Виктор Малухин Писатель-патриот, находящийся в розыске, постучал в дверь писателя-демократа. Хозяин скорбно напоил незваного гостя чаем и уложил спать в своем кабинете, незаметно между делом выдернув из машинки листок с текстом некоего обращения. Выждав время, хозяин уединился на кухне и позвонил в демократическую госбезопасность. Ибо истинный патриотизм, который выше чистоплюйства, сегодня заключается в том, чтобы закатать всех этих сволочей в лагерь. Конечно же, у него и в мыслях не было, что в любезном нашем отечестве патриотический поступок, отвечающий представлениям господствующей партии о таковом, всегда имеет приятным следствием нечувствительное разрешение мелких бытовых и литературно-общественных затруднений отличившегося.
Эта воображаемая сценка стояла у меня перед глазами, когда я дочитывал в "Известиях" от 5 октября с.г. коллективное воззвание "Писатели требуют от правительства решительных действий". И красный вождь, и белый офицер - фанатики непримиримых вер - искали здесь, под кровлею поэта, убежища, защиты и совета. Разумеется, этих строк не смогли бы извлечь из себя ни порознь, ни сбившись в кучу для составления коллективного письма те сорок два жестоковыйных литератора из "Известий" - видно, по ассоциации с годами "лжи, падений и разрух" некстати подмешался Волошин. Наши же подписанты не оплакивали убитых сограждан, не ужасались разыгравшейся на их глазах национальной драме, не провидели впереди невиданные перемены, неслыханные мятежи. Они не пеняли своему президенту за отказ от "нулевого варианта", спровоцировавший бойню, не возмущались раздачей орденов героям братоубийственных боев, не иронизировали над предстоящими свободными выборами без оппозиции, не сравнивали Малую спортивную арену Лужников со стадионом в Сантьяго.
Увы, для того чтобы выступать с таких позиций сегодня, потребна нравственная высота Короленко, а не рост пародиста-политолога А. Иванова, как раз и предлагавшего несколько месяцев назад на встрече партийной интеллигенции со своим президентом использовать московские стадионы для интернирования оппозиционеров. Демократия пошла ему навстречу. Чего же ныне требует он от властей вместе со своими соавторами, певцами нового классового гуманизма? Разумеется, цензуры и репрессий. Пресловутый Вольтер, норовивший отдать жизнь за право на свободу слова для его оппонента, был в большом публицистическом фаворе на заре гласности. А теперь у новых времен наконец-то прорезались зубки, если воспользоваться выражением А. Бека. И разыгрался аппетит.
А потому лозунг дня, сформулированный мастерами пера и топора, по-большевистски прост. Запретить партии, в которые объединяется оппозиция, имеющая иной взгляд на вещи, как неправильные. Закрыть газеты, отражающие иную точку зрения, как излишние. Всех участников Сопротивления судить скорым и беспощадным демократическим судом. А Конституционный суд, напротив, упразднить как неуместный после проведения в жизнь предшествующих мер. Ибо изронили гуманисты золотое слово, "эти тупые негодяи уважают только силу". Слог энергичный, запоминается и ассоциируется хорошо. И опять наша демократия пошла навстречу своей литературе, видимо, по молодости лет решив, что если члены Русского ПЕН-центра требуют голову классового врага, то это и есть вожделенные общечеловеческие ценности в действии. А что к нашим условиям, оказывается, тоже подходит.
Даже по оценкам социологов-демократов, осажденному парламенту симпатизировало никак не менее десяти процентов москвичей. То есть близко к миллиону человек, чтобы не сказать "тупых негодяев". Провинциальная Россия, как известно, более консервативна, чем столица. Впрочем, жанр политического бесстыдства не входит в обстоятельства народной беды. Авторам верноподданнических коллективок и невдомек, что власть, как пахан фраера, связала их совместно пролитой кровью. Когда Георгий Марков переехал в квартиру застрелившегося Щелокова, я думал, он у нас один такой писатель без воображения. А теперь вот насчитал целых сорок два. Они составляли свой текст на крышке идейно чуждого гроба. Они вообще счастливые люди, наши писатели, ибо если бы они додумывали хоть одну мысль до конца, то, конечно, не угодили бы (последовательно) в сталинские, хрущевские, брежневские, горбачевские и ельцинские холуи, а значит, лишились бы ясности чужого мировоззрения и твердости чужой воли. Хотя справедливости ради надо сказать, что в числе подписантов я не обнаружил имен не только нескольких известных литературных праведников, но также и нескольких почему-то воздержавшихся литературных прохвостов. И тем, и другим шлю свой привет.
Августовский путч 1991 года был скоротечен, и потому рептильные граждане при публичных изъявлениях лояльности победителю указывали не только день, но даже и час, когда была выказана ими активная жизненная позиция. Так в те времена помечали столбик джентльмены и также леди. Нынешний путч литераторы, наученные горьким опытом, стали готовить заблаговременно. 15 сентября президента Ельцина на бывшей язовской даче посетили тридцать шесть мастеров художественного слова, потребовавших от правителя самых крутых и окончательных мер в отношении его противников, а взамен обещали свою большую писательскую поддержку. Я думаю, гостей, съезжавшихся на дачу, можно без натяжек назвать провокаторами. Если же это некрасивое слово травмирует, то пусть будут ангелами смерти.
Мастера культуры, как и прочий обслуживающий персонал в моей стране, положительно неисправимы, хотя по-своему и среди своих порой гуманны. То же и в художественной форме, конечно. Это в политике человек превращается в упыря, а в литературе, как положено, учит доброму и хорошему.
Один из соавторов известинского воззвания, знаю, днем и ночью бабачит и тычет: "Литература - это нравственность народа". "Нравственность - это литература народа". "Народ - это нравственность литературы". Вот как могут - хоть поставь, хоть положи. Садовники слова, что и говорить. Только голова кругом идет и тошнит очень.
