Кирилл Великанов
В маленьких храмах на окраине больших городов тесно, а в центре Москвы церкви стоят пустые.
Фото Евгения Зуева (НГ-фото)
Законопроект «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности» сегодня будет рассматриваться во втором чтении в Государственной Думе. Критические замечания по поводу этого документа, высказываемые с разных сторон, касаются в основном юридической стороны дела и практических, в том числе финансовых, затруднений в его реализации. Действительно, при передаче права собственности (или даже права пользования) на какой-то материальный объект и прежний, и новый собственники должны быть четко определены как полноправные юридические лица. В данном же случае мы имеем перед собой ситуацию крайней неопределенности.
Совсем не мелочи архиерейской жизни
Допустим, нынешний собственник бывшего дома причта при храме в некотором городке – фабрика народных детских игрушек, а предполагаемый будущий собственник – приходская организация некой епархии РПЦ. В то время как нынешний собственник – полноценное и самостоятельное юридическое лицо, приходская организация самостоятельным юридическим лицом не является. Она вроде бы представлена своим приходским собранием и избираемым приходским советом, но во главе этого совета, в соответствии с Уставом РПЦ от 2000 года с изменениями, внесенными в него Архиерейским Собором в октябре 2009 года, стоит священник – настоятель храма, который, в свою очередь, безусловным образом и по всем вопросам, в том числе экономическим, подчинен своему правящему архиерею. Указанный устав, с одной стороны, нигде в государственных органах не регистрировался и представляет собой, следовательно, внутренний документ Церкви, вне этой организации не имеющий юридической силы. С другой стороны, он создает, преднамеренно или нет, крайнюю двусмысленность во взаимоотношениях приходской организации с государственной властью и с правящим архиереем, некое двойное подчинение, реализация которого нигде даже в малой степени не прописана.
Представим себе на вышеуказанном примере, что местная власть (скажем, администрация данного городка) не только предоставила фабрике другое здание и деньги на его переоборудование, но также дала денег приходу на восстановление освободившегося здания. А приходское собрание, руководимое настоятелем, по просьбе (или требованию) епископа передало половину выделенных муниципалитетом денег епархиальному священноначалию на расширение его резиденции где-то в другом городе, областном центре. Настоятель, согласно внутрицерковным правилам, не может отказать епископу.
Мы видим, что обсуждаемый сегодня законопроект, как, впрочем, и огромное большинство наших законов, разрабатываемых непрофессионально, принимаемых на скорую руку, часто лишь для удовлетворения чьих-то амбиций, способен создать многочисленные коллизии, злоупотребления и даже дополнительные коррупционные возможности.
Приходская топография Москвы
По многократно проведенным социологическим опросам, подтвержденным внутрицерковной статистикой, верующих членов РПЦ в России сегодня от 1 до 5%. Не тех, кто заявляет, что я, мол, русский, значит, православный, а тех, кто регулярно посещает богослужения. Возьмем по максимуму 5% – это и много, и мало. Рассмотрим, например, нынешнюю топографию Москвы: 5% жителей центральных районов Москвы – это совсем мало, потому что до революции в этих районах люди жили гораздо плотнее, и притом процент посещавших храм был намного выше. А ведь именно здесь, в центре Москвы, были сосредоточены ее знаменитые «сорок сороков» церквей, из которых сейчас в одних совершаются богослужения, а другие используются не по церковному назначению или давно снесены. Действующих храмов в центре уже очень много: если воскресным утром пройтись по некоторым из них, мы нигде не обнаружим тесноты; прихожан где больше, где меньше – это уж зависит от «популярности» настоятеля.
С другой стороны, 5% жителей какого-нибудь спального района на окраине Москвы, где 100 лет назад было лишь село с одной церквушкой, а сейчас 200 тысяч жителей, – это 10 тысяч человек, которых сельский храм, если даже он сохранился, ну никак не в состоянии вместить, даже при двух воскресных литургиях. Тут надо построить еще минимум два-три храма. И вот скидываются жители района или какой-то «спонсор» выделит немного денег – и строят маленькую церковь «барачного типа». Я недавно проходил мимо одной такой, неказистая, бедная и тесная, хоть и совсем не в бедном районе, и на самом виду, около метро; по расписанию две литургии каждое воскресное утро – я не был там, но уверен, что не протолкнуться, иначе обошлись бы одним богослужением.
Замечу, что большинство прихожан центральных храмов тоже живут не в центре, а приезжают с окраин города на метро. Много храмов в центре – это, конечно, хорошо, это дает возможность выбора; ведь в церкви при общности веры, устава и традиций есть разные духовные направления, и каждый выбирает себе то, что ему ближе. Но многие из этих «приезжан» все-таки предпочли бы ходить в храм поблизости от своего жилья на окраине города – если бы там был храм. Примерно то же происходит и в других больших старинных городах; ну а уж в новых промышленных центрах ситуация еще хуже.
И вот теперь, если продолжить уже фактически 20 лет назад начатую реституцию старых церковных владений, то жители этого спального района останутся при своем церковном «бараке» – где, может быть, они получают духовное утешение как ни в каком помпезном храме, но все же тесно очень и душно, потолки низкие, так что валидолом надо запасаться! А при этом в центре Москвы Церковь получает еще 10 или 20 дореволюционных зданий, и деньги тратятся на благолепие – но для кого? Не для прихожан, их много сюда не приедет, уже пять действующих храмов в этом же квартале. Для чего же? Не побоюсь сказать – для удовлетворения специфического чувства, отчасти просто тщеславного, при виде «возрожденной святыни», хоть и без прихожан, но «благолепной».
Итак, местонахождение бывших церковных владений не соответствует нынешним потребностям церковного народа. Систематическая реституция прежних церковных владений лишь усугубит эти явления. Поэтому вместо реституции следует рассмотреть материальную компенсацию в виде целевых субсидий. Например, оценить не переданные Церкви здания в центре древних русских городов и компенсировать понесенный когда-то ею урон путем льготного предоставления земельных участков под храмы там, где они нужны, выдачи субсидий на строительство и так далее. Такие субсидии должны быть именно целевыми, предоставляемыми конкретной церковной общине на строительство, ремонт или расширение храма в данном конкретном районе, городке, поселке.
Но ведь община, как уже говорилось выше, по действующему сегодня церковному уставу не является полноправным владельцем того, чем она вроде бы владеет. Как же обеспечить целевое использование предоставляемых ей льгот и субсидий?
Государство (от федеральных до муниципальных властей) не должно принимать в расчет эту церковно-хозяйственную специфику. Церковная община должна рассматриваться государством как вполне самостоятельный субъект права, без учета ее иерархического внутрицерковного подчинения епископу. В соответствии с этим принципом община должна выступать в своих взаимоотношениях с государством как юридическое лицо, по типу общественной организации, со стандартным набором прав и обязанностей, включая финансовую отчетность. Дали вам денег на строительство храма – покажите, как их использовали именно на строительство храма! И тут уж настоятель и глава церковной общины не сможет удовлетворить ни просьбу, ни требование своего епископа поделиться средствами с епархией, потому что иначе он пойдет под суд за растрату. Следует отметить, что принцип экономической самостоятельности приходских общин не мною выдуман; он содержится в постановлениях всероссийского Поместного Собора 1918 года, первого после обретения Церковью независимости от государственных властей (немедленно отнятой затем у нее большевиками).
Ограничения необходимые и недопустимые
Возвращаясь к нашему сегодняшнему вопросу – нужно ли возвращать Церкви все подряд сохранившиеся культовые здания, – я хочу предложить следующий принцип. Среди зданий, что когда-то были храмами, много памятников архитектуры; в основном такие храмы построены не позже первой четверти XIX века – назовем их «старинными». И есть также немало храмов более поздней постройки, то есть от середины XIX до начала XX века, которые памятниками архитектуры не являются и, по-видимому, никогда не станут по причине царившей в то время в церковном строительстве (да и не только) безвкусицы. Старинные храмы, в особенности допетровской эпохи, следует передать Церкви, если только в них нет древних фресок, требующих особой заботы. В последнем случае эти храмы должны иметь музейный характер, который может накладывать определенные ограничения на совершение в них богослужений – например, не чаще чем раз в месяц, чтобы не причинить ущерба фрескам.
Храмы же поздней постройки, не являющиеся памятниками архитектуры, совершенно необязательно возвращать Церкви, когда поблизости (как в Москве) уже есть другие действующие храмы; потому что они ни культуре, ни Церкви (в описанной ситуации) не нужны. Пусть лучше Церковь строит новые храмы в спальных районах, пользуясь субсидиями государства или местной власти, чем «восстанавливает» весь этот кирпично-казарменный стиль конца XIX века.
Хочу добавить, что принципы свободы совести и свободы вероисповедания, которые в России пока, к счастью, не отменены, требуют в таком случае равноправного доступа к государственным субсидиям на постройку новых храмов (или к реституируемым бывшим церковным зданиям) для всех ныне существующих зарегистрированных религиозных организаций и объединений. Например, такие субсидии могли бы предоставляться в пропорции от количества членов данной общины с запретом одному и тому же человеку записываться более чем в одну общину. Что же касается чисто юридической стороны планируемой сейчас реституции, то нет никаких оснований отделять ее от общей и полной реституции земель, заводов, рудников и т.д. их дореволюционным владельцам, но такая перспектива вряд ли сейчас может серьезно рассматриваться. Вопрос, таким образом, переходит из юридической области в область общественной пользы, то есть признания общественной полезности Церкви. Но тогда общество вправе настаивать на некоторых своих условиях, по крайней мере постольку, поскольку они не затрагивают природы Церкви и оснований ее веры.
Нынешний же законопроект по своему подходу к проблеме реституции больше напоминает стародедовский обычай одаривания одним монархом другого собольей шубой и пятью сундуками жемчуга в надежде на верную дружбу. Подданных же вообще в таких случаях не спрашивают.
