Виген Оганян
Кроманьонцы победили неандертальцев, повышавших площадь коры головного мозга за счет увеличения черепа. Виктор Васнецов. Каменный век. Пиршество. 1883
Семья возникла задолго до семейного права, государство – до конституции. А что предшествовало принципу разделения властей? Зная, что качество человеческих законов обусловлено их соответствием природе, и имея примеры длительного успешного применения этого принципа, можно предположить, что и у разделения властей существует естественный прототип.
И он есть, ибо потребности человека, его воля и совесть не что иное, как независимые друг от друга «законодательная», «исполнительная» и «судебная» власти под эгидой «президента» – разума. В самом деле, ведь не случайно удовлетворение потребностей человека возводится юристами в ранг права. В то же время жизненно необходимые потребности не зависят от нашей воли.
А воля? Будучи относительно самостоятельной функцией разума, она ставит человека выше звезд, вынужденных двигаться по предписанным орбитам. Волевые действия могут противоречить нашим потребностям и даже свести их на нет (суицид).
Наконец, совесть. Кто бы терпел подчас невыносимые ее угрызения, если бы она зависела от нашей воли?
«Технические» предпосылки для обеспечения независимости чувств показал Роджер Сперри, получивший Нобелевскую премию (1981) за демонстрацию способности полушарий мозга функционировать независимо друг от друга.
Конечно, абсолютной независимости чувств нет. Воля может влиять, например, на перечень и размеры потребностей; а потребности – приглушить голос совести. Но это лишь подчеркивает сходство наших свойств с законодательной, исполнительной и судебной властями, если вспомнить о предусмотренной в конституциях системе сдержек и противовесов, организованной путем частичного совпадения полномочий ветвей власти.
Можно предположить, что в рассматриваемой триаде совесть появилась позднее других. Она потребовалась с формированием пар и с моногамией в качестве обратной связи в системе «родители–дети». В отличие от физиологической обратной связи, обеспечивающей регулирование процессов жизнедеятельности каждого отдельного организма, для живучести группы понадобилась психическая обратная связь: главу семьи, отнявшего еду у самки или детеныша, должна была мучить совесть.
Человек, знавший только ощущения (голод, сытость...), поднялся до способности испытывать чувство сострадания к ближнему; стал печалиться при гибели члена семьи, радоваться при рождении младенца. «Наслаждаться ведь свойственно тому, кто что-нибудь ест или испытывает другое телесное удовольствие, радоваться же – познающему что-нибудь с помощью мысли», – говорил Сократ.
Но совесть не ограничилась рамками семьи. Альтруистические группы, получая преимущество над группами, состоящими из эгоистов, становились более многочисленными, распространяя тем самым и ген альтруизма. Именно этот процесс был выявлен Чарлзом Дарвином и назван групповым отбором. Он же описал, как из социальных инстинктов, важных для выживания группы, развивалось наше моральное сознание. В том числе и чувство гражданского долга как возвышенной «фракции» совести, поднявшейся от ответственности за семью к ответственности за нацию, государство.
Не на одинаковую высоту поднялось это чувство в разных национальных характерах; поэтому в отличие от института семьи, государством «обзавелись» не все. И то сказать: семья существует миллионы, а государство – тысячи лет. И не удивительно, что из пяти тысяч народов земли только две сотни имеют государство, и лишь несколько великих воздвигли империи. Это те, для которых «Отечество всегда было дороже собственных родителей и детей», как сказал Плутарх о предках, возвеличивших Рим.
Интересно, что Дарвин в посмертном споре с оппонентами объясняет причины и тех явлений, которые внешне не связаны с биологией. А спорят с ним не только обыватели. Так, в конце XX века автор концепции «Эгоистичного гена» британский биолог Ричард Докинз попытался развенчать групповой отбор. Докинз утверждает, что победителями в эволюционной гонке являются только гены особей, сумевших продолжить себя в потомках. Докинз полагал, что гены создают себе «машины выживания» – тела животных, в чьих клетках обитают.
Но Эдвард Уилсон (основоположник социобиологии) аргументированно показал, что следует говорить о многоуровневом отборе: какие-то гены распространяются в популяции на уровне индивидов, а другие – за счет отбора на уровне групп, развивая свойства, обеспечивающие ответственность перед корпорациями, государством. То, что мы называем добродетелью, верностью, честью, нам подарил групповой отбор. То, что мы называем грехом, себялюбием – результат индивидуального отбора.
Уилсон вводит понятие «качественный скачок». Группы животных, давшие начало подлинным социальным объединениям, в какой-то момент переживают качественное изменение: конкуренция между особями ослабевает, уступая место альтруистическим тенденциям, появляется речь, оказавшая сильное эволюционное воздействие на развитие более крупного мозга, особенно его участков, отвечающих за решение сложных задач (гипотеза социального мозга).
Ускоренное развитие этих участков, в первую очередь коры, превышая «привычную» скорость увеличения объема черепа, привело к образованию борозд у приматов и ряда контактирующих с ними млекопитающих: мозг как бы впечатывался в костные стенки черепа. Однако это было, наверное, результатом ускорения эволюции, а не скачка.
Почему же человечество совершило огромный скачок от примитивных общин охотников и собирателей к величию Древнего Египта и Шумера? Это могло быть обусловлено исключительной ситуацией, и она случилась.
Уникальная ситуация сложилась сравнительно недавно и один раз за всю историю, когда гомо сапиенс стал единственным доминирующим видом на земле. Скачок произошел вследствие того, что человек, поднявшись над миром животных, стремительно завоевал землю, заняв все экологические ниши. Единственным достойным человека соперником на тропе эволюции оказался… человек же. А по логике вещей, подтверждаемой, например, математическим моделированием боевых действий, равенство сил обусловливает наивысший накал борьбы, а значит, и максимальный темп эволюции.
Все тот же Дарвин заметил, что при изменении условий происходит отбор на некоторое свойство индивида, особенно важное в этих условиях («селективное давление»). В рассматриваемой ситуации этим свойством оказался интеллект, способность мышления. Ведь вместо того, чтобы в течение миллионов лет развивать физическое строение тела человека (скелет, мышцы), лучше было увеличивать площадь коры головного мозга, который изобрел бы копье, топор, рычаг в течение нескольких тысячелетий. И в самом деле: сотни миллионов лет шла природа от рыб до птиц, а мы промчались от морских до воздушных судов за считаные тысячелетия!
Но как увеличивать площадь коры? Природа стояла перед выбором: форсировать увеличение объема черепа или образование борозд. В таком состоянии небольшая флуктуация может послужить толчком к началу эволюции в одном из направлений, одновременно исключая возможность в других направлениях (бифуркация). Природа выбрала бороздообразование.
Возможно, кроманьонцы победили неандертальцев, повышавших площадь коры головного мозга за счет увеличения черепа (средний объем мозга у неандертальцев был больше, чем у современных людей). Ведь для роста черепа требовалось гораздо больше времени, чем для образования борозд. Кроме того, развитие по этому пути осложняло бы условия деторождения – диаметр головы современного человека мог бы возрасти почти в полтора раза.
Практически остановившееся развитие человеческого тела стало поводом считать биологическую эволюцию вида гомо сапиенс завершенной. Но скорее всего эволюция сконцентрировалась на мозге. И если до скачка изменялся голый человек (особь), то после – объектом отбора стал человек вооруженный (homo armatus). А «эволюционной единицей» стало сообщество людей, вооруженных знаниями и культурой, без которых они существовать уже не могут.
Конечно, техника «приспосабливается» к потребностям человека. Но вероятность успеха была больше у тех, кто когда-то лучше владел копьем и мечом, а сегодня – компьютером. И, по существу, биологическая эволюция давно уже трансформировалась в коэволюцию, аналогичную совместному развитию колибри и цветка.
На одном из семинаров профессор философии спрогнозировал уменьшение числа научных открытий. Но вряд ли это произойдет. Потому что сохраняются причины, обусловливающие развитие мозга, который продолжает меняться. Что же касается неизвестных законов природы, то чем выше мы поднимаемся по «древу знаний», тем дальше становится от нас ее вершина.
