Исторический пример того, как можно спорить о судьбе России, не оскорбляя друг друга

Нас не завербуешь в невозвращенцы! Фото РИА Новости

Уж сколько лет, десятилетий и веков нас, россиян, периодически посещает трезвая мысль о том, что без открытого выяснения и сопоставления идейных разногласий в спорах о дальнейшем развитии отечества нам трудно представить cвое будущее, не говоря о судьбах потомков.

Между тем исторический пример не смертельно убийственной полемики подают нам некоторые блестящие предки. Мне кажется, таким примером мирного единоборства идей, способных двинуть Россию вперед, был, можно сказать, «поросший мхами внутрироссийский спор между западниками и славянофилами».

Сейчас такое разделение тоже есть. Но славянофилы теперь себя больше считают почвенниками и патриотами, а западников, как самое мягкое, назвали «либеральствующими русофобами».

Западники, в свою очередь, тоже не остаются в долгу. И отвечают неслабой фразой: «Патриотизм – последнее прибежище негодяя». Этот афоризм был выдан доктором Самуэлем Джонсоном в Литературном клубе в апреле 1775 года и опубликован Джеймсом Босуэллом в биографии автора этой мудрости, ставшей уже банальностью, но не потерявшей своей остроты.

Да, тогда велись споры о своеобразии русского культурного кода и социокультурных характеристик других народов, о совместимости или несовместимости русской духовности и прагматичности Запада, о том, что полезней для России – идти собственным путем или пытаться перестраивать себя по образу и подобию преуспевших в чем-либо быстрее России западных государств. Но при этом русские западники в XIX веке, в отличие от нынешних, никогда не ставили под сомнение особенность российской государственности. И так же, как их оппоненты, были истинными патриотами. Государственность России, ее независимость и суверенитет тогдашние западники отнюдь не считали препятствием для экономического и социального прогресса.

Их оппоненты – славянофилы позапрошлого века – нынешним нашим почвенникам тоже, как видно, не родня. Те не отвергали с порога, не отрицали заведомо весь западный опыт обустройства жизни, не объявляли априори все западное враждебным России, хотя и отстаивали своеобразие русского менталитета и способствовали развитию национального самосознания.

Главное – это была дискуссия, «домашний спор», как писал Александр Сергеевич Пушкин, а не нынешние жаркие обмены залпами взаимной ненависти…

Читая нынче тексты XIX века, вы не обнаружите, к примеру, чтобы убежденные славянофилы Аксаковы проявили какое-либо презрение к убеждениям ярых западников Киреевских. Братья Киреевские, в свою очередь, ратуя за признание благородными русскими патриотами европейских ценностей, связанных с католицизмом, в то же время публично признавали, что православие помогло становлению русской государственности, и это была весомая помощь развитию национальной культуры и русского языка…

Что же касается нынешних полемистов, то почвенники, конечно же, радуются возрождению мифа о самом великом и успешном руководителе страны. Сегодня им уже не стыдно и не страшно заявлять: «Быть сталинистом – значит быть патриотом». Больше того, один из центральных посылов нынешних почвенников – это сожаление о том, что «великий Сталин» не успел окончательно искоренить всю прозападную, на их языке, «русофобствующую нечисть»…

Что же до западников, то они готовы оспаривать любую, например, экономическую специфику отечества, которая если и упоминается ими, то, как правило, только в отрицательном смысле.

Поэтому они призывают безоговорочно признать превосходство Запада, схватиться за тамошние ценности как за спасательный круг и аккуратно следовать идущим оттуда рекомендациям. Некоторые договариваются до того, что в интересах России ей надо бы каким-то образом избавиться от своих ядерных ракет. И тогда Запад окончательно освободится от остаточного, но все еще немалого страха перед нами и… конечно, завалит Россию столь желанными иностранными инвестициями. А уж про санкции и разговора не будет – они рассеются, как «с белых яблонь дым».

Чуть более серьезно и концентрированно обостряющееся противоборство двух лагерей проявляется в дискуссии о способах модернизации России вообще и ее экономики в частности.

Отдавая себе отчет в остроте ситуации, связанной с угрозой еще большего отставания России от стран – лидеров современного мира, и предчувствуя необратимость такого замедления, почвенники открыто призывают к уже неоднократно испробованному чисто мобилизационному варианту модернизации страны. Это предполагает широкомасштабную национализацию крупной промышленности, доминирование в экономике директивного планирования и централизации ценообразования.

Ясно, что все это может быть реализовано только в рамках жестко авторитарной политической системы, следовательно, требуется окончательный отказ от демократических начал в управлении страной. В общем, нужна система а ля Сталин.

Так что же, тогда вредоносный Запад мы опять догоним и перегоним? Легко заметить, что на первый план здесь выдвигается государство, а интересы личности в соответствии с царско-советской традицией должны подчиниться интересам общества во главе с «лидером нации» и его командой.

Что же западники? Их лагерь менее однороден. Но общая мантра сводится к тому, что «рынок всемогущ, а государство неэффективно по определению». Поэтому чем его меньше, тем лучше для страны и ее экономики. Разногласия обнаруживаются только по проблеме своевременности внедрения в модернизирующейся стране тех или иных демократических институтов западного образца.

Одни считают, что экономическая модернизация России в принципе невозможна без политической. Утверждается, что только при установлении здесь полного набора уже укоренившихся на Западе демократических институтов диверсификация отечественной экономики станет реальной и устойчивой.

Другие же сомневаются в этом, полагая, что в теперешней российской ситуации, якобы требующей ряда непопулярных рыночных реформ, рановато равняться на теперешние демократические стандарты Запада, и, следовательно, нужно пока ориентироваться на жесткий авторитаризм. Подозреваю, что противоборство западников и почвенников, правда, в сильно завуалированном виде, имеет место и в правящем доме страны. Это, разумеется, не может не влиять на конкретную политику власти, которая до поры до времени была вынуждена лавировать между теми и другими. Сегодня же, судя по всему, она перестает быть над схваткой, все больше тяготея к идеям почвенников, что чревато, с одной стороны, обострением конфликта между общественными группами в России, а с другой – усилением авторитарных тенденций в стране.

Думаю, это серьезная ошибка. Даже если так называемый просвещенный авторитаризм и показан России на нынешней стадии ее развития, власть не должна брать чью-либо сторону в соревновании двух рассматриваемых идеологий. Тем более что их носители демонстрируют не только нелепости типа «нас спасет только Сталин» или «Запад нам поможет». Ведь по большому счету изрядная доля истины есть в воззрениях и почвенников, и западников. Если отбросить крайности и дистанцироваться от экстремистов в обоих лагерях, то есть избавиться от агрессивного мракобесия одних и разрушительного подражательства других, то окажется, что обе идеологии не только совместимы, но и взаимодополняемы. Почвенники, в сущности, персонифицируют утраченные в стране равенство и справедливость, а западники – мучительно трудно приживающиеся, но остро необходимые России ценности свободы и демократии.

Едва ли не самая трагическая особенность сознания тех и других – чрезвычайно низкая договороспособность из-за отсутствия чувства относительности собственной правоты. И еще нельзя забывать о том, что «если вы слишком долго спорите о прошлом, то вы рискуете упустить будущее». Так что пора бы нам понять, что культура «все или ничего» пагубна и бесперспективна. На ее место должна прийти культура диалога, компромисса и консенсуса. И вот тогда, можно надеяться, страна наша замечательная перестанет привычно шарахаться из крайности в крайность, страдая то от «произвола власти», то от «власти произвола», и найдет наконец желаемое равновесие между Свободой и Справедливостью...

Аристотель говорил, что эгоизм порицается не за то, что он есть, то есть не за любовь к самому к себе, а за чрезмерность себялюбия. То же относится и к корыстолюбию. Чувство меры решает все!

Но у нас его нет.

Или свободный рынок, или директивный план?

Свобода и справедливость. Привычный для России выбор между ними всегда ложен.

Если вы утрачиваете одно, теряете и то, и другое. Идеал – взаимодополняемость двух великих ценностей. Норма – их реализованное равновесие (страны Западной Европы и Скандинавии).

Сегодняшняя Россия – точная иллюстрация ложности выбора. Именно в результате бездумного отказа от советской справедливости получили изжитую было архаику – как в политике (всесилие квазимонархической бюрократии), так и в экономике (государственно-монополистический капитализм конца XIX – начала XX века).

И как результат – массовая бедность, бесправие большинства и безумное богатство и вседозволенность свежеиспеченного правящего дома (новые аристократические династии). Теснейшее переплетение власти и собственности.

Не хочу быть моралистом. Но мой жизненный опыт показывает, что здесь нужно смотреть через призму триады идеал–норма–практика. Идеал недостижим, так сказать, по определению, а вот норма может совпадать с действительностью, а может и нет. У нас сила личного интереса, похоже, перешла упомянутую меру, что реально угрожает самому существованию социума. На языке современной экономической теории это означает «провал государства».