Юрий Ефремов Российская наука напоминает сейчас потревоженный муравейник. Предстоит новая реформа науки. Предполагается сохранить лишь наиболее эффективные институты и наиболее успешные направления, и за счет этого увеличить финансирование остальных – в надежде получить в результате больший «выход». От институтов РАН, в том числе всемирно известных своими достижениями в теоретической физике, требуют, однако, не прорыва в изучении мироздания, а получения прибыли – которую можно обложить налогами.
Однако немедленную прибыль может дать лишь прикладная наука, существование которой невозможно без науки фундаментальной. Впрочем, Луи Пастер, закрывший миф о самозарождении микробов и давший человечеству вакцину от бешенства, говорил, что нет никакой прикладной науки: «Существует наука и ее применение в жизни, связанные между собой так, как плод с тем деревом, на котором он созрел». Беда, однако, в том, что эти плоды обычно зреют долгие десятилетия и никто не может сказать заранее, какая ветвь окажется плодоносной.
Руководители Министерства образования и науки РФ понимают, что фундаментальную науку должно поддерживать государство, но Министерство финансов требует свести эту поддержку к минимуму. Стало быть, приходится выбирать, кому жить и кому умереть.
Считается, что экспертиза может выбрать наиболее эффективные институты и направления. Так по крайней мере следует из недавнего выступления министра образования и науки Андрея Фурсенко на радио «Эхо Москвы». Он справедливо говорит, что под видом фундаментальной науки зачастую занимаются неэффективными прикладными исследованиями. Экспертные советы должны отбраковать такие работы и за счет их прекращения государство сможет в несколько раз увеличить финансирование и институтов, и людей, успешно занимающихся подлинно фундаментальной наукой.
Но что значит – успешно? Будем называть наукой только фундаментальное естествознание и неразрывно с ним связанную математику.
Государство, думающее о будущем, должно о них заботиться. Тогда продуктом науки является статья в реферируемом журнале (и конечно, основанная на многих статьях монография) – и ничто другое!
Движение, исходящее из внутренней логики самой науки, рано или поздно приводит к появлению новой технологии. Приказать ученым немедленно что-то изобрести хотя и можно, но бесполезно, однако у истоков всей современной техники всегда находятся естествоиспытатели. Достаточно напомнить, что теория Максвелла спустя десятилетия дала жизнь электротехнике, а Планка и Эйнштейна – электронике и лазерной технологии. Иногда – но редко – бывает так, что сами теоретики оказываются и создателями приложений науки, как это было в случае с ядерным оружием.
Известно, что ученые степени, звания, а иногда и должности коррелируют с индексом цитируемости, а редкие случаи резкого расхождения чаще всего говорят о сомнительности заслуг. Цитируемость должна обязательно приниматься во внимание при отборе членов экспертных советов – и ими последними при вынесении решений. Подводные камни этого способа хорошо известны, он успешен только при большой статистике. Строго говоря, с его помощью можно классифицировать только людей, работающих в одной области, и надо стремиться к тому, чтобы эта рубрикация была как можно более детальной.
Приведу пример из близкой мне области. Людей, занятых в астрономии, на два порядка меньше, чем в физике, соответственно меньше статей; при бездумном использовании индекса цитирования можно бы всю астрономию сократить. Между тем прорыв в развитии астрономии, начавшийся в 1995–1998 гг., привел к обнаружению планет вокруг далеких звезд и доказательству существования черных дыр – окон в другие пространства. Более того, оказалось, что лишь 4% полной массы (точнее, плотности энергии) во Вселенной доступны современным физическим и астрономическим приборам и что возможно существование других вселенных с другой физикой в них.
Но и в самой астрономии есть малолюдные области, без которых она, однако, не может развиваться. Астрофизики публикуют обычно по нескольку статей в год, а вот астрометристы, занимающиеся точным определением координат звезд, выдают одну трудоемкую статью или каталог за несколько лет. Между тем на данных астрометрии основана шкала расстояний во Вселенной и методы этой науки весьма перспективны для обнаружения планет вокруг звезд.
Если говорить о персональном отборе, не менее важно учитывать возраст исследователя. Ясно, что цитируемость будет меньше у более молодых людей. Здесь может помочь ее учет лишь за последние, скажем, пять лет. Поскольку на создание статьи, публикацию и признание надо тоже около пяти лет, это означало бы, что цитат-индекс применим лишь к исследователям со стажем работы не менее 10 лет. Перспективную молодежь, очевидно, надо отбирать другими методами – например, опросом признанных (то есть хорошо цитируемых) специалистов в той же (узкой) области.
Впрочем, ныне такая молодежь отбирает себя сама: она уходит из науки – или из страны, не достигая 30 лет. Глубокий провал в распределении по возрастам успешных (участвующих в программах, получавших гранты Российского фонда фундаментальных исследований) исследователей между 30 и 50 годами говорит о том, что нужны и другие методы.
У нас в стране есть несколько «философов», утверждающих, что наука и вообще вредна, а для России сейчас тем более не нужна, все нужное можно, дескать, взять из-за границы. Они ссылаются на опыт Японии, не зная, что она давно развивает собственную фундаментальную науку и ныне уступает только США и Европейскому союзу по достижениям в этой области.
Помимо всего прочего достижения науки составляют – должны составлять! – предмет национальной гордости. Мы ведь и поныне гордимся именами не только Льва Толстого и Чайковского, но и Лобачевского и Капицы.
Хорошо известно, что ядерной физикой в 1941 г. занимались в нашей стране лишь несколько человек. Согласно легенде, в 1945 г. Сталин упрекнул Петра Капицу – проспали бомбу. Нет, ответил Капица, не проспали, простояли в очередях. И вскоре зарплату профессора приравняли к зарплате генерала. В современной России она меньше зарплаты дворника┘
Может быть, и можно на время отказаться от сверхдорогих приборов, но нельзя отказаться от возможности получать научное образование и полноценную информацию. Мы в любом случае должны быть в состоянии понять суть зарубежных достижений и при необходимости уметь воспроизвести их, если не обогнать. От этого может зависеть и существование страны как независимого государства. Надо понять, что успешность и прибыльность науки проявляются не скоро, но нельзя (и даже вредно) жить по принципу: после нас – хоть потоп...
