Авиация в русской литературе и поэзии – 3

Фото и удостоверение авиатора Василия Каменского. Фото из архива автора

Мы уже говорили об отношении к авиации Александра Блока, Леонида Андреева, Валерия Брюсова. Упоминали других поэтов и писателей, высказывавшихся об авиации. Но только один русский поэт увлекся авиацией настолько, что купил себе аэроплан, научился летать, сдал экзамен и получил удостоверение пилота-авиатора Всероссийского Императорского аэроклуба. Это был поэт-футурист Василий Каменский.

На крыльях Райтов

Летом 1909 года французский летчик и авиаконструктор Луи Блерио перелетел через Ла-Манш. Европа ликовала! Осознав открывшуюся перед авиацией перспективу, русское правительство решило командировать будущих первых русских летчиков для обучения «летному делу» во Францию и создать русские авиационные школы. Возможность стать летчиком обрела в России реальные перспективы. И осенью того же 1909 года, во время обсуждения нового искусства с друзьями-футуристами Давидом Бурлюком и Велимиром Хлебниковым, Каменский дает клятву стать летчиком: «Крылья Райтов, Фарманов и Блерио – наши крылья. Мы, будетляне, должны летать, должны уметь управлять аэропланом, как велосипедом или разумом. И вот, друзья, клянусь вам: я буду авиатором, черт возьми».

Каменский был одержим авиацией, он рвался «приобщиться к величайшему открытию не на словах, а на деле». Узнав, что в Петербурге на Гатчинском аэродроме открылась летная школа, он поехал туда. Там Каменский впервые поднялся в небо с одним из первых русских летчиков Владимиром Лебедевым, «всем существом слился с аэропланом» и решил купить себе «летающую машину» – Блерио XI. Но пока аэроплан доставлялся из Франции в Россию, Каменский едет в Париж, в авиашколу Блерио – он жаждет научиться управлять аэропланом немедленно!

В Париже Каменский летает с одним из инструкторов пассажиром: «Весь Париж развернулся пестрой скатертью. Перед полетом выпил стакан коньяку на случай более легкого расставанья с жизненной суетой, выпил и сам авиатор. Полет оказался пьянее: мне совершенно вскружило голову, и я – кажется – заорал во всю глотку от наплыва энтузиазма. Было жутко-ново до божественности ощущенья, до ясности райских галлюцинаций, до сумасшедшей красоты».

Каменский учился летать в школе Блерио. Но когда он был готов подняться в воздух самостоятельно, у него запросили значительную сумму денег в залог, на случай, если он разобьет машину. Таких денег у Каменского не было, и он возвращается в Россию с намерением сдать экзамен на летные права уже там. В воспоминаниях Каменский отметит, что во время тренировок в Исси-ле-Мулино он видел многих знаменитых европейских писателей: Анатоля Франса, Пьера Лоти, Эмиля Верхарна, Мориса Метерлинка, Герхарта Гауптмана, видел, как «некоторые из них летали с Анри Фарманом на его биплане пассажирами».

Летающие люди

В Санкт-Петербурге аэроплан уже ждал Каменского. Но в Гатчинской авиашколе не было инструкторов, которые могли бы обучить его управлению аэропланом конструкции Блерио, и Каменский отважно пробует летать самостоятельно, затем отправляет аэроплан в Пермь и летает уже в родных местах, используя для взлета и посадки обмелевшие песчаные берега Камы. Тренировки вдохновили Каменского, и он написал рассказ «Аэроплан и первая любовь». Рассказ о том, что полеты на аэроплане дарят высшее наслаждение, чувство духовного и физического освобождения, превращения в молодого бога, что эти чувства сильней чистой и первой любви, которой влюбляется в летчика девушка.

Футурист Василий Каменский.

Сегодня трудно поверить, что реальные чувства при полете на первых аэропланах действительно были схожи с теми, о которых писал Каменский. Но вот свидетельство французского писателя и летчика Антуана де Сент-Экзюпери: профессия летчика – это «отказ… отказ от любви к женщине», а отказавшись от земной любви, летчик «открывает своего собственного скрытого бога».

А тем временем Каменский не отступает от мысли стать дипломированным «пилотом-авиатором». Он едет в Варшаву, где уже была авиашкола с летчиками-инструкторами, и в начале ноября 1911 года успешно сдает экзамен на звание международного летчика-авиатора!

Теперь он катает пассажиров, а в апреле 1912 года отправляется в турне по провинциальным городам Польши, где еще не видели аэропланов, летает при большом скоплении народа, читает лекции об авиации. Все шло хорошо. Но вот 29 апреля (12 мая) 1912 года был объявлен полет Каменского в городе Ченстохове. Собралось много народа, играл военный оркестр, присутствовал губернатор. Однако погода была предгрозовая, с сильными порывами ветра. Каменский хотел повременить с вылетом, но ему сказали, что губернатор недоволен и надо либо лететь сейчас, либо отменять полет. Каменский полетел, набрал высоту, и порыв ветра опрокинул самолет…

Василий Каменский открыл глаза только через 11 часов в больнице, его спасло то, что он упал в «вонючую болотную грязь». Каменский собрал остатки аэроплана и уехал в Пермь. Он никогда больше не вернется к полетам, но свой воздухоплавательный опыт опишет в пьесе «Жизнь авиатора», пьесе об особых, стремящихся к полету, словно птицы, людях, о тех, кто, живя на земле, ищет прорыва в высшие миры и находит его в полете на аэроплане: «Есть же на земле люди, которые, несмотря ни на что, уходят от земной суеты в монастыри и паломничество и ищут чудес во имя спасения души. Так вот и мы, летающие люди, должны забыть все земные преграды». «Жизнь авиатора» остается неизданной до сих пор.

Тема «людей-птиц» находит завершенную форму в эссе Каменского «Аэро-пророчество». В нем особенно ярко видно, что в поэтическом воображении Каменского, как и в воображении многих его современников, аэропланы не были лишь техническим средством, что полеты первых крылатых машин оживляли в культуре и в людях мифологические образы и интуиции полета, рождали грезы о чудесном грядущем преображении человека и его жизни. В «Аэро-пророчестве» рассуждения о дальнем будущем авиации предстают уникальной притчей-утопией.

Василий Каменский на моноплане Этриха, 1912. Варшава.

За первые 200 лет, согласно Каменскому, люди в совершенстве овладеют полетом на аэроплане. Через 200 лет «каждый человек со дня рождения будет иметь свой аэроплан как органическую необходимость». Через 500 – аэропланы исчезнут, и все люди переродятся в «человеко-птиц» с «большими белыми крыльями», мир станет подобен «птичьему раю», в песнях «человеко-птицы прославят земную счастливую жизнь и смысл бытия». Это будет «блаженное время».

Представление о том, что от длительного «летания на аэроплане» люди эволюционируют в крылатых или небесных существ, возникало в те годы в разных странах у разных людей. Известно, например, предсказание американского публициста Альфреда Лоусона об эволюции летчиков в особых небесных людей, которые постепенно заселят верхние слои атмосферы, постигнут «великие истины» и будут управлять людьми «земными». Родоначальник футуризма итальянский поэт Филиппо Томмазо Маринетти утверждал, что с появлением самолета можно «предвидеть развитие гребня на наружной поверхности грудной кости, тем более значительного, чем лучшим авиатором станет будущий человек…».

Но если Маринетти подкреплял свою мысль ссылкой на идеи знаменитого французского эволюциониста Жана Батиста Ламарка и мечтал о появлении людей, у которых «будут уничтожены моральные страдания, доброта, нежность и любовь», то Каменский, наоборот, представлял, что в результате полетов на аэропланах человек превратится в совершенное, духовное, ангелоподобное существо.

Футурист – значит авиатор

Пока Каменский занимался карьерой летчика, он не терял связи с Давидом Бурлюком. Еще в 1912 году Бурлюк написал Каменскому в Варшаву, что обнаружил молодого 18-летнего гения Владимира Маяковского. А осенью 1913 года Бурлюк зовет Каменского в Москву. Бурлюк и Маяковский полны замыслов, Каменскому в них отводилось особое место. Бурлюк и Маяковский понимали, что при организации известных своим эпатажем выступлений футуристов городские власти едва ли откажут всеми уважаемому дипломированному авиатору.

«Вы такой замечательный, знаменитый авиатор, великий человек современности… И разве такому может какой-нибудь городничий отказать, если попросите у него афишу под заглавием «Аэропланы и поэзия футуристов», – уговаривал Каменского, едва познакомившись с ним, Маяковский.

И хотя Каменским все еще владели «полеты, аэропланы, аэродромы, летчики», он присоединяется к футуристам. Дальше были известные костюмированные проходы по Кузнецкому мосту, Тверской в Москве, выступления в кафе, ресторанах, театрах, вокзалах – и в Политехническом музее: «Вот перед вами поэт и знаменитый пилот-авиатор», – представлял Каменского Маяковский.

«Это я. Это я –

Футурист-песнебоец

И пилот-авиатор»,

– читал свои стихи Каменский, а на лбу у него красовался нарисованный Маяковским аэроплан – «знак всемирной динамики».

А дальше – «Большое всероссийское турне» Бурлюка, Маяковского и Каменского по городам России, и диплом «пилота-авиатора» Каменского пригождался не раз. При необходимости Каменский наносил городским властям «авиаторские визиты», а на афишах выступлений футуристов нередко подчеркивалось, что Василий Каменский – «пилот-авиатор Императорского Всероссийского аэроклуба».

Само слово «авиатор» в авангардном искусстве в те годы наделялось мифологическими свойствами и в этом новом качестве становилось центральной фигурой футуристического эпоса. «Я всемогущ, – я авиатор!» – писал эгофутурист Игорь Северянин в стихотворении «Авиатор». «Я прорвал синий абажур цветных ограничений, вышел в белое, за мной, товарищи авиаторы…» – звал за собой художников авангарда Казимир Малевич.

Реклама лекции футуристов.

В кругу московских футуристов понятие «футурист», то есть «прорицатель будущего», с подачи Каменского просто-таки уравнивалось с понятием «авиатор». «Если мы, люди моторной современности, поэты всемирного динамизма, пришельцы-вестники из будущего... энтузиасты-строители новых форм жизни – мы должны, мы обязаны уметь быть авиаторами», – декларировал Каменский. Себя Каменский провозгласил «Поэтом – Мудрецом и авиатором». Тот факт, что Каменский был летчиком, значительно усиливал позиции московских футуристов, наглядно демонстрируя, что их призывы соединить новое искусство с жизнью не строятся на пустом месте, а уже реализуются в биографии одного из них.

Авиаторский опыт становится для Каменского источником поэтического творчества. Многие его стихи с 1913 до 1918 года отражают попытки передать ощущения полета и отразить футуристический взгляд на «аэроэпоху». Каменский придумывал новые слова: «крыловейность», «улетан», «аэронц». «Авиаслова» Каменского звучанием и ритмом передавали разнообразные стороны полета:

Лечу над Грустинией

Летайность совершаю

Летивый дух ядрен

Летвистость в мыслях

Летимость отражаю…

В «аэростихах» Каменский экспериментировал и с формой. Известно стихотворение «Полет Васи Каменского на аэроплане в Варшаве», которое следует читать снизу вверх и где форма текста – пирамидальная, с уменьшающимися от строки к строке буквами, – призвана визуально, как бы при взгляде с земли, передать взлет аэроплана.

Но во время Первой мировой войны Каменский, как и другие поэты, приходит в ужас от неслыханного варварства – бомбардировок – и пишет стихотворение «Моя молитва»:

Господи,

Меня помилуй

И прости.

Я летал

На аэроплане.

Теперь в канаве

Хочу крапивой

Расти.

Аминь.

Но Василий Каменский не оставит тему авиации на протяжении всей своей жизни. В советское время он время от времени будет писать стихи и поэмы о летчиках. И до последних дней своих будет рисовать цветными карандашами летящие самолетики.