Юрий Дерябин
Зоя Воскресенская-Рыбкина и Борис Рыбкин.
Фото из книги "История российской разведки"
В 1936 году в диппредставительство Советского Союза в Хельсинки прибыл новый сотрудник – второй секретарь Борис Ярцев, на которого были возложены обязанности консула. Позднее выяснилось, что в действительности его звали Борух Аронович Рыбкин (кстати, на сайте СВР он именуется как Борис Аркадьевич Рыбкин). Впрочем, ему довелось иметь документы и на другие имена, отчества, фамилии. А на Лубянке он значился под оперативным псевдонимом Кин.
Дело в том, что Борис Ярцев (будем называть его так) являлся кадровым сотрудником госбезопасности. В органы ВЧК Борис поступил, еще будучи студентом Петроградской горной академии, и до приезда в Финляндию успел выполнить ряд заданий в Персии, Франции, Болгарии, Австрии, Швеции. Несколько лет трудился в центральном аппарате разведки, участвовал в разработке и осуществлении планов нескольких важных операций.
В Хельсинки Ярцева направили как руководителя резидентуры НКВД, а его заместителем стала тоже кадровая разведчица Зоя Ивановна Воскресенская (псевдоним Ирина). Вскоре они с разрешения Центра поженились. Кстати, одна любопытная деталь. Супруги некоторое время руководили деятельностью разведчика-нелегала Павла Судоплатова, будущего генерал-лейтенанта, многолетнего заместителя начальника советской внешней разведки и... шефа Ярцевой и Воскресенской.
Борис быстро наладил контакты с финнами. Однажды в апреле 1938 года он напросился на визит к самому министру иностранных дел страны пребывания, что, естественно, вызвало во внешнеполитическом ведомстве Финляндии немалое удивление – не тот уровень (правда, Ярцев представился как временный поверенный в делах, поскольку полпред Деревянский был в отпуске). После некоторого колебания в МИДе все же решили удовлетворить просьбу советского дипломата.
Ярцев же сходу сообщил ошарашенному министру, что имеет личное поручение из Москвы, от самого Сталина, провести с правительством республики конфиденциальные переговоры о мерах по обеспечению безопасности советско-финляндской границы в условиях разгорающейся в Европе войны. Высокопоставленный собеседник поинтересовался у Бориса, знает ли об этом полпред, на что получил ответ: «Нет, и не должен знать!» Министр доложил о визите Ярцева правительству, которое отнеслось к такому шагу весьма скептически. Миссия Ярцева оказалась безрезультатной, о чем финны потом весьма сожалели, поняв, что недооценили значение неофициальных контактов.
Позже финский президент Урхо Кекконен говорил по этому поводу следующее: «Переговоры не имели успеха не по вине поверенного в делах России в Финляндии господина Ярцева, а вследствие недостатка интереса к этому вопросу со стороны Финляндии». Попытки Советского Союза перевести переговоры в официальное русло также не увенчались успехом.
Сталин верил Ярцеву, и никаких претензий к нему в Москве высказано не было. «Зимняя война», начавшаяся в ноябре 1939 года, вынудила наших разведчиков вернуться в Москву. В 1941 году Ярцев стал начальником отдела 1-го Управления НКГБ СССР, а в 1941–1943 годах (говорят, по просьбе советского посла в Швеции Александры Коллонтай) являлся резидентом в Стокгольме. Вместе с ним под прикрытием должности пресс-атташе работала и Зоя.
После возвращения в СССР Ярцева перевели в действующий резерв, а затем назначили начальником отдела 4-го Управления НКГБ СССР, курировавшего заброску нелегальной агентуры и разведывательно-диверсионных групп в оккупированные немцами страны Восточной Европы. Он участвовал в организации и проведении Ялтинской конференции, контактируя со службами безопасности США и Англии.
Когда закончилась Великая Отечественная война, Борис выезжал в Турцию для восстановления связи с нелегальной агентурой. Погиб 27 октября 1947 года в возрасте 48 лет и звании полковника во время спецкомандировки в Чехословакию. Зое Воскресенской сказали, что муж разбился в автокатастрофе под Прагой. Но, прощаясь с телом супруга в Москве, в клубе имени Дзержинского, Зоя случайно отодвинула цветы и увидела за его правым ухом черную дыру. Вряд ли опытная разведчица могла перепутать пулевое ранение с травмой. Поэтому официальной версии о гибели Бориса она никогда не верила и даже пыталась провести самостоятельное расследование. Но ей не позволили. Похоронили выдающегося разведчика со всеми воинскими почестями на Новодевичьем кладбище под собственной фамилией.
Зоя Воскресенская после возвращения из Хельсинки стала сотрудницей центрального аппарата внешней разведки, а в начале 1941 года – заместителем начальника немецкого отделения. Она, в частности, работала с «Красной капеллой». А в бытность заместителем резидента в Стокгольме именно ей одной из первых удалось получить информацию о планах немцев о вывозе из Норвегии тяжелой воды для производства ядерного оружия. Когда они с мужем вернулись из Швеции в СССР, Зою направили в недавно созданное специальное аналитическое подразделение разведки, где она считалась одним из лучших сотрудников.
Волна чисток, прокатившаяся по органам госбезопасности вслед за арестом летом 1953 года Лаврентия Берии, ударила и по Воскресенской. Правда, ее не только не посадили в тюрьму, как, например, Павла Судоплатова, а дали возможность еще поработать. Но направили в Воркуту на должность начальника спецотдела одного из лагерей. В 1955 году Зоя вышла в отставку в чине полковника.
С этого момента у разведчицы Воскресенской началась совсем другая жизнь. По совету матери она взялась за перо. К 2007 году тираж ее книг составил 21 млн. 600 тыс. экземпляров. Скончалась Зоя Ивановна 6 января 1992 года и была погребена рядом с мужем под фамилией Воскресенская-Рыбкина (подробнее о ней см. «НВО» от 27.04.07)...
...Борис Ярцев стал родоначальником двух линий в советском посольстве в Хельсинки, просуществовавших более 50 лет. Первую составляли чистые дипломаты, сотрудники НКИД-МИД, а вторую – разведчики, работавшие под крышей дипмиссии СССР. Последнюю называли еще «партийной», так как она действовала в тесном контакте с Международным отделом ЦК КПСС и имела прямой выход на Кремль, часто в обход Министерства иностранных дел. И если возможности Ярцева финны ставили под сомнение, то после войны самые видные политики охотно шли на контакты с советской разведкой. Правда, при этом преследуя свои цели.
Все резиденты Первого главного управления КГБ были вхожи к президенту Урхо Кекконену. Некоторые современные финские исследователи даже утверждают, будто Кекконен был завербован советской разведкой и получил псевдоним Тимо. Я лично не верю в это – документальных подтверждений на сей счет нет. Однако допускаю, что в КГБ могли считать его своим агентом влияния, как и ряд других финских политических деятелей, например, Ахти Карьялайнена и Калеви Сорсу, занимавших в свое время соответственно посты премьер-министра и министра иностранных дел. А разве нельзя считать американскими агентами влияния в России того же Егора Гайдара или Андрея Козырева? Но в отличие от них Кекконен использовал неофициальные контакты с Москвой прежде всего в интересах своей страны.
Практика прямого выхода нашей разведки на главу Финляндской Республики была прекращена президентом Мауно Койвисто в 1991 году, когда распался Советский Союз. Койвисто заявил тогдашнему резиденту КГБ, что будет иметь прямые контакты только с послом России (я был назначен на эту должность в феврале 1992 года). Одновременно было сокращено на одну треть количество сотрудников разведки, работавших в нашем посольстве.
