сути и, как правило, уставу обязана действовать в первую очередь в интересах своих членов. И только во вторую, третью и т.д. в интересах государства и остальных граждан, причем так, как она их понимает.
Поэтому не стоит удивляться отсутствию положительных сдвигов (если не сказать жестче – продолжению регресса) в этой важнейшей сфере государственных интересов и государственной политики при относительном процветании самих академических кругов. Достаточно отметить двадцатикратную (!) разницу в выплатах за научное звание кандидатам и докторам наук, являющимся основным контингентом сотрудников академии, реально производящих новое научное знание, и членам академии. Вряд ли эта разница объективно отражает различие в уровне научной квалификации и научной отдачи этих категорий работников и соответствует интересам государства, за счет которого производятся эти выплаты.
Сегодня РАН фактически выполняет функции министерства, управляющего финансированием научных исследований и разработок, распределяя примерно треть всех государственных расходов на эти цели. Такая ситуация уникальна и более нигде в мире не практикуется. Ведь управление финансами и проведение научных исследований – это принципиально различные виды человеческой деятельности, требующие совершенно разных структурных форм, квалификации и навыков персонала, талантов и даже образа мышления сотрудников.
Еще более нелепа ситуация, при которой финансирование работ, их выполнение и экспертиза полученных результатов осуществляется одной и той же организацией, т.е. фактически одними и теми же людьми. Как показывает исторический опыт, даже при самых высоких моральных качествах участников такая система неработоспособна. Учитывающий особенности человеческой психологии принцип разделения законодательной, исполнительной и контролирующей функций – краеугольный камень современной демократии. И хотя даже это не гарантирует абсолютной справедливости, ничего лучшего человечество пока не придумало.
От сообщества ученых – к организации менеджеров?
Созданная Петром I как государственное учреждение, в социалистическую эпоху академия, несмотря на известные академические свободы, достаточно жестко управлялась государством, поэтому вопрос о ее формальном статусе в государственной системе был не более чем риторическим. Но в 90-х годах, в период потери государством интереса ко многим своим прямым функциям и обязанностям, академия оказалась основным, если не единственным органом государственного финансирования науки. На фоне стремительного упадка научной деятельности в стране, потери интереса к науке со стороны и государства и общества реальная самостоятельность академии значительно повысилась. Впервые академия действительно стала независимой самоуправляющейся организацией.
Одновременно возросло ее значение как финансирующего науку органа, и соответственно «финансовая» составляющая в ее деятельности стала все более доминировать. Такая функциональная эволюция от научного учреждения и сообщества ученых к финансово-управляющему органу не могла не отразиться на самой академии – в ней постоянно повышается роль и доля специалистов, тяготеющих к управлению финансами и научному менеджменту.
Этот процесс вполне закономерен и экономически обусловлен той функцией по спасению российской науки от полного финансового краха, которая легла на плечи академии, тем более что тенденция к усилению роли менеджеров в управлении наукой наблюдается уже давно и повсеместно. Но коль скоро именно их деятельность – финансовая и организационная – стала основной для академии, закономерно усиление их роли в руководстве. Когда же критерием «академичности» стали не только научные заслуги, но и успешная менеджерская деятельность, к престижным пока еще в обществе научным и академическим званиям потянулись руководящие кадры и из других отраслей и государственных структур. В результате возник интересный феномен национальной психологии: уже даже неприлично иронизировать по поводу несоответствия доли людей, обличенных научными и академическими званиями, в политическом истеблишменте страны практическим результатам их деятельности.
К сожалению, постепенно эта тенденция распространяется и на саму науку. Конечно, прошли времена, когда, как в 20-х годах прошлого века, почти все ученые, входившие в состав Российской академии наук, и сейчас известны каждому культурному человеку. Во всем мире по мере роста численности научного сообщества снижается степень его «учености». Но даже на этом фоне состояние отечественной научной элиты не внушает большого оптимизма.
Несмотря на всю сложность и субъективность оценки научных заслуг, существуют общепризнанные мировым сообществом количественные критерии. Пусть Нобелевские премии остаются редко достижимой вершиной. Но существуют менее жесткие критерии, такие, как общее количество ссылок на работы в изданиях, реферируемых Институтом научной информации (ISI), присутствие в списках наиболее цитируемых ученых по основным научным направлениям (www.isihighlycited.com) или признание научных заслуг избранием в академии наук ведущих стран мира. И не всегда высокие титулы некоторых «новых русских ученых» коррелируют с этими объективными оценками.
Растворение еще существующей научной элиты страны среди людей, к этой элите не относящихся, а часто и просто подмена этой элиты различными функционерами есть один из наиболее эффективных способов ее фактического уничтожения. А повышение роли администраторов в научном сообществе есть симптом явной бюрократизации науки. В свое время диагноз этой болезни поставил известный специалист по административным системам Н.Паркинсон, определив, что если в бюрократической системе администраторов ценят и материально поощряют выше творцов, то это явный признак далеко зашедшей «болезни Паркинсона». И рекомендовал в этом случае радикальные меры.
Самореорганизация через бюрократизацию
Понимание неадекватности ситуации и необходимость парировать критику порождают административную активность внутри академии. Но надежды на то, что вопросы научной политики России можно решить за счет внутренней реорганизации академии, вряд ли имеют под собой серьезное основание. Еще ни одной бюрократической системе не удавалось «самореорганизоваться» во что-то принципиально иное.
Характерны, например, административные меры по омоложению академии путем введения возрастных квот для приема молодых (до 50 лет) членов. Ведь вопрос о возрастном составе академии принципиально связан с ее функциями. Если это действительно сообщество выдающихся ученых, то никаких критериев для членства в ней, кроме реального вклада в науку, быть не может. И с этой точки зрения вполне логично, что Нобелевский комитет в своих решениях не руководствуется возрастным критерием, иначе бы многие нобелевские лауреаты последних лет не получили бы заслуженные награды. Но если основная функция академии – административное управление отечественной наукой, тогда очевидна необходимость ее резкого омоложения и даже введения более жесткого возрастного ценза на занятие основных административно-управленческих постов.
Но эволюция академии в административно-управленческий орган не способна решить проблемы эффективного развития науки. Во-первых, подобный исторический прецедент уже был: для прекращения научно-технического прогресса в Китае в XVII веке оказалось достаточным включить ученых в состав государственной бюрократии. Во-вторых, современная наука – это бизнес, в котором отдельные группы ученых соперничают за получение финансирования. И совмещение функций администраторов и исполнителей неизбежно приводит к расцвету клановости и подавлению научных соперников административными и финансовыми методами.
Сейчас в прессе разгораются дебаты вокруг академии. Но большинство публикуемых материалов оставляет впечатление, что дебатирующие стороны больше озабочены собственностью академии, чем собственно академией и состоянием отечественной науки. Ведь главное все-таки не в структуре академии или ее составе, а функциональное несоответствие ее статуса и функций, которые она пытается выполнять. Еще раз повторим, что разработкой научной политики государства и управлением процессом ее реализации должно заниматься само государство. Именно это позволяет апологетам постиндустриального общества утверждать, что нет стран слаборазвитых, есть страны слабоуправляемые. К сожалению, пока Россия тоже относится к их числу.
Практика показала, что научная результативность пропорциональна лишь логарифму от объема ассигнований, но прямо пропорциональна эффективности организации науки. Поэтому в российской научной политике на данном этапе вопрос об объеме государственного финансирования науки далеко не самый главный. До тех пор пока такая политика не выработана и не созданы механизмы ее реализации, увеличение финансирования с точки зрения самой науки бессмысленно, а с точки зрения государства – неоправданная трата средств.
Слабые попытки реализации государственной научной политики можно усмотреть в деятельности государственных научных и инновационных фондов. Хотя их появление стало в определенном смысле эпохальным событием для российского научного сообщества, в целом они не оправдали связанных с ними ожиданий. Во-первых, доля распределяемых ими средств от общего объема финансирования научных исследований и разработок недопустимо мала, всего несколько процентов. А во-вторых, главный недостаток, например, Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ) не в структуре, уставе или формах деятельности, а в том, что он – единственный и не имеющий конкурентов государственный фонд, финансирующий фундаментальные научные исследования в области естественных наук. В этих условиях проявления клановости или попытки поставить деятельность фонда под контроль определенных групп в той же академии неизбежны. Фондов должно быть много! И поскольку деньги на проведение научных исследований, по крайней мере в области естественных наук, дает общество в лице исполнительной власти, т.е. государства, основные финансирующие науку организации не могут не быть государственными учреждениями.
Не руководить, а создавать условия
На фоне стагнации науки неудивительно недопустимо медленное развитие инновационных процессов в России. Симптоматичны и предлагаемые для их оживления рецепты. Например, до сих пор усилия РАН, как истинно иерархической организации, сводятся в основном к тому, чтобы взять инновационный процесс в ее учреждениях под полный контроль, создав систему тотального «учета и контроля» интеллектуальной собственности, создаваемой сотрудниками академии. Ставка делается на несколько крупных инновационных центров и координацию их деятельности, т.е. опять на централизованное руководство инновационной деятельностью сотрудников и ее результатами.
Другими словами, предлагается заменить бывшего монопольного владельца интеллектуальной собственности – государство – другим, ведомственным собственником. Но успех инновационной деятельности в западных странах состоял именно в том, что собственником становился персонально ее создатель, который далее мог персонально работать с любым из десятков тысяч потенциальных инвесторов. Научной и инвестиционной деятельностью, как и любым творческим процессом, нельзя и не нужно руководить, Нужно не организовывать их, а создавать для них условия – законодательные, налоговые, структурные, технические.
Именно такая политика обеспечила небывалый прогресс в области инновационной деятельности в США даже по сравнению с Западной Европой. За два десятилетия была организована эффективная система финансовой поддержки нововведений. Основанная на государственных приоритетах и регулировании, а также материальной заинтересованности частного сектора, эта система обеспечивает непрерывность цикла: исследования – разработки – внедрение. Суть системы в том, что государство не стремится взять под контроль или предъявить свои права на разработки, даже выполненные при его прямом финансовом участии. Все права передаются разработчикам, а государство получает в итоге громадную прибыль в виде налогов от их активной хозяйственной деятельности, вовлекающей в оборот огромные средства частных инвесторов.
Исторический анализ показывает огромный потенциал частной инициативы. Из 60 важнейших изобретений, выполненных в период с 1880 по 1961 год, более половины были осуществлены независимыми изобретателями. Все возникшие в начале ХХ века новые отрасли начали свой жизненный путь с мелких пионерских фирм. На каждый вложенный в НИОКР доллар фирмы с численностью до 100 человек «выбрасывают» на рынок в 4 раза больше нововведений, чем компании с числом работающих более 100 человек. Сроки разработки инноваций в мелких структурах составляют в среднем 2,2 года против более 4 лет в крупных.
Отечественная же политика в области интеллектуальной собственности и инвестиций вопреки всем декларациям пока не способствует расцвету инновационной деятельности. Поэтому позиции России на технологических рынках ведущих индустриальных стран весьма скромны: ее доля в общем количестве патентных заявок, поданных иностранными заявителями в государствах ОЭСР, не превышает 0,5%, а в числе патентов, выданных Европейским патентным ведомством и патентным ведомством США, составляет соответственно 0,7 и 0,25%.
Из-за неадекватности законодательства реальной ситуации отечественный частный капитал экономику знаний просто игнорирует. А экспорт отечественных технологий в 1999 году оценивался всего в 67,4 млн. долл., многократно уступая уровню ведущих индустриальных стран (от 1,8 млрд. долл. во Франции до 32,8 млрд. долл. в США).
Пока же под разговоры о будущем отечественной науки происходит ее не только количественный, но и качественный регресс, меняются ее место и роль в мировом научном сообществе. Из творцов передовых идей еще остающиеся в стране ученые постепенно превращаются в обслуживающий персонал мировой науки. Симптоматично название одной из статей: «Москва – химический сервисный узел» (Chem. Eng. News, May 31, 2004). Более тысячи наиболее квалифицированных и талантливых московских химиков работают по прямым заказам зарубежных фармацевтических фирм, за умеренную плату синтезируя для них химические соединения и изучая их свойства. Разумеется, основная прибыль, научная слава от разработанных лекарственных препаратов, а главное, потенциал для дальнейшего научного прогресса в этой области остаются за заказчиком. Этот пример вполне типичен для «новой роли» российской науки в «мировом разделении труда» в сфере научных исследований.
* * *
В современных условиях нельзя рассчитывать на то, что «самоорганизация научного сообщества» явится эффективным путем преодоления трудностей, переживаемых российской наукой. Без серьезного и систематического внимания со стороны государства российская наука обречена на роль периферийной. А для принятия адекватных критической ситуации мер государству необходим серьезный, непредвзятый и не отягощенный ведомственными амбициями науковедческий анализ возможности использования в отечественных условиях организационных форм, успешно зарекомендовавших себя в мировой науке. Причем конечным результатом науковедческих исследований должны стать не очередные статистические базы данных, а конкретные организационные предложения.
